В годы первой пятилетки сооружается государство, фундаментом которого становится сложнейшая система привилегий и страх их потерять. Система эта прочна, ибо в государстве царит голод и нищета; поэтому все является привилегией. С другой стороны система эта напоминает шерстяной чулок: все зависят от вышестоящего благодетеля, как в феодальной системе вассалы зависели от сюзерена. Достаточно было «потянуть» одного «благодетеля», чтобы за ним потянулся бесконечный ряд облагодетельствованных.

Сталинское государство нуждается в сталинском обществе. Революция разрушила старое общество, в годы НЭПа живет гибрид: неумершие остатки старого и зачатки нового послереволюционного общества; в годы пятилетки общество эпохи НЭПа разрушается. Из осколков дореволюционного и нэповского общества складывается по указанию Великого Архитектора, как назвал Сталина Радек, общество, которое ему нужно. Это общество не нуждается в аскетах и идеалистах, оно не нуждается в последователях каких-либо идеи, в том числе и марксистских, оно нуждается в исполнителях.

В 1931 году ЦК принимает решение о школе. В школу воз вращаются старые — осужденные после революции — методы, возвращаются уроки, предметы. Нарком просвещения Луначарский, бывший символом революционной школы, заменяется А. Бубновым, служившим долгие годы начальником ПУР Красной армии В школу перегруженную «чуждым элементом», как говорится в решении ЦК, направляется 350 «опытных партработников» и 100 комсомольских работников. В 1932 году все эксперименты в области программ обучения объявляются «левацким уклоном» и «скрытым троцкизмом» В школе вводится «твердое расписание», «твердая дисциплина» и целая гамма наказаний, вплоть до исключения.

Роль «школы», как «воспитательного», «цивилизационного» фактора отводится системе тюрем и концентрационных лагерей, начавшей свое бурное развитие в годы первой пятилетки. Труд заключенных включается в пятилетний план. В 1928 году уголовное законодательство начинает пересматриваться, приспосабливается к расширению системы лагерей, которые становятся необходимыми в результате резкого увеличения числа заключенных. В 1930 г. задача охраны общества от «особо социально опасных правонарушителей путем изоляции, соединенной с общественно полезным трудом, и приспособления их к условиям трудовою общежития» возлагается на «исправительно-трудовые лагеря». Все лагеря еще в 1929 г. были переданы в ведение ОГПУ, которое уже долгие годы ведало лагерем-моделью — Соловками. ОГПУ становится крупнейшей строительной организацией страны. Располагая практически неограниченным источником неквалифицированной рабочей силы, ОГПУ производит массовые аресты инженеров и техников для руководства работами. Возникает новый — чисто советский институт — «шарашка»: инженеры, ученые, исследователи работают по специальности, находясь в заключении. На крупнейших стройках, на «заводах-гигантах» появлялись инженеры и техники, руководившие работами и сопровождаемые часовыми. Крупнейшую стройку пятилетки, канал Белое море — Балтика, строят заключенные под руководством «инженеров-вредителей». Мечта Троцкого о «милитаризации труда» осуществляется Сталиным в форме «пенализации труда». Ворота лагерей украсят слова Сталина: «Труд в СССР есть дело чести, дело доблести и геройства».

Дно советского общества составляли заключенные, вершину, пик — Вождь. В 1933 году А. Афиногенов, после успеха «Страха», пишет новую пьесу — «Ложь». Понимая взрывчатость темы, он посылает текст «лично товарищу Сталину». Сталин долго работает над текстом, поправляет, вычеркивает, дописывает. Потом — за неимением времени — отсылает рукопись неотделанной. Мнение свое выражает Сталин так: «Тов. Афиногенов! Идея пьесы богатая, но оформление вышло небогатое». Не исключено, что идея пьесы была — для Сталина — выражена в словах одного из персонажей: «Думать должны вожди». Несколько лет спустя, на Всесоюзном совещании жен командного и начальственного состава РККА, одна из жен рассказала о своей беседе на Дальнем востоке с представителем местного населения — гольдом[29]. Гольд ехал в лодке, гребла его жена. — Ты почему не гребешь? — спросила его приезжая. — Думаю, — ответил он. Когда она ехала с ним второй раз — греб гольд, а жена сидела сзади. — Теперь, — объяснил он, — Сталин думает, как мне жить, а я могу работать.

