– То есть, вы хотите сказать, что у вас дети всю зиму сидят здесь взаперти, не видя белого света? Не играют в снежки, не катаются с горки, не лепят снежных баб?!!
Поняв, что сказала лишку, монашка бросила испуганный взгляд в сторону матери-настоятельницы и промолчала.
– Эти тщетные развлечения – не более, чем мирская мишура, – фыркнула старая вобла. – Так воспитанникам гораздо лучше думается о вечном.
– Вам не кажется, что детям еще рано думать о вечном? Они пока и нагрешить-то не успели.
– Так расплатятся за грехи отцов! Все они – плоды разврата…
– А у вас самих-то дети есть?!
Молоденькая монашка покраснела, хихикнула и скромно опустила глаза. А мать Серафима аж назад прогнулась от возмущения:
– Мы – невесты христовы!
– Давно существует этот приют? – потеряв интерес к беседе с детоненавистницей, я повернулась к священнику.
– Он был основан еще при дедушке нынешнего короля…
– Я хочу увидеться с кем-нибудь из бывших выпускников. Вы как-нибудь интересуетесь их судьбами? Хотя бы в частном порядке? – Это вопрос снова был адресован матери Серафиме.
– Мы заботимся о душе. А тела – в руках господа… – При этих словах она размашисто перекрестилась. Чуда не произошло – я не рассыпалась в пепел, испугавшись крестного знамения, и не обрушилась заживо в преисподнюю, завывая нечеловеческим голосом.
– Все-таки попытайтесь узнать. Может, кто-то из других сотрудников что-то случайно о них слышал.
Покинув столовую, мы заглянули в «класс», где дети как раз хором нараспев повторяли за учительницей-монашкой урок. Это была не молитва, а что-то вроде стихотворного девиза или гимна:
Слушая перечисление кар, полагающихся презренному любителю радостей жизни, я кожей чувствовала каждую холодную мурашку в пробегающем по спине табуне. Особую жуть нагонял повторяющийся рефрен:
– Миленько. – Пришлось основательно прочистить горло, прежде чем удалось выдавить из себя хоть звук: – Кто автор?
– Матушка Серафима, – не стала скрывать польщенная монашка.
– Да вам, матушка, надо в Голливуд, сценарии для триллеров писать. – Я покачала головой. – Мы вернемся через полчаса, соберите всех детей в трапезной. И тех, кто наказан!
– Хорошо, – с очевидным трудом выдавила из себя монахиня. Можно было подумать, что я велела ей доесть всю оставшуюся после воспитанников кашу.
– Мы идем за детской одеждой? – обреченно поинтересовался священник, как только тяжелые ворота захлопнулись за нашими спинами.
– Это потом, когда всех пересчитаю, – отмахнулась я. – Есть вещи поважнее!
В ближайшей же таверне мне сразу указали на хозяина, расторопного мужичка с быстрыми глазами, явно умеющего считать в уме. Оценив на глазок шубку новой клиентки, он тут же растянул лицо в услужливой улыбке и елейным голосом поинтересовался, что угодно госпоже.
– Обслуживаете выездные банкеты?
– Да, конечно! – Может, трактирщик и не знал точного значения слова «банкет», но безошибочно понял, что дело может обернуться выгодой.
– Тогда будьте любезны, доставьте в детский приют большую кастрюлю мясного супа… У вас достаточно большие кастрюли? Тогда две. Столько же рагу с овощами… Да, и компот!
– Мы не делаем компот…
– Так сделайте!!!
– Конечно, госпожа! Как прикажете, госпожа! – Низко кланяясь на ходу и смешно перебирая ножками, трактирщик скрылся на кухне.
– Один раз вы их накормите. А что потом? – черным вороном каркнул над ухом священник.
– Суп с котом, – не слишком вежливо огрызнулась я. Его слова прозвучали в печальном унисоне с моими собственными мыслями. – Будет день, будет пища. Меня больше беспокоит помещение.
– Помещение?..
– Ну, в котором мы разместим новый приют…
– Госпожа придворная чародейка! Вы только подумайте…
– Господин королевский исповедник! – в тон ему повысила голос я. – Подумайте и вы: что вырастет из детей, которых учат не читать и писать, а скандировать такие вот… язык не поворачивается назвать это стихами!
