– Ублюдок! – крикнула она в ярости. – Ублюдок! Но в ответ ей раздалось лишь журчание речной воды.

После двух самых ужасных дней и ночей в ее жизни Сара услышала у дверей стук копыт, стремглав бросилась к порогу и обнаружила, что приехал всего-навсего мальчишка-почтальон. Тем не менее Сара схватила его за руку и почти стащила с седла.

– Вот тебе письмо, – сказала она. – Ты получишь шиллинг, если отвезешь его немедля.

Мальчишка взглянул на адрес и почесал всей пятерней в затылке.

– «Его милости герцогу Ричмондскому, Гудвуд, Сассекс». Это же страшно далеко, мэм.

– Неважно. Скажи, у твоего отца есть лошадь или повозка?

– У меня нет отца, только мать.

– Ладно, она не согласится довезти меня до Бервика? За это я дам гинею.

Мальчишка просиял.

– Да уж, не откажется.

– Отлично. Когда уходит дилижанс из Бервика?

– В четверг, за четверть часа до полуночи.

– Что за немыслимый час! Лучше я проведу предыдущую ночь в Бервике. Скажи матери, что я жду ее в четверг в полдень. Возьми, это два шиллинга, и будь хорошим и послушным мальчиком.

Так леди Саре Банбери пришлось покинуть Шотландию не в удобной карете, а в расхлябанной деревенской повозке, со сваленными позади вещами, с крошечной дочерью, которую она крепко обхватила руками. Приключение превратилось в опасную выходку, романтические мечты оказались с горьковатым привкусом. У нее не осталось ничего, кроме своих пятисот фунтов, возвращенных сэром Чарльзом, и ребенка-безотцовщины. В двадцать четыре года Сара Банбери превратилась в отверженную изгнанницу, женщину, которой пренебрег высший свет, а впереди ее ждала одинокая и безотрадная жизнь.

– Вот здесь они любили бродить, – сказала Сидония Алексею.

– И, насколько понимаю, любоваться природой.

– Да, беседовать о цветущем шиповнике.

– Романтика!

– Вот именно, – Сидония отвела ветку боярышника, который рос так густо, что его ветви совершенно переплелись.

– Знаешь, – продолжал Алексей, – это так романтично, что я не отказался бы сам поступить так же.

– Что ты имеешь в виду?

– Я думаю купить тебе куст роз для твоего сада, чтобы он напоминал обо мне.

– Когда ты вернешься в Россию?

– Да, когда я буду там или на гастролях – везде.

– Ты прелесть, – воскликнула Сидония, обнимая его. – Ты выбиваешь все грустные мысли из моей головы, и все-таки ты чудовище.

– К чему грустить сейчас? – возразил он. – Для этого у нас впереди еще вся жизнь. Подумай, целых десять месяцев ты могла бездумно радоваться.

– Но все хорошее обязательно кончается, верно?

– К несчастью, да.

Именно здесь, в том самом месте, где лорд Уильям Гордон бежал от обязанностей, бросив свою любовницу и ребенка, Алексей Орлов и Сидония Брукс, несмотря на то, что им оставалось пробыть вместе еще несколько дней, окончательно расстались друг с другом.

– Искусство жить – тонкая штука, – произнес герцог Ричмондский, закидывая одну на другую обтянутые модными панталонами ноги. – Ты, Сэл, просто еще не научилась заметать следы. Клянусь, только ты и никто другой навлекла на себя все неприятности.

– Но что я должна была делать? – смиренно спросила Сара, склонив голову и стоя перед братом, подобно наказанному ребенку.

– Быть более разборчивой в своих внебрачных связях, вот что. Тебе не следовало допускать, чтобы о тебе болтал весь Лондон, и уж во всяком случае не следовало навязывать Банбери незаконнорожденного ребенка от лорда Уильяма. А уж твое бегство! Боже сохрани, но ты, должно быть, начисто лишилась разума.

– Полагаю, но я всем готова была пожертвовать ради любви, брат. Я считала, что мне не следует пользоваться великодушием сэра Чарльза. Кроме того, я была уверена, что не смогу жить без Уильяма и что пришло время действовать.

– И посмотри, что из всего этого вышло!

– Знаю, знаю. Своей глупостью я навлекла неприятности на всю семью.

– Действительно, только глупости могли обнаружиться так быстро, – кивнул Ричмонд.

Сара чувствовала, как в ней нарастает возмущение.

– Однако у вас, сэр, есть любовницы и незаконнорожденные дети по всей Англии, и все об этом знают. Вы почему-то не стремитесь замести следы!

– Мужчинам ни к чему делать это.

– Что? – пришла в ярость Сара. – Разве такое возможно? Неужели еще существует такое чудовищное неравенство?

– Всегда было и всегда будет, – беспечно ответил герцог. – Шкодливого мужчину в лучшем случае будут называть проказником, мило сердиться на него, но никогда не подвергнут остракизму. Развратную женщину будут считать проституткой, блудницей, женщины будут ненавидеть ее и пренебрегать ею, а мужчины, удостоившиеся ее внимания, больше не пожелают ее даже видеть. Так поступают во всем мире.

Что самое ужасное, он был совершенно прав. Слушая его слова, Сара чувствовала, их правоту.

– Значит, мне не на что надеяться, – заплакала она.

– Совершенно, – решительно подтвердил ее брат. – Самое лучшее, что ты сейчас можешь сделать, – жить тихо и честно и надеяться, что великий лекарь-время исцелит твою хворь, а люди в конце концов все забудут и простят. Поэтому я предлагаю тебе поселиться не в большом доме с нами, а жить где-нибудь поодаль. С глаз долой – из сердца вон.

– У меня небогатый выбор, – горько ответила Сара. – Я должна поступить так, как вам будет угодно.

Возвышенный тон герцога стал более дружеским.

– Поверь, Сэл, так будет лучше всего. Ты уже совершила самую ужасную, почти непоправимую ошибку, и твой единственный выход – попытаться восстановить свою репутацию тихой и безгрешной жизнью. – Он встал и положил руки ей на плечи. – Знаю, тебе придется несладко, знаю, что ты виновна не больше, чем я. Единственная разница между нами – я остался женатым на Прелести, а ты бежала от мужа. За такое преступление тебя будут преследовать не один год.

– Какое мрачное предсказание, – в отчаянии произнесла она.

– Не бойся, когда-нибудь семья вновь примет тебя, – утешительно произнес он.

Однако пока вся семья чуждалась ее, только брат, который видел в поведении Сары отражение собственных проказ, мог понять ее. Герцог Ричмондский прибыл в Лондон в своей огромной карете, разыскал сестру и ее ребенка в одной из гостиниц и перевез их в Гудвуд, приняв на себя ответственность за них. Не признаваясь в этом Саре, по отношению к которой Ричмонд чувствовал себя обязанным проявить строгость, он едва не заплакал, увидев сестру утомленной и истерзанной переживаниями, в компании одного грязного плачущего ребенка.

Герцог сам принял решение поселить свою сестру с ее ребенком на ферме в Холнейкере, в одном из множества домов своего поместья. Вся знать, проезжая через Гудвуд, считала своим долгом навестить герцога и выразить ему почтение, поэтому он решил, что для всех, в особенности для герцогини, будет лучше, если Сара избегнет неприятных встреч.

Семья милосердно решила не уделять заблудшей овечке пристального внимания. Младшая из сестер Сары, леди Сесилия, страдала чахоткой и теперь медленно и мучительно умирала на юге Франции в обществе лорда и леди Холленд. В сравнении с безгрешной больной здоровая грешница была отодвинута на второй план в глазах всей семьи.

Сэр Чарльз, зная, какая беда постигла его бывшую жену, не проявил сочувствия, сообщив только, что он будет добиваться развода по указу парламента и что на примирение нет ни малейшей надежды. Итак, ситуацию осложнило то, что Сарой пренебрегли одновременно семья, друзья и человек, за которым она некогда была замужем.

Оглядев простой деревенский дом, где ей, подобно покинутой любовнице, предстояло вести одинокую жизнь, Сара залилась слезами. Дни ее вольности, свиданий и возбуждающих развлечений были кончены навсегда. Она стала узницей, обвиненной в преступной страсти и должна была полностью отбыть срок, прежде чем сумеет вновь войти в высший свет. Подавляющее безотрадное будущее простиралось перед ней, и Capa Банбери, распаковав свои вещи и уложив ребенка присела у окна и всю первую ночь в новом доме провела в мучительных рыданиях.