—  Я знал,что ты не заставишь меня идти одного. Я знал.

Я покачал головой и закатил глаза, но все же пошел с ним по коридору, мимо телефона, в ее комнату.

После того как Аляски не стало, я не думал о том, как она пахнет. Но когда Полковник открыл дверь, в нос ударил этот аромат: мокрой земли, травы, табачного дыма, а над всем этим — нотки ванильного молочка для тела. Она снова заполонила мое настоящее, и только из чувства такта я не сунул голову в ее переполненный бак с грязным бельем, стоявший у комода. Все было точно так, как я помнил: сотни книг стопками стоят вдоль стен, смятое светло-лиловое одеяло валяется в ногах кровати, шаткая башня книг и на маленьком столике, свеча-вулкан торчит из-под кровати. Все выглядело так, как я и ожидал, но запах, который, несомненно, принадлежал самой Аляске, поверг меня в шок. Я остановился посреди комнаты, закрыл глаза и медленно вдыхал через нос: ваниль, нескошенная осенняя трава, — но с каждым медленным вдохом аромат становился слабее, поскольку я к нему привыкал, и вскоре Аляска снова исчезла.

— Это невыносимо, — сухо сказал я, потому что так оно и было. — Боже! Она это все уже не прочитает. «Библиотека ее жизни».

— Она купила эти книги на гаражных распродажах, и так же, видимо, их распродадут снова.

— Прах к праху, вещи с распродажи на другую распродажу, — согласился я.

— Ага. Ну ладно, за дело. Ищем то, что тетке на глаза попадаться не должно, — напомнил Полковник, опускаясь на колени возле письменного стола, на котором стоял компьютер. Ящик стола был открыт, и он извлек оттуда несколько стопок скрепленных степлером бумажек. — Господи боже, она, похоже, хранила все, что когда-либо написала. «Моби Дик». «Этан Фроум».

Я полез под матрас — я знал, что там она прячет презервативы к визиту Джейка. Я перепрятал их в собственный карман, а потом пошел к комоду и принялся копаться в белье в поисках алкоголя, эротических игрушек и бог знает, что у нее там еще могло быть. Но ничего не обнаружил. Тогда я перешел к книгам. Я посмотрел на стопки, стоявшие корешками наружу, — совершенно беспорядочное собрание сочинений разных авторов, в этом была вся Аляска. Я хотел взять себе одну книгу, но не мог ее отыскать.

Полковник сидел на полу, прижав голову к полу, — он искал под кроватью.

— У нее точно бухла тут не было? — спросил он.

Я чуть было не сказал: Она его в лесу закапывала, на границе с футбольным полем, — но потом вдруг понял, что Полковник об этом не знал, что она никогда не брала его с собой на поиски зарытых сокровищ, что эту тайну она доверила только мне, и я решил оставить ее при себе, как подарок на память, словно боялся, что мои воспоминания исчезнут, если я поделюсь ими.

— Ты где-нибудь видел «Генерала в своем лабиринте»? — спросил я, изучая корешки книг. — По-моему, обложка была зеленая. Мягкая, и она пострадала при потопе, так что, наверное, книга распухла, но не думаю, что…

И тут он меня перебил:

— Да вот она.

Обернувшись, я увидел в его руках книгу, которая после выходки Лонгвелла, Джеффа и Кевина стала похожа на аккордеон. Я подошел, взял ее и сел на кровать. Все подчеркивания и записи на полях расплылись от воды, но читать саму книгу еще было можно, так что я решил взять ее с собой и попытаться прочесть роман, хотя это и не биография. И тут вдруг я открыл ту самую страницу ближе к концу:

Весь кусок был подчеркнут черной ручкой, которая дала кровоточащие разводы, когда бумага намокла. Но там оказалась и еще одна запись — синими чернилами. Четкая, она явно была сделана уже после потопа. От фразы Как же я выйду из этого лабиринта?!шла стрелка к комментарию на полях, почерк у Аляски был с петельками. Быстро & По прямой.

