Разобрали лыжи, построились. Подходили другие группы, слышались переклички взводов. Дальние костры уже загасили, около ближнего комбат и бородатый мужик, впрочем с выправкой кадрового командира, шаманили над картой. Наконец капитан взглянул на часы и повернулся к строю.

– Батальо-он! Слушай мою команду! Нам поставлена боевая задача – совместно с партизанским отрядом товарища Бялого в ночном бою овладеть деревней Троицкое и удерживать ее до подхода наших войск. Приказываю – выдвинуться в точку сбора к четырем ноль-ноль. Порядок движения…

Сержант мысленно присвистнул. За оставшиеся пять часов предстояло протропить почти десять километров по снежной целине. А потом в бой. И даже если штурм пройдет гладко – вряд ли немцы здесь, в тылу, ожидают нападения регулярных частей, – то уж очухаются-то они быстро. И сколько придется держаться до подхода наших – знает только бог и товарищ Сталин. Впрочем, насчет второго старший сержант Лемехов, снайпер двести первой воздушно-десантной бригады, бывший командир заставы Брестского погранотряда, разжалованный в рядовые и вновь дослужившийся за какой-то месяц до старшего сержанта, был не вполне уверен. Хотя, какая разница?

Ночью как следует подморозило, казалось, все проблемы со снабжением остались позади. Но эта проклятая страна не исчерпала своего коварства. Грязь схватило льдом, на уклонах образовались настоящие ледяные горки. Танки буксовали в снегу, пробираясь по обочинам. Машины второй танковой группы, ныне – второй же танковой армии, шли на север. Тула оказалась в полукольце, оставалось всего одно-единственное усилие – и этот город-арсенал будет сначала отрезан, а затем и занят.

– Герр генерал-полковник! – Подбежавший майор-танкист мерз в своей куртке. – Герр генерал, дальше нельзя. Русская артиллерия ведет обстрел.

– Не беспокойтесь, майор. Я не собираюсь вести танки в атаку лично… если в этом не будет необходимости. Что там?

– Мы перерезали железную дорогу Тула – Узловая. Сейчас ожидаем заправщики, чтобы продолжать наступление на Сталиногорск.

– Русские?

– Ведут артобстрел, но не слишком интенсивный. Передвижений войск не замечено. Захвачены пленные, прибытие новых частей не подтверждают.

– Как вы находите их?

– Все так же, герр генерал. Они достаточно стойкие… До тех пор, пока против них не сосредоточены подавляющие силы. Впрочем, даже в такой ситуации они теперь отходят в полном порядке.

– Да, они быстро учатся.

– Так точно, repp генерал. Разрешите задать вопрос?

– Спрашивайте, майор.

– Что с зимним снабжением? Господин генерал, ситуация ухудшается. Наши солдаты мерзнут без зимнего обмундирования. Наша техника с большим трудом заводится на морозе. Боже праведный, да мы вынуждены на ночь сливать из радиаторов воду, чтобы их не разорвало к дьяволу.

– В ближайшее время вы получите необходимое снабжение, майор.

«Проклятье! Если бы это было так!» – Гудериан уже устал бомбардировать ОКХ, ОКБ, лично фюрера своими требованиями о теплой зимней форме, зимней смазке, антифризе, окопных печках… О сотнях или даже тысячах мелочей, необходимых для войны зимой. Но тыловым крысам застили глаза снимки с Воробьевых гор – башни Кремля (уже большей частью разрушенные артиллерией, разумеется), панорама кварталов… Кто мог знать, что русские вцепятся в каждую избу, в каждый цех, каждую рощу… Точнее, кто из тыловиков мог знать это?!

– Это был ваш единственный вопрос, майор?

– Так точно, герр генерал!

– Отлично. Где командир?

– Генерал-майор Брайт на НП, герр генерал. Разрешите проводить? Только придется пройти пешком. Машинам трудно подняться – лед.

Снега было не очень много – сантиметров тридцать. Они поднялись по склону, по протоптанной сотнями армейских сапог тропке. В небольшой рощице был оборудован наблюдательный пункт, стояли палатки, несколько штабных вездеходов. Майор провел Гудериана к одной из ощерившихся антеннами машин.

– Герр генерал-полковник!

– Здравствуйте, Брайт! Вам все равно не удастся щелкнуть каблуками в этом чертовом снегу, – оба засмеялись, – но, по крайней мере, после разгрома русских можно будет поиграть в снежки.

– Увы, я не особо верю, что нам удастся покончить с ними до весны.

– Я тоже.

– Ну что же, если медведя не получается съесть сразу – придется есть его кусочек за кусочком. Только сначала нужно поразить его в сердце.

– Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить, Брайт. Насколько прочна ваша рогатина?

– Она слегка потрескивает на морозе, – опять этот мороз! – но достаточно прочна для того, чтобы пробить медведю шкуру. У меня осталось сорок пять танков, включая три трофейных русских «Т-34». Берем пример с соседей – генерал невесело усмехнулся, – «Великая Германия», как и все СС, вынуждены использовать русские танки достаточно широко. Мы даже посылали к ним людей обмениваться опытом.

– И какого мнения ваши люди о русских танках в деле?

– У них есть три достоинства, герр генерал-полковник, все остальное – недостатки.

– И что же это за достоинства? По вашему мнению?

– Мощная пушка, прочная броня и широкие гусеницы.

– Хм. Всего-то. Впрочем, я вас понимаю.

– Это действительно хорошая заготовка для танка – но это не танк Обзор, оптика, радиооборудование – все это ниже всякой критики. Двигатель и трансмиссия, кстати, заметно улучшились с августа. Впрочем, главный недостаток русских танков – это русские экипажи и, что еще важнее, русское командование.

– Они все так же плохи?

– Они учатся, герр генерал. Быстро учатся. И экипажи, и командование. Пожалуй, командование учится даже быстрее. И если мы не покончим с ними за год…

– Значит, придется добивать их сейчас, причем быстро. Поэтому не будем терять времени. Покажите мне их оборону.

– Пройдемте на НП, герр генерал.

Передний край русских просматривался плохо, маскироваться они умели всегда, а зимой – особенно. Без пояснений майора – весьма, надо сказать, четких и толковых, разобраться было бы сложно. Русские опорные пункты были достаточно подробно нанесены на карту. Прорвать оборону было трудно, но, как считал Брайт, возможно. Вопрос тщательной подготовки и концентрации усилий. Генерал был уверен в успехе. За спиной послышался торопливый скрип снега – от радиостанции бежал адъютант.

– Герр генерал-полковник! Прошу вас пройти к машине. Русские нанесли мощный удар по флангам третьей и четвертой танковых армий! Генерал-фельдмаршал фон Бок полагает ситуацию критической!

… Откуда командование взяло эту цифру – двести орудий на километр фронта, майор Джугашвили не знал. Но артиллерию отщипывали по кусочкам отовсюду, откуда могли, везли ночами, с драконовскими предосторожностями, прятали по лесам и перелескам. Леса и рощи были величайшим сокровищем, за которое насмерть дрались артиллеристы, танкисты, пехота. И, кажется, не зря.

Артиллерийский налет оказался для противников полной неожиданностью. Взлетающие в воздух бревна ДЗОТов и блиндажей, разлетающиеся колеса грузовиков и телег, засыпаемые заживо в окопах солдаты – все это было только прелюдией. Скинувшие телогрейки артиллеристы таскали снаряды как заводные. От горячих гимнастерок шел пар, редкие снежинки таяли, не успев долететь до согнутых спин. Когда не осталось ни сил у подносчиков, ни снарядов в ровиках, сзади раздался страшный, никогда не слыханный ранее ни своими, ни немцами скрежет.

В километре справа и сзади другой майор, Флеров, смотрел на часы. Уханье гаубиц справа и слева подбадривало пехоту, но профессиональный артиллерист понимал, что этого мало, мало. Немцы окопались качественно, так, как им не приходилось окапываться с восемнадцатого года. Майора бил мандраж. Его полк еще не принимал участия в бою, даже под Оршей его первую батарею внезапно отозвали с боевых позиций. Затем – вызов в Москву, Кремль, сам Сталин. «Мы, товарищ Флеров, очень рассчитываем на вас. Вы уж нас не подведите…» Подводить товарища Сталина не хотелось совершенно. И закрутилось. Лихорадочное развертывание сразу в полк, минуя дивизион. Учебные стрельбы, тренировки. Перезарядку установки его бойцы теперь проводили с закрытыми глазами за время, втрое меньшее первоначальных нормативов. Флеров понимал, что все это – ради нескольких минут вот этого залпа. И если этот залп не даст нужного эффекта… Хуже всего, что успех зависел не только от него, но и от тех, кто проектировал и производил установки, которые через пятнадцать минут должны были впервые вступить в дело.