Перестройка материальной базы общества шла одновременно с полной переделкой надстройки.

Духовная жизнь общества впрягается в колесницу государства в размерах, которые еще недавно казались невозможными. Нарком юстиции, прославленный обвинитель и любитель шахматной игры Крыленко заявляет в 1932 году: «Мы должны раз и навсегда покончить с нейтралитетом шахмат. Мы должны раз и навсегда осудить формулу «шахматы для шахмат», как формулу «искусство для искусства». Мы должны организовать ударные бригады шахматистов и начать немедленно выполнять пятилетний план по шахматам». «Пятилетний план по шахматам» был невинной игрой в сравнении с «антирелигиозной пятилеткой», объявленной 15 мая 1932 года.

Согласно плану, к «1 мая 1937 года на всей территории СССР но должно было больше остаться ни одного молитвенного дома, и само понятие Бога должно было быть изгнано, как пережиток средневековья, как орудие угнетения рабочих масс». Атаке подвергаются все науки: «Философские, естественные и математические науки, — заявляет журнал „Естествознание и марксизм“, — носят такой же политический характер, как экономика и исторические науки». В 1929 году удваивается число академиков. При выборе трех марксистов — философа Деборина, историка Лукина и литературного критика Фриче — 9 академиков, в том числе И. Павлов — в последнем бунте в защиту свободы науки голосуют против. После перебаллотировки марксисты избираются в академию. «Плюнь, батюшка, поцелуй у злодея ручку», увещевал бунтарей математик и кораблестроитель А. Крылов. Укрощение Академии наук не ограничилось выбором марксистов. В 1930 году она получает новый устав. Задача Академии наук формулируется в нем, как «содействие выработке единого научного метода на основе материалистического мировоззрения, планомерное направление всей системы научного знания к удовлетворению нужд социалистической реконструкции страны и дальнейшего роста социалистического общественного строя».

В декабре 1930 года Сталин дает интервью группе философов Института красной профессуры. Выдвигая задачу борьбы с «меньшевиствующим идеализмом» Деборина и с меньшевистскими взглядами Плеханова, Сталин призывал не обращать внимания на скромность Ленина, не считавшего себя профессиональным философом, и отвести вождю Октябрьской революции должное ему место — главы русского марксизма, крупнейшего русского философа-марксиста, одного из корифеев марксизма, вместе с Марксом и Энгельсом. Намек был понят. В сентябре 1931 года орган ЦК Большевик публикует статью, в которой разоблачался «меньшевиствующий идеализм» Деборина и его школы, и указывалось, что «необходимо разработать материалистическую диалектику», но разработать «на основе трудов Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина...» Сталин объявляется классиком марксистской философии, равным среди четырех. В 50-ю годовщину смерти Маркса «Правда» говорит о необходимости изучать Маркса по трудам Сталина. Представленные в январе 1934 года Семнадцатому съезду партии цифры издания «классиков» красноречиво свидетельствовали о том, что все «классики» были равны, но один из них был равнее других: Маркс и Энгельс были изданы тиражом в 7 млн., Ленин — 14 млн., Сталин — 60 с половиной миллионов. Американский корреспондент Юджин Лайонс, прогуливаясь по Москве 7 ноября 1933 года, подсчитал количество портретов Ленина и Сталина в витринах домов на улице Горького. Счет был 103:58 в пользу Сталина. Большую популярность приобретает четырехголовый портрет: четыре профиля — Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, — глядящих в будущее. Геббельс счел этот портрет великолепной пропагандистской находкой и немедленно изготовил подобный немецкий, правда, лишь с тремя профилями — Фридриха II, Бисмарка, Гитлера. Эта троица тоже уверенно смотрела в будущее.