– Но это же крестьянские дети, зачем им читать и писать?
– Только не уверяйте меня, что монашки учат их пахать и сеять! А убирать за скотиной – не ремесло. По-моему, после такого воспитания им прямая дорога только в монастырь…
– Что неплохо!
– А если не хочется, что тогда? С моста в реку?
– Вы уж чересчур драматизируете…
– А вы уж чересчур идеализируете!.. О, а вот наконец и наша еда!
Разлитый по тарелкам мясной суп исходил паром и пах так одуряюще соблазнительно, что у меня самой потекли слюнки. Однако сироты не торопились опорожнять чашки и смущенной стайкой жались у дверей. Вряд ли им добавлял бодрости вид матушки Серафимы со скрещенными на груди руками, своим приветливым оскалом способной превратить в уксус чистую воду. Испуганно поглядывая в сторону суровой наставницы, дети старательно отводили взгляды от тарелок и сглатывали голодную слюну.
– Вы как хотите, а лично я поем! – Не дожидаясь дополнительного приглашения, я подобрала юбку и зачерпнула наваристый супец деревянной ложкой.
М-м-м, вкуснятина! Как водится, первыми не выдержали самые маленькие.
– Тетя, а сегодня какой-то праздник? – смущенно засунув пальчик в нос, робко поинтересовался малыш лет трех: то ли мальчик, то ли девочка – монахини стригли всех под один горшок.
– Почему обязательно праздник?
– Матушка Серафима говорит, что в будний день вкусно есть грешно…
Я проглотила застрявший в горле ком:
– Да, малыш, сегодня праздник. Потому что приехала я, а там, где я – всегда праздник! Так что кушай, дорогой, не стесняйся…
Один за другим и остальные воспитанники приюта бодро загремели деревянными ложками. Вскоре за столом то там, то здесь начали вспыхивать сперва робкие, а затем уверенные улыбки, послышался звонкий смех. Только у матери-настоятельницы было такое лицо, будто какой-то шутник сунул ей за пазуху живую лягушку…
– Матушка Серафима – хороший администратор, – вступился за свою подружку отец Михаил, как только мы покинули стены дружелюбного заведения. – Возможно, она действительно мало подходит на роль воспитателя… Но не думаете же вы, будто она намеренно причиняет детям зло!
– Разумеется, нет. Я думаю, что дети ей совершенно безразличны. В отличие от королевской казны. Вы обратили внимание, что во второй раз ворота сразу распахнулись, стоило только упомянуть, что мы действуем от имени короля?
– Что не вполне соответствует истине…
– Возможно, его величество напрямую и не поручал нам с вами произвести инспекцию… Но все же мы занимаем официальные придворные должности, имеем прямой доступ «к телу» и при желании могли бы доставить матушке массу неприятностей, вплоть до снижения государственных субсидий.
…Вернувшись в приют с супом, мы битых полчаса колотили в ворота руками и ногами, взывая к совести окопавшихся внутри монашек. И только после угрозы доложить обо всем его величеству им наконец «удалось справиться с тугим засовом». Перед тем как выпустить нас наружу, его, очевидно, смазали салом…
– Я еще разберусь, на что расходуется финансирование! Конечно, казна не получает от этих «небесных ласточек» никаких отчетов?
– Госпожа чародейка! Матушка Серафима отчитывается в своих тратах только перед вышестоящим церковным начальством…
И священник прочел мне целую проповедь о взаимоотношениях церкви и государства, основательно промыв замусоренные всевозможными заблуждениями мозги. Оказывается, по факту король вообще не имел на святош никакого влияния – наоборот, не принимал никаких важных решений без одобрения признанных столпов веры. Разумеется, он ни за что не посмел бы обидеть матушку Серафиму такими подозрениями, пусть и оправданными, рискуя поссориться со всей святой церковью, которая, конечно же, поднимется на защиту своей сестры против произвола мирской власти… У меня самой возможностей было еще меньше – только сердито смотреть и портить монашкам настроение… если они вообще в следующий раз меня к себе пустят.
