— Но ты смелая, что сказала ему, — отметил я.

— Смелая, но не когда нужно. Можно… м-м-м… — Аляска села, повернулась в мою сторону, вжалась в мое костлявое плечо и снова разрыдалась.

Я переживал за нее, но все же это она сама все устроила. Не обязательноже было стучать.

— Не хотелось бы тебя расстраивать, но, может, тебе лучше объяснить нам, почему ты все же донесла на Марью. Боялась, что домой отправят, или что?

Подавшись назад, она наградила меня таким Роковым Взглядом — сам Орел гордился бы ей, — и мне показалось, что я ей неприятен, или мой вопрос, или и то и другое, а потом Аляска отвернулась и стала смотреть в окно, на поле, и ответила:

— Нет у меня никакого дома.

— Ну, семья-то у тебя есть. — Я пошел на попятную. Она еще утром упоминала маму. Как так — три часа назад шутила, а теперь рыдает как ненормальная?

Все еще как-то странно глядя на меня, Аляска сказала:

— Я стараюсь не бояться. Но все равно все порчу. Все у меня к чертям идет.

— Ну ладно, все нормально. — Я уже вообще совершенно запутался, о чем речь. Туман, сплошной туман.

— Толстячок, ты не понимаешь, кого любишь. Ты любишь ту, которая тебя смешит, смотрит с тобой порнушку, с кем можно выпить вина. А плаксивую стервозную психичку ты не любишь.

Честно говоря, что-то в этом было.

НА РОЖДЕСТВЕНСКИЕ КАНИКУЛЫ по домам разъехались все, даже предположительно бездомная Аляска.

Мне подарили хорошие часы и кошелек — «взрослые подарки», как сказал папа. Почти все две недели я занимался. На рождественских каникулах, по сути, отдохнуть не получалось — это был наш последний шанс подготовиться к экзаменам, которые должны были начинаться прямо после того, как мы вернемся. Я сосредоточился на математике и биологии — именно эти два предмета были реальной угрозой моим планам заработать средний балл не ниже 3,4. Жаль, что я не могу сказать, будто занимался этим из интереса, просто мне хотелось потом попасть в колледж поприличней.

Так что да, почти все время я сидел дома и зубрил — формулы, французские слова, — как и до поступления в Калвер-Крик. Эти две недели сильно походили на мою жизнь до переезда в пансион, разве что родители радовались мне больше обычного. Про поездку в Лондон они почти ничего не рассказывали. По-моему, они чувствовали себя виноватыми. Эти родители такие странные. Я же остался в Калвер-Крике на День благодарения потому, что сам того хотел, а они винили себя. Приятно, когда кто-то из-за тебя так переживает, хотя все же я бы предпочел, чтобы мама не плакала каждый день за ужином. Она неизменно говорила: «Я плохая мать», а отец тут же возражал: «Ну что ты, вовсе нет».

Даже папа, в целом нежный, но не то чтобы сентиментальный,иногда говорил, что скучал по мне, когда мы смотрели «Симпсонов». Я отвечал, что тоже скучал. Я же скучал. В некотором смысле. Они у меня такие хорошие. Мы ходили в кино, играли в карты, и я рассказывал им о том, что творилось в пансионе, — то, что им можно было рассказать без риска перепугать до смерти. Мой папа был агентом по недвижимости, но я не знаю человека, который читал бы больше него. Мы с ним обсуждали, что мы проходили по литературе, а мама настойчиво просила, чтобы я посидел с ней на кухне, и пыталась научить меня готовить простые блюда — макароны, яичницу, — «раз уж я теперь один живу». Какая разница, что у меня нет кухни, да и не хочется ее иметь. И что я не люблю ни яйца, ни макароны, ни сыр. Но к Новому году я все же научился.

Когда я уезжал, они оба расплакались, мама сказала, что это просто такой синдром: все плачут, когда птенец покидает гнездо, — и добавила, что они очень меня любят и гордятся мной. У меня самого комок в горле от этого встал, и я уже и думать перестал о Дне благодарения. У меня есть семья.

В ПЕРВЫЙ ДЕНЬ после каникул Аляска пришла к нам в комнату и уселась рядом с Полковником на диване. Он был занят делом — ставил новый скоростной рекорд на «Плейстейшн».

Она не сказала, что скучала или рада нас видеть. Глядя на диван, она изрекла:

— Вам, серьезно, нужен новый.

— Меня прошу не отвлекать, когда я за рулем, — ответил Полковник. — Бог мой. Неужели и Джефу Гордону приходится с таким вот мириться?

— У меня идея, — не унималась Аляска. — Отличная. Нам нужно устроить как бы предприкол, который совпадет во времени с посягательством на Кевина и его приспешников.

Я сидел на кровати и читал — у меня на следующий день был экзамен по истории.

— Предприкол? — переспросил я.

— Это специальный такой прикол, задача которого — снизить бдительность администрации, — ответил Полковник, злясь, что его отвлекают. — После предприкола Орел будет думать, что младший класс отстрелялся, и к настоящему приколу окажется не готов.

Каждый год младший и старший классы что-нибудь выкидывали, как правило какую-то фигню: например, поджигали «римские свечи» на газоне в центре кампуса в пять утра в воскресенье.

— Предприкол всегда бывает? — спросил я.

— Конечно нет, дебил, — возмутился Полковник. — Если бы он бывал всегда, Орел ждалбы и второго прикола. Последний раз предприкол был… м-м-м… Ах да, а в восемьдесят седьмом. Сначала они отключили свет в кампусе. А потом запустили в тепловентиляцию учебного здания пять сотен живых кузнечиков. До сих пор стрекот иногда слышен.

— Отлично вызубрил, реальновпечатляет, — похвалил я.

— Вы, ребята, как старая семейная пара. — Аляска улыбнулась. — Жутковато со стороны смотрится.

— Это ты еще не все знаешь, — ответил Полковник. — Видела бы ты, как этот пацанчик ко мне по ночам в постель лезет.

— Эй!

— Вернемся к делу! — перебила Аляска. — Предприкол. Надо делать в эти выходные, потому что новолуние. Ночевать будем в сарае. Ты, я, Полковник, Такуми и специальный подарок для тебя, Толстячок, — Лара Бутерская.

— Та самая Лара Бутерская, на которую я блеванул?

— Она скромная просто. Ты ей нравишься до сих пор. — Аляска рассмеялась. — Ты, когда блевал, был такой… уязвимый.

— Очень упругие сиськи, — напомнил Полковник. — А Такуми — для меня?

— Тебе какое-то время надо побыть одному.

— Это верно, — согласился он.

— Поиграй в приставку еще пару месяцев. Развитая зрительно-моторная координация будет твоим плюсом, когда выйдешь на третий уровень отношений с девушками.

— Боже, про эти уровни так давно никто ничего не говорил, что я уже забыл всю классификацию, — ответил Полковник. — Я бы изобразил все мое презрение на лице, но мне нельзя отвлекаться от экрана.

— Поцеловать взасос, пощупать, попробовать пальцем, потом поебаться. Ты, никак, третий пропустил, — сказала Аляска.

— Действительно пропустил, — признался Полковник.

— Так, — встрял я, — а с предприколом что?

— Полковник все продумает. Тебя мы в неприятности вмешивать не будем — пока!

— А… Ну ладно. Пойду тогда покурю.

И я вышел. Аляска, конечно, уже не в первый раз оставляла меня за кадром, но мы вроде сильно сблизились за время каникул по поводу Дня благодарения, и мне казалось нелепым, что она планирует все только с Полковником, без меня. Чью майку она слезами-то залила? Мою. Кто слушал ее чтение Воннегута? Я. Кого подставили с этим приколом про «тук-тук»? Меня. Я перешел дорогу и закурил. Во Флориде со мной такого не бывало, впервые меня охватили мучительные сомнения, которыми постоянно страдают старшеклассники — такие все из себя старшие, да — по поводу того, кто кому нравится больше. У меня такое сейчас началось, и я себя за это ненавидел. Не надо к ней так привязываться,говорил себе я. Пусть она идет в жопу.

ПОЛКОВНИК ОТКАЗЫВАЛСЯ СООБЩАТЬ мне хоть что-либо насчет предприкола, за исключением того, что он получил кодовое название «Ночь в сарае» и что вещи надо собрать на два дня.