Кроме того, и дальнейшая жизнь Сидонии ни в коей мере не походила на жизнь прекрасной незнакомки. Закончив колледж, она отправилась в Париж продолжать учебу у мадам Моник Амбуаз. Сидония жила в дешевых меблированных комнатах, подрабатывала частными уроками, упражняться в игре на клавикордах ей приходилось по очереди вместе с другими учениками. Все это ничем не напоминало жизнь черноволосой аристократки из восемнадцатого столетия.

Затем Сидония познакомилась с Найджелом, простым парнем, который учился в колледже Мальборо и был весьма привлекательным, но, пожалуй, чересчур коренастым. Он звонил ей по телефону из ближайшей прачечной, но обычно звонить приходилось самой Сидонии, и они часами обменивались сентиментальной чепухой. Теперь она полагала, что особую притягательность ему придавало расстояние, он казался красивее, пока был по другую сторону Ла-Манша. Как бы там ни было, Сидония вышла за него замуж в возрасте двадцати трех лет, когда вернулась в Англию. Это случилось в 1982 году, а на ближайших выборах в парламент Найджел был избран от партии тори. Выяснилось, что они слишком мало знали друг друга. Сейчас Сидония пришла к твердому убеждению, что в брак следует вступать лишь достаточно разумным и взрослым людям.

– Вот в этом мой маленький призрак преуспел бы, – заметила Сидония Карлу. – Ведь ей было нечего делать целыми днями, кроме как ухаживать за мужем, а мне приходилось подолгу упражняться и выступать на концертах, при этом не забывая о домашнем хозяйстве.

Их брак продолжался более двух лет, в течение которых Сидонии приходилось играть роль хозяйки на многочисленных вечеринках. Обаяние Найджела внезапно заметил премьер-министр. Сидония изо всех сил старалась помочь мужу, но тот обычно не удостаивал ее благодарности. Член парламента от Мидхерста желал, чтобы жена оставила карьеру и превратилась в музыкантшу-любительницу. Она уже собиралась так и сделать, когда ее очередной концерт в Бате услышал Родрик Риз.

Между Найджелом и Родом с первого мгновения возникла естественная антипатия. Род зашел так далеко, что назвал Найджела Белтрама, члена парламента, эгоистичным ублюдком – причем не стесняясь, во всю мощь своей уэльской глотки.

– Музыка или я! – наконец объявил Найджел, когда приблизилась развязка. – Если ты собираешься взять в агенты этого уэльского мошенника, можешь убираться ко всем чертям!

– И уберусь! – крикнула в ответ Сидония. – Я не для того потратила столько лет, занимаясь музыкой, чтобы потом вести бесконечную болтовню на вечеринках с коктейлями! Я ухожу!

Он ударил ее так резко, что она отлетела к двери, шатаясь и едва не лишившись зрения.

– Мне отвратителен мужчина, который бьет женщин, – бросила она через плечо. – Надеюсь, мы с тобой больше не увидимся!

«А вот такое вполне могло случиться в восемнадцатом веке, – размышляла она. – Интересно, насколько прочен в то время был брак? Могли ли женщины получить развод или это оставалось невозможным?»

Каким бы ни был ответ, в собственном веке Сидония приняла решение без колебаний.

– Расстанься с этим скотом, – решительно посоветовала ее мать. – Насилие нельзя поощрять ни в коем случае!

Род выразился иначе:

– Пусть катится на свой горшок, иначе я из него отбивную сделаю. Ладно, не стоит больше думать об этом козле. Послушай, в 1990 году ты будешь выступать в Уигмор-Холл…

У Сидонии перехватило дыхание:

– Ты не шутишь?

– Нет, крошка Сид, нет. Твой концерт будет во вторник вечером – не слишком хорошо, конечно, но я соберу там всех, чье мнение чего-нибудь да стоит. Верь мне.

– Ладно.

– А в будущем советую тебе развестись с этим ублюдком и полностью заняться музыкой. Ты обещаешь стать настоящей звездой..

– Неужели?

– Да, если не будешь опять связываться с разными… Ты можешь спать с кем угодно, но не забывай правило: «Полюбил – позабыл». Я не хочу, чтобы тебе опять помешал какой-нибудь недоделанный идиот.

– А что, если я влюблюсь?

– Бойся этого как чумы, – кратко, но решительно ответил Род. – Шовинизм живет и процветает в сознании большинства европейцев. Никому из них нельзя доверять.

Она смеялась, глядя, как он предостерегающе таращит свои огромные итальянские глаза, но все же накрепко запомнила его слова. С тех пор как она развелась, у нее была всего одна связь – с флейтистом из оркестра Королевской оперы, но эта связь угасла, едва успев начаться. Она походила на состязание двух в равной степени тщеславных людей и – продлилась всего несколько месяцев.

«И вот теперь я вновь влюблена, – думала Сидония, – в мужчину, который живет этажом выше. Несомненно, сейчас я способна на любые глупости».

Но до чего он был красив… и достался ей только потому, что умерла его бедняжка-жена, с которой Сидония никогда не виделась!

– Судьба совершает странные повороты, – сказала она Кэтти-Скарлатти, который открыл один глаз и тут же вновь зажмурился. – Интересно, что она выкинет дальше?

Она смотрела на свое отражение, возвращаясь в прошлое, разбираясь в воспоминаниях и пытаясь отнестись к ним беспристрастно. Ее глаза стали живыми и блестящими – очевидно, такими их сделала любовь. Однако Сидонии внезапно показалось, что ее лицо пополнело.

– О Боже, неужели я опять набираю вес? – простонала она и пощупала подбородок, разглядывая складку кожи, а затем встала и повернулась перед зеркалом. – Да, на животе опять жирок. Вот что значит сидячий образ жизни!

Мысль о том, что она толстеет, показалась Сидонии непереносимой. Она встала на весы, и стрелка показала, что вес Сидонии увеличился на пять фунтов.

– Ну вот, пора опять начинать диету и упражнения, – проворчала она, обращаясь к коту. Порывшись в шкафу, она извлекла розовый тренировочный костюм, который терпеть не могла. – В нем я похожа на пышку, – с отвращением произнесла она, но все же надела костюм – под рукой не оказалось больше ничего подходящего.

Как и большинство музыкантов, Сидония не питала особой любви к физическим упражнениям и тем не менее чувствовала, что пора привести вес в норму. Бесконечные часы, проведенные за клавиатурой, превращали в рыхлых толстяков даже самых стройных Музыкантов, да и последние гастроли, на которых Сидония ела довольно много гостиничной пищи, чтобы сохранить энергию, совсем не способствовали похудению. Кроме того, в обществе Финнана она уже начинала чувствовать себя скованно – они часто готовили друг другу что-нибудь вкусненькое и поглощали это огромными порциями.

– Я должна пробежаться по парку, – уныло сказала себе Сидония и поплелась к двери.

Стоял теплый мартовский день, среда, день с острым запахом весны, с уже проклюнувшимися листьями, день, предвещающий весенний ливень. Но, как обычно, это было незаметно в ревущей пропасти Кенсингтон-Хай-стрит – до тех пор пока Сидония не свернула в Холленд-Парк, чувствуя себя немного неловко в непривычной одежде. Только тут она смогла дышать глубже и бежать свободнее.

Прибавив скорость у института Содружества – здания, которое нравилось всем, кроме нее, – Сидония побежала по травяному склону к Ночной аллее, дорожке перед Холленд-Хаусом, по которой некогда бродил ночной сторож. В ее голове промелькнула мысль, что она не видела девушку с портрета Джошуа Рейнольдса, своего черноволосого призрака, с Нового года, когда ее путешествие в прошлое чуть не оказалось роковым. И как только она подумала об этом, впереди ясно вырисовался конский силуэт.

Она бежала, опустив голову, глядя себе под ноги и ощущая, как колотится в груди сердце, поэтому не заметила, где оказалась. Внезапно она с удивлением заметила отпечатки копыт прямо на дорожке и подумала, что в парке не позволено совершать верховые прогулки. Сидония мгновенно наполнилась подозрением, помня о таинственных событиях, которые происходили с ней прежде и могли случиться вновь в любое время. Остановившись перевести дыхание и поправить взъерошенные волосы, она подняла глаза.

Впереди она увидела всадника, мужчину, к которому без всяких очевидных причин испытала острое сочувствие. Он был молод, не старше двадцати лет, его лицо показалось ей свежим и привлекательным. Широко расставленные светло-голубые глаза были устремлены в сторону Холленд-Хауса, на чистой здоровой коже лица, ничем не загрязненной и лишенной юношеских прыщей, выступил румянец – вероятно, от увиденного зрелища. Сидония проследила за его взглядом и поняла: с ней опять случилось то же самое. Особняк стоял во всей красе, его окружал парк, такой, каким он был двести лет назад.