— Слушай, она тут кое-что написала уже после потопа, — сказал я. — Странное. Смотри. Сто девяносто вторая страница.

Я швырнул книгу обратно Полковнику, он быстро нашел нужную страницу, потом посмотрел на меня.

— Быстро и по прямой, — прочитал он.

— Ага. Странно, да? Наверное, это она про выход из лабиринта.

— Погоди, как именно это произошло? Как все было?

«Это» у нас было только одно, и я понял, о чем он спрашивает.

— Я тебе уже рассказал, что узнал от Орла. На дороге раскорячился грузовик. На место приехали копы, чтобы взять движение под контроль. А Аляска в них врубилась. Она такая пьяная была, что даже не попыталась руль повернуть.

— Такая пьяная? Пьяная?У полицейской тачки наверняка фары горели. Толстячок, она въехала в тачку с горящими фарами, — поспешно сказал он. — Быстро и по прямой. Быстро и по прямой. Прочь из лабиринта.

— Нет, — ответил я, хотя я и легко мог это себе представить.

Я понимал, что она была пьяна и жутко распсиховалась. (Из-за чего? Из-за того, что Джейку изменила? Сделала мне больно? Что ее потянуло ко мне, вместо него? Или все еще из-за Марьи?) Я мог себе представить, что она смотрела на полицейскую тачку и целилась прямо в нее, и ей было плевать на других, она забыла о том, что мне пообещала, она не думала ни об отце, ни о ком другом… эта стерва, да, стерва, она покончила с собой. Но нет. Нет. Она так не могла. Нет. Она же сказала: «Продолжим».Ну, конечно же.

— Нет.

— Да, ты, наверное, прав, — согласился Полковник. Он выронил книгу, сел рядом со мной и уперся лбом в руки. — Кто поедет за десять километров от кампуса, задумав такое? Смысла нет. Но все же это было быстро и по прямой.Или это у нее какое-то непонятное предчувствие было? Если задуматься, мы же толком ничего не знаем. Куда она поехала? зачем? кто звонил? Кто-то же позвонил,или я…

Полковник все говорил, пытаясь разобраться в случившемся, а я снова взял книгу и отыскал страницу, на которой опрометчивая гонка генерала подошла к концу, мы оба затерялись каждый в своих мыслях, пропасть между нами была непреодолима, я просто не мог слушать Полковника, потому что был крайне занят: я пытался вобрать последние намеки на ее запах, пытался убедить себя в том, что конечно же она этого не сделала. Это я… я во всем виноват, и Полковник тоже. Пусть он пытается во всем разобраться, но я-то уже все понял, я понял, что, как ни старайся, во всем виноваты мы и прощения нам нет.

ВО ВТОРНИК БЫЛИ УРОКИ. Впервые после перерыва. Мадам О’Мэлли выдержала паузу перед началом занятия, вообще все уроки французского периодически прерывались такими паузами, а потом она спросила нас, как мы себя чувствуем.

— Ужасно, — ответила одна девочка.

— En francais, — ответила мадам О’Мэлли, — en francais. [11]

Выглядело все как обычно, хотя движения было меньше: выходники все так же сидели на лавочках у библиотеки, но сплетничали в целом меньше и тише. В столовке пластиковые подносы стучали о деревянные столы, вилки царапали по тарелкам, но разговоры велись еле слышно. Помимо того что все вели себя сдержаннее, больше всего пугала тишина, образовавшаяся на ее месте, там, где должны были звучать эмоциональные Аляскины рассказы, но все равно казалось, что это просто один из тех дней, когда она уходила в себя, словно она опять отказалась отвечать на вопросы, которые начинаются со слов «как»и «почему»,только в этот раз — навсегда.

На религиоведении Полковник сел рядом со мной, вздохнул и констатировал:

— Толстячок, от тебя куревом несет.

— А ты спроси, колышет ли меня это.

В класс, как всегда шаркая ногами, вошел доктор Хайд, держа под мышкой стопку наших курсовых. Он сел, несколько раз тяжело вдохнул и заговорил: