Вошли в лабораторию.

Несмотря на внезапность визита, никто не бездельничал. Может быть случайность, но на первый взгляд – все занимались делом.

– Какие-нибудь успехи есть?

– Как ни удивительно, но имеются.

– Почему удивительно?

– Я изначально была против. Вы это не знаете, но я пыталась до последнего отстоять своих людей, чтобы их не занимали «черт знает, чем». Не удалось. К счастью.

– Вы уже смогли выделить антибиотик?

– Как вы сказали? Антибиотик? Не знаю, что это, но звучит интересно. И да, вполне подходит под действие плесени. Некоторых ее видов. Мы их сейчас отбираем для дальнейших исследований.

– То есть, тот «чокнутый ученый», который мне «заливал», будто бы научился делать препарат от воспаления легких и заражения крови – не врал?

– Судя по всему. Жаль только, что вы так мало всего запомнили.

– Сколько еще вам понадобится времени?

– А сколько нужно времени, чтобы что-то открыть? – ответила она с усмешкой. – Мы пока первый шаг сделали. Выделим колонию самую подходящую. Проверим все. Придумаем, как ее вводить в больной организм. Проведем испытания на добровольцах. И только после начнем работать над массовым производством. Вы ведь об этом спрашиваете?

– Об этом. И в какие сроки вы этот результат прогнозируете?

– Никогда над этим не задумывалась.

Рядом суетились лаборанты.

Фрунзе пригляделся.

Они действительно занимались делом, а не создавали видимость. Чем-то напоминая роботов, раз за разом повторяющих одинаковые процедуры. Ведь требовалось подготовить массу чашек Петри с подходящими колониями. Прокапать плесенью. Замерить результат через отведенные промежутки времени. При этом все фиксируя. Тщательно и скрупулезно…

– Хотя бы примерно? – вновь, после очень долгой паузы спросил нарком. – Поймите меня правильно. Я не давлю. Но у Союза растет внешняя угроза. Мы подозреваем через год-полтора-два возможные провокации. В том числе и сопряженные с боевыми действиями. И от наличия действующего антибиотического препарата будут зависеть жизни многих тысяч красноармейцев.

– Понимаю, – максимально серьезно ответила Зинаида Виссарионовна. – Мы сделаем все возможное. Но обнадеживать пустыми обещаниями я не хочу.

– Хорошо. – с явно недовольным лицом ответил Фрунзе.

– Поймите меня правильно. – поспешно добавила она. – Я могу посчитать время для ординарной ситуации. Количество опытов плюс-минус предсказуемо. А если что-то пойдет не так? А если мы столкнемся с какими-нибудь побочными эффектами? Все это слишком непредсказуемо.

– Если все пойдет ординарно, то, сколько?

– Полгода, не меньше. Но я бы ориентировалась на год или даже полтора…

Пенициллин был открыт в 1928 году Александром Флемингом. Совершенно случайно. Из-за попадания спор плесневого гриба из внешней среды в колонию бактерий. Ветром надуло. Статья его об этом открытии вышла в 1929 году, однако была встречена без энтузиазма. Обычно говорят, что из-за неспособности выделить нужный вид плесени и его промышленного производства. Но забывают уточнить, что Флеминг не сильно-то и старался. Работал над этим вопросом преимущественно один и в свободное от других задач время. Нередко с перерывами в один-два года. Ведь первая статья о антимикробном действии плесени пенициллина вышла еще в 1913. Так что, ничего революционного для научного мира в его открытии не было.

Работы активизировались только 1939 году. Стали ставить опыты, в том числе на мышах. Но опять-таки – без особой спешки и очень скромными силами. Серьезно же за вопрос взялись лишь в 1941 году, когда начались крупномасштабные опыты. И это произошло только из-за того, что стало понятно – удалось найти что-то действительно интересное. И вот, в начале 1942 года в США уже имелось всего две столовых ложек пенициллина…

Все это Михаил Васильевич, конечно, не помнил. В голове отложились только слова знакомого о том, что «янки тянули кота за всякие места и не занимались делом…»

А он – занялся.

И рассчитывал на относительно быстрый результат.

Зинаида же Виссарионовна, видя расстроенный внешний вид наркома, продолжала ворковать, успокаивая его. Она то исходила совсем из иных вводных сведений.

Флеминг и его последователи не знали, что открыли и как это использовать. И осторожно, без особого энтузиазма, исследовали особенность вполне привычного им вещества. Она же точно знала о том, что должна получить. Равно как и о том, что некий кто-то это уже получал. Во всяком случае, увидев действие плесени на колонии бактерий она в этом уверилась. И Ермольевой очень не хотелось, чтобы нарком разочаровался в слишком гипотетичном проекте. И не свернул его. А финансирование лаборатории шло экстраординарно, за счет наркомата по военным и морским делам.

Так полчаса и проболтали.

Пока, наконец, поняв, что делать ему в лаборатории больше нечего, он отправился обратно к себе. В наркомат.

Разочарованный.

Он хотел отвлечься и приободриться перед выступлением. Вечером планировалось очередное заседание ЦК ВКП(б) с приглашенными. То есть, в расширенном составе. И ему там требовалось озвучить выводы и предложения по итогам маневров Московского военного округа.

А тут еще эта печаль с лабораторией…

Вернулся в свой кабинет.

Попил чая.

Немного подремал на диване.

И, как зазвенел будильник, взял заранее подготовленную папку, да отправился в кремль.

– Товарищи, – начал он свое выступление. – Ситуация в армии аховая. И с этим нужно что-то делать. Срочно. Уже вчера…

После чего он предложил ряд мер. Которые сводились к трем базовым китам: дисциплина, образование, единоначалие.

В первом случае – от предлагал налегать на наведении субординации и общего порядка в войсках. Параллельно давя панибратство и атаманщину. Чтобы приказ командира был законом для подчиненного, а не поводом для размышлений или благим пожеланием.

Сказано в атаку – значит в атаку.

Сказано отходим – значит отходим.

Само собой, с введением дисциплинарных взысканий вплоть до расстрела. Потому что никакие правила невозможно установить, если за их невыполнение не будет никакого наказания.

Во втором случае он предлагал ввести систему персональных званий, отражающих уровень индивидуальной компетенции. Вернуть старые царские, в несколько переработанном варианте. С учетом мирового опыта. И установить разного рода цензы для них. Например, образовательные.

Так, для унтер-офицеров предполагался полный курс земской школы в 4 класса. Для обер-офицеров уже военное училище. Для штаб-офицеров – военная академия. Генералитет же должен был похвастаться еще и высшим образованием каким-то дополнительным.

Подобные цензы – идеальный вариант. И РККА не соответствовала им процентов на 95–98. Однако, несмотря на это, Михаил Васильевич предложил аттестовать весь личный состав РККА. Присвоить им личные звания, сообразно цензам и прочим признакам. И оставить на своих должностях с приставкой «исполняющий обязанности». Например, капрал, и.о. командира дивизии. Одновременно с этим выделив им время, необходимое для получения требуемого уровня образования и квалификации. А также «дорожную карту», то есть, в какие сроки какие ступени нужно освоить. В случае же отказа, провала или сильного отставания от графика – демобилизовать неисправившихся командиров, направляя на иную работу.

В третьем случае – вопрос о единоначалии требовал довольно щекотливых изменения. Например, командиров всех уровней принимать в ВКП(б):

– Потому как странна сама ситуация. Эти люди ведут в бой красноармейцев – защитников революции и трудового народа. А сами висят в воздухе.

Институт комиссаров же преобразовать в заместителей по политической работе. В политруков. Которые бы следили за настроениями в воинском формировании, работали с личным составом, воспитывая его в нужном духе, и помогали командиру управляться. Став не конкурентом, а важным помощником.

Развивая тему единоначалия Фрунзе также предложил схему иерархичности отдачи приказов. То есть, вышестоящий командир не имеет права командовать кем-то через голову подчиненного. Чтобы не возникало путаницы и разночтения. А для отдельных форс-мажорных ситуаций предусмотреть возможность – взятие под свое прямое командование формирований или даже отдельных военнослужащих.