— По-моему, это идиотизм.

— Хорошо, никакого мира. — И Полковник откинулся на спинку сиденья.

— Ну ладно. Миллард Филлмор, — придумал Кевин.

Полковник спешно повернулся ко мне, и в его глазах я прочитал вопрос: У нас вообще был такой президент?Я лишь улыбнулся:

— Когда Филлмор умирал, он был жутко голоден. Но его доктор считал, что отказ от пищи поможет ему победить лихорадку… или с чем он там слег. Филлмор без умолку твердил о том, как он хочет есть, и доктор наконец дал ему чайную ложечку супа. Ну, он говорит с сарказмом: «Кормят, как на убой» — и умирает. Перемирия не будет.

Кевин закатил глаза и ушел, а до меня дошло, что я мог бы приписать Филлмору любые предсмертные слова, главное было произнести их уверенным тоном, и Кевин, наверное, все равно бы мне поверил. Я пропитывался самоуверенностью Полковника.

— О, ты впервые повел себя как настоящий говнюк! — рассмеялся он. — Я, конечно, все условия тебе создал. Но все равно. Молоток!

К несчастью для Калвер-Крикских Никаких, в тот день они играли не с командой слепоглухих, а с какой-то христианской школой из центра Бирмингема — их команда была укомплектована громадными обезьяноподобными Гаргантюа с густыми бородами, которые к тому же совершенно не согласны были подставлять вторую щеку.

Счет в конце первой четверти был 20:4.

И вот тут стало весело. Полковник оказался главным заводилой.

— Пол! — закричал он.

— СТЕНЫ! — ответила толпа болельщиков.

— Окна!

— КРЫША!

А потом все хором:

— А У НАС ОЦЕНКИ ВЫШЕ!

— Виват! Виват! Виват! — вопил Полковник.

— МЫ ГЕНЕРАЛЫ, А ВЫ — СОЛДАТЫ!

Группа поддержки наших соперников попыталась ответить:

— Посмотрите, посмотрите, на вас шапочки горят! Если не угомонитесь, попадете прямо в ад!

Однако у нас фантазия работала получше:

— Краснее!

— ЗЕЛЕНЕЕ!

— Чернее!

— СИНЕЕ!

— ВЫ ХОТЬ И ВЫШЕ, НО МЫ — УМНЕЕ!

Когда в любом уголке страны кто-то соберется пробивать штрафной, фанаты бушуют, как только могут, орут, топают ногами. Но толку от этого никакого, потому что спортсмены привыкают не обращать внимания на такой шум. И в Калвер-Крике мы выработали другую стратегию: сначала все вопят и орут, как и приличествует ситуации. А потом все вдруг говорят: «Тсс!», и в зале наступает полная тишина. Так что как раз в тот момент, когда ненавистный противник, владевший мячом, останавливался, собираясь бросить его в корзину, Полковник вставал и кричал что-нибудь вроде:

— Бога ради, сбрей уже волосы на спине!

Или:

— Моя душа нуждается в спасении. Вы меня не исповедуете после броска?!

К концу третьей четверти тренер команды из Христианской школы попросил тайм-аут и пожаловался судье на Полковника, сердито тыча пальцем в его сторону. Мы проигрывали со счетом 56:13. Полковник встал:

— Что такое? Проблемы какие-то?!

Тренер заорал:

— Ты моим игрокам мешаешь!

— ТАК В ЭТОМ-ТО И СМЫСЛ, ШЕРЛОК! — прокричал Полковник в ответ.

Судья выгнал его из зала. Я ушел с ним.

— Меня уже тридцать седьмой раз подряд вышвыривают, — сообщил он.

— Хреново.

— Да. Раз-другой мне приходилось идти на реально безумные выходки. Однажды я выбежал на площадку секунд за одиннадцать до конца и спер мяч у противников. Не очень-то хорошо это смотрелось. Но мне надо свою звезданутую репутацию поддерживать.

Полковник бросился бежать, радуясь своему изгнанию, и я потрусил за ним по пятам. Мне тоже хотелось быть звезданутым, хотелось быть ярким человеком и постоянно отжигать. Но пока я просто довольствовался знакомством с такими людьми, которым был нужен так же, как комете нужен хвост.

