– Значит так, – наконец подвел итог своих размышлений нарком. – Вы пока в Ковров не уезжайте. Дня два-три подождите в Москве. Вам ведь выделили номера? Вот. Пускай продлят. Я напишу записку. Попробую за эти несколько дней решить этот вопрос… определиться…

На этом разошлись, направившись в Москву.

Доехали довольно быстро. И пары часов не прошло.

Распрощавшись с членами комиссии и делегацией из Коврова Михаил Васильевич отправился «по гостям». Прежде всего он заглянул к Эйзенштейну…

– Нет! Нет! Нет! И не просите! – махал он руками. – Я художник! Творец! Какие учебные фильмы? Я их и снимать не умею!

– Да что там уметь? Текстовая вставка. Потом маленький эпизод с действием. Новая вставка. И новое действие.

– Это не мой уровень!

– А чей?

– Ну… я не знаю… – развел он руками.

– Вы – лучший режиссер Союза. И вы не знаете своих коллег. К кому мне обратиться?

– Михаил Васильевич, могу сказать только одно – вы точно обратились не по адресу. Учебное кино – не моя специализация. Я в этом деле ничего не смыслю. Более того – смыслить не желаю. Не мое это.

– А в мультипликации?

– Аналогично!

– Даже если РККА пообещает вам выделить красноармейцев для массовки? Например, для больших батальных битв.

Эйзенштейн вздрогнул и словно бы сделал стойку.

– Что вы говорите? И сколько РККА сможет выделить красноармейцев?

– Достаточно для того, чтобы вы смогли сделать кадры панорамы какой-нибудь Бородинской битвы или, например, последнего сражения Спартака. Вам это интересно?

– Очень интересно! Очень!

– Тогда мы поговорим об этом, когда вы сможете удовлетворить мой интерес. Не за что не поверю, что у такого выдающегося режиссера нет никаких знакомств среди толковых мультипликаторов или создателей учебного кино, да и даже документального…

От этих слов Эйзенштейн скривился, как он лимона, но возражать не стал. На чем Фрунзе с ним и распрощался, отправившись ловить Дзержинского. Он ведь как бешенный паровоз постоянно перемещался. То сюда, то туда… особенно сейчас, готовя компромат на очень многих сотрудников в ОГПУ и НКВД.

– Зачем? – несколько раздраженно спросил он.

– Я покажу. Дело очень щекотливое и опасное.

– Что случилось? – наклонившись вперед, спросил он.

– И у стен есть уши. Давай я все покажу, а ты уже сам решить…

Феликс Эдмундович несколько поломался, так как у него были дела. Но все же уступил. И отправился на квартиру к Фрунзе.

– Видишь этот несгораемый шкаф?

– Конечно.

– Не узнаешь его?

– Шкаф как шкаф… – пожал тот плечами.

– Хорошо… – Михаил Васильевич достал «скороход» и открыл замок. Прямо на глазах Дзержинского. – Что смотришь? Эти английские замки – полная дрянь. Во времена царизма как-то мне вот эту штуку показали и все объяснили.

– Ключа нет?

– Ключ Яков Свердлов унес с собой в могилу.

– Что?! – подавшись вперед, явно удивленный услышанным.

– Этот несгораемый шкаф стоял в его кабинете. После Ленин распорядился кабинет очистить и железяку перенесли в подсобку кремля. Ключей не нашли, поэтому так и оставили закрытым. А потом еще и забыли, что это за штука и откуда. Так что, когда я обратился за каким-нибудь старым несгораемым шкафом, то мне его и выдали. Причем без всякой задней мысли. Первый комендант, что принимал эту железяку на баланс нормальной документации и учета не вел. Вот и результат…

– И что там? – нервно сглотнув, спросил Дзержинский.

– Ничего хорошо, Феликс. Ничего хорошего. Для этого тебя и пригласил.

С этими словами он очистил стол, убрав все с него. И, распахнув дверцу, начал доставать содержимое. Оружие, деньги, ценности, бумаги… Заодно вручив главному чекисту страны, составленную им опись и краткую аналитическую выжимку. Когда же Фрунзе закончил извлекать содержимое, поясняя, на Дзержинского было страшно смотреть. Лицо перекошено. Сидит ссутулившись, схватившись за голову руками. И чуть покачивается.

– Меня тоже проняло, – произнес он, подсаживаясь рядом.

– Но почему? – тихо прошептал Феликс.

– Что почему?

– Почему он это сделал?

– У меня две гипотезы. Первая – банальная борьба за власть. Вторая – сворачивание дел и подчистка хвостов.

– Чего? – нахмурился чекист.

– Ты ведь в курсе, что мы, когда делали эту революцию, брали деньги откуда могли? Хоть у черта лысого, хоть у самого Сатаны. Под любые обещания.

– И к чему ты это говоришь?

– Владимир Ильич выполнять эти обещания не спешил. А вот некоторые – очень даже. В том числе и потому, что хотели обеспечить себе теплое местечко где-то на солнечном берегу Ниццы. Перед этим развалив все к чертям собачьим.

– Этого не может быть… Нет! Свердлов не мог быть предателем революции!

– Не можешь противостоять? Возглавь. Это старинный принцип, которым, среди прочего, пользуются элиты Великобритании вот уже несколько веков. А о том, сколько в партии еще во времена подполья было провокаторов ты и сам знаешь. Они ведь откуда-то брались?

– Но Свердлов…

– А ты не задумался чем все это время занимался Коминтерн? Выводил куда-то на неизвестные счета огромные деньги. Вроде как на мировую революцию, но ни ты, ни я этого достоверно не знаем.

Феликс промолчал. Лишь остро взглянул на Фрунзе.

Долго молчал.

Очень долго.

Наверное, минут пять. И наконец спросил:

– А почему ты считаешь, что я не в деле?

– Портрет Свердлова.

– Что с ним не так?

– Ты бы никогда не держал в своем кабинете портрет того, кто пытался убить Ленина.

– Ты кому-нибудь еще говорил об этой находке?

– Ты шутишь? Кому? Зиновьев – очевидно наследник Свердлова. Троцкий все развалит. Ему вообще ничего поручать нельзя. Он только рушить горазд.

– А Сталин?

– Ты знаешь, почему Ягода, верный пес Свердлова, перешел под теплое крылышко Сталина? Чем ему Зиновьев не угодил? Я – нет. Поэтому единственный человек в нашей стране, кому я решил довериться – это ты. Промахнулся – и все, я труп. Тихо исчезну или умру от какой-нибудь нелепой болезни. А если нет, то…

– Что?

– Ленин в те тревожные дни не зря скрыл преступление Свердлова. Тогда это могло расколоть партию и привести нас к поражению. Но сейчас, я думаю, самое время…

1926 год, май 7, Москва

Михаил Васильевич осторожно приблизился к двери.

За ней находилась небольшая лаборатория, что по его распоряжению организовали в Биохимическом институте Наркомздрава РСФСР. Еще в декабре.

Фрунзе в прошлой жизни не был химиком.

И биологом не был.

Просто как-то по очередной пьянке один из старых знакомых начал рассказывать, будто бы, попади он в прошлое, как «в этих самых книжках», то добыл бы пенициллин как нечего делать.

– Даже в палеолите?

– Нет, ну без микроскопа никак. А остальное неважно.

Слова его тогда задели.

Разговорились.

В сущности, Фрунзе мало что понял из объяснений, кроме главного – плесени какой-то особой не нужно. Точнее не так. Не нужно бегать за среднеазиатской тыквой, чтобы получить искомый продукт. Достаточно брать плесень нужного рода из окружающего пространства и проводить простейшие тесты. Бросать в чашку Петри с колонией какого-нибудь вредной бациллы «кусочек» плесени. И смотреть – как далеко от нее эта гадость выжила. Это расстояние и есть – сила антибиотического действия. