Посему Фрунзе точно бы убрали.

А о том, как убирал с должностей Сталин, иллюзий у Михаила Васильевича не было. Ведь даже уйдя с должности он бы сохранял влияние и был бы все еще опасен. Слишком опасен. Впрочем, окажись на месте Сталина Зиновьев, ситуацию это не изменило бы. Разве что Троцкий так обычно не поступал в силу специфики работы, но тот во главе государства виделся ему лишь в кошмарном сне.

Именно по этой причине нарком целенаправленно пошел на смычку и стратегический союз с Дзержинским. С которым и противоречий по ключевым стратегическим вопросам не имелось, и блок получался непробиваемый – ибо на сплоченных «силовиков» открыто не попрут. Да и тот прекрасно уже все понял относительно своего самочувствия и перспектив…

Фрунзе скушал вишенку и кинул косточку в миску. К кучке других. Пальцы окрасились в красный цвет. Отчего он недобро усмехнулся. Едва заметно.

Дети же выгляди беззаботными.

Мама умиротворенной. Однако поймав взгляд сына напряглась и быстро-быстро увела детей гулять, а потом спать. Был же уже вечер.

Да и он сам направился в кабинет.

Отдохнул – и ладно. Требовалось возвращаться к делам. А то совсем себя доведет до депрессии грустными мыслями. Работа ведь лучшая лекарства от глупых мыслей…

Чтобы укрепить свое положение требовалось как можно скорее развернуть части постоянной готовности. С верными, лояльными командирами. И вооружить их надлежащим образом.

Со стрелковым оружием все более-менее складывалось. Пусть и весьма «дендрофекально». Будучи наркомом, он смог под эти цели собрать и пулеметы, и винтовки. Заодно оголив те части и подразделения, в лояльности которых он сомневался.

Благо, что со времен Первой Мировой и Гражданской войн осталась масса различных пулеметов. И станковых, и ручных. И ими можно было вооружать вот прямо уже сейчас. Да, обычных стрелков покамест винтовками придется обеспечивать, хотя мобилизационные самозарядные карабины были уже на подходе. По его прикидкам – с начала 1927 года они начнут поступать. Да, плохие. Но где-то на голову лучше простых «болтов». А потом уже будет потом. И можно будет что-то получить «слепить». Если получится дожить, конечно.

Танки и бронеавтомобили он тоже постарался как мог оттянуть на себя. Тем более, что их особенно активно не использовали. И не сильно понимали.

А вот с артиллерией наметился провал… мягко говоря…

Испытания, проведенные на полигонах Подмосковья, в целом подтвердили тенденции Первой и Второй мировых войн. Равно как и последующих военных конфликтов.

«Внезапно» оказалось, что пушки строго говоря на дивизионном уровне или ниже нужны только противотанковые и зенитные. Действие же снарядов знаменитых «трехдюймовок» из-за траектории полета снаряда уступала гаубицам аналогичного калибра в 2–3 раза. И точность поражения ниже из-за большего эллипса, и плохой угол падения, и так далее.

Понятное дело, что 76-мм гаубиц под рукой не было. Но бойцы провели серию замеров на специальных наклонных позициях с гаубичных углов обстрела. И вуаля…

Так-то да – на безрыбье и рак за колбасу сойдет. Но на полковом и бригадно-дивизионном уровне требовались гаубицы, а не пушки. Даже плохонькие. И это было принципиально. Потому что перед Фрунзе стояла угроза не только войны с соседями, той же Польшей, но и возможно новый виток Гражданской. А там каждый снаряд будет важен и нужен. Поэтому делать ставку на «трехдюймовки» он считал возможным только от совсем уж безысходности.

Да, на корпусном уровне, можно и нужно будет вводить и пушки для контрбатарейной борьбы. Но это совсем другая история.

– Что делать? Кто виноват? – патетично прошептал Михаил Васильевич, листая бумаги отчетов и справок.

Из имеющихся «стволов» на роль дивизионного орудия хоть как-то подходила только 107-мм полевая пушка образца 1910 года[46]. Тем более, что их на первых порах требовалось не очень много. По тридцать шесть штук на артполк, идущий как усиление пехотной дивизии.

Так что где-то корпус Фрунзе мог позволить так укомплектовать.

А дальше?

Вопрос.

Их вроде как производили в Ленинграде. Но не быстро и не много.

Плюс открыто стоял вопрос по полковой артиллерии.

В 1926 году в составе РККА ее еще не было. Но создавать требовалось. Остро. Во всяком случае в частях постоянной готовности. По весу из доступных систем подходили 76-мм противоштурмовая пушка образца 1910 года и 76-мм горная 1909 года. Но это были именно что пушки и углы возвышения их были слишком малы. Требовалось срочно переделывать. Да и у 107-мм пушек было бы недурно переделать лафеты на более приемлемые, да «накрутить» на ствол дульный тормоз, чтобы ощутимо снизить массу установок.

Плюс 80-мм минометы на батальонный уровень. Михаил Григорьевич Дьяконова их уже испытывал на полигонах, проходя весь цикл.

Но сроки… сроки… сроки…

Они горели.

Просто пылали.

Фрунзе хотел, как можно скорее, получить хотя бы один корпус из двух-трех крепких, нормально вооруженных пехотных дивизий и несколько автобронетанковых и авиационных полков усиления. Обстановка политической борьбы накалялась день ото дня. И это Михаил Васильевич отчетливо чувствовал. Хотя для простых обывателей мало что менялось.

Ситуация усугублялась еще и из-за того, что практически все внятные артиллерийские производства Союза были сосредоточены в Ленинграде. То есть, находились под контролем клана Зиновьева. И там могли произойти любые эксцессы. Да, Фрунзе с ним последнее время стал чаще общаться. И даже в гости наведываться, обсуждая и прорабатывая «польский гешефт», но тот ему вряд ли доверял. Он тоже не любил излишне самостоятельных фигур, тем более столь явно заигрывающих со Сталиным.

В дверь постучали.

– Войдите.

– Не спишь сынок?

– Мам, чего-то случилось?

– Я видела твой взгляд. Может быть нам уехать?

– Куда?

– Куда-нибудь подальше. Я боюсь за детей.

– Ты думаешь, что я не боюсь?

– Вот и придумай что-нибудь.

– Посмотрю, может быть получится отправить их на лечение в Италию. Клаву ты сможем уговорить, чтобы она их сопровождала?

– Смогу. – твердо произнесла мать.

– Хорошо. А теперь позволь мне дальше работать. Время не ждет.

1926 год, июнь 12, Москва

Дзержинский сдержал слово.

Он не только собрал все ЦК в расширенном составе, включая иных партийных лидеров и наблюдателей, но и выступил там с критикой ОГПУ и НКВД, аналогичной той, что учинил Фрунзе для армии. Приводя массу выявленных им перегибов.

Причем эти примеры шли с весьма характерным акцентом. Они были почти полностью связаны с работой Генриха Ягоды и его подчиненных. Он прямо его не обвинял, но дурак и тот мог сделать правильные выводы. Из-за чего Генрих сидел бледный как полотно.

И не только он.

Потому что Феликс поднял через эти примеры одну большую и очень острую проблему. А именно смычку партии с аферистами и откровенными уголовниками. Хотя, конечно, указывал на эту смычку только на низовом и среднем уровне, никак не затрагивая серьезные фигуры. Хотя и мог, и хотел, но Михаил Васильевич его отговорил, дескать, не время.

– И нам, верным коммунистам, – утверждал Феликс Эдмундович, – нужно самым нещадным образом бороться с этим политическим малодушием. Ведь только власть получили и сразу во все тяжкие!

Он, по совету Фрунзе, прямо провоцировал ЦК переложить ответственность с больной головы на здоровую. Ведь рыльце в пушку там было у многих. В этом и сомнений никаких не было, даже если бы у него не было доказательств. Рыба ведь гниет с головы. Но не отвечать же в самом деле этой самой гнилой голове за что там вытворяет хвост?

Поэтому Дзержинский целенаправленно пугал присутствующих вскрытием очень неприятных примеров. А накопать их было несложно. Никто особо и не шифровался, полагаясь на броню, которую давали знакомства в «органах» и партийный билет. И не просто пугал, но и, по сути, предлагал назначить виновными исполнителей. Почему нет? Отличная схема. Во все века и во всех странах работала безукоризненно.