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ доктор Хайд попросил меня задержаться после урока. Представ перед ним, я впервые осознал, насколько он ссутулился, и он вдруг показался мне очень грустным и каким-то старым.

— Тебе нравятся мои лекции, да?

— Да, сэр.

— На обдумывание теории буддистов о всеобщей взаимосвязи у тебя есть целая жизнь. — Учитель говорил так, словно весь текст написал ранее, выучил наизусть, а теперь читает по памяти. — Но глядя из окна, ты упустил не менее интересное положение буддизма — их рекомендацию в любой момент повседневности находиться в настоящем, присутствовать в текущем мгновении. Быть на уроке. А потом, когда он закончится, присутствовать там, — сказал он, указывая кивком головы на озеро и холм.

— Да, сэр.

В ПЕРВОЕ ЖЕ ОКТЯБРЬСКОЕ УТРО я понял, что что-то не так, как только у меня хватило сил подняться, чтобы выключить будильник. Постель как-то странно пахла. И ощущения тоже были какие-то непривычные. Через минуту туман в голове более-менее рассеялся, и до меня дошло: мне было холодно.То есть, по крайней мере, маленький вентилятор захотелось выключить.

— Холодно! — заорал я.

— О боже. Сколько времени? — раздалось сверху.

— Восемь ноль четыре, — ответил я.

Полковник, у которого будильника не было, но который почти всегда просыпался и принимал душ до того, как прозвонит мой, свесил с кровати свои коротенькие ножки, спрыгнул и бросился к комоду.

— Похоже, возможность принять душ я уже проворонил, — сказал он, надевая зеленую футболку баскетбольной команды Калвер-Крика и шорты. — Ну и ладно. Всегда можно отложить на завтра. И не холодно. Градусов двадцать семь есть.

Хорошо, что я спал в одежде — мне оставалось лишь обуться, и мы с Полковником разбежались по классам. Я изящно плюхнулся на свое место: у меня было еще двадцать секунд в запасе. Когда на середине урока мадам О’Мэлли повернулась к доске и принялась что-то писать, Аляска передала мне записку:

У нас всего через несколько дней намечался первый серьезный тест по математике, поэтому Аляска собрала шестерых ребят из нашего класса, которых она не считала выходниками, и утрамбовала в свою крошечную голубую двухдверку. В результате довольно удачного стечения обстоятельств у меня на коленях оказалась весьма симпатичная девушка Лара, которая училась тут уже второй год. Она родилась в России или типа того и говорила с легким акцентом. Поскольку нас от этого самого отделяло всего четыре слоя одежды, я воспользовался такой возможностью и представился.

— Я ти-ибя знаю. — Она улыбнулась. — Ты друг Аляски из Флори-иды.

— Ага. Подготовься отвечать на идиотские вопросы, потому что в математике я ноль, — предупредил я.

Она собралась было что-то ответить, но ее вдруг с силой прижало ко мне: Аляска очень резко сорвалась с места.

— Дети, познакомьтесь с Голубым Цитрусом. Его так зовут, потому что он «лимон», [7]— сказала Аляска. — Голубой Цитрус, это дети. Может, вам лучше пристегнуться, если отыщете ремни. Толстячок, тебе, наверное, разумнее будет послужить ремнем для Лары.

Машина была не очень быстрой, и, чтобы компенсировать этот недостаток, Аляска не снимала ногу с педали газа. На последствия она плевать хотела. Мы еще не выехали с территории кампуса, а Лару уже мотало из стороны в сторону на каждом повороте, поэтому я последовал совету Аляски и обхватил девушку за талию.

— Спаси-ибо, — еле слышно проговорила она.

Быстро, хоть и безрассудно лихо домчавшись до «Макдоналдса», от которого до нас было около пяти километров, мы заказали семь больших порций картошки фри на всех, вышли и сели на газон. Мы расположились кругом, поставив подносы в центр, и Аляска начала вести урок, во время которого она курила, а мы ели.

Как и любой хороший учитель, она требовала строгого порядка. Аляска целый час без остановки курила, ела и говорила, а я записывал все в тетрадь, и постепенно мутная ранее тема тангенсов и косинусов начала проясняться. Но не всем так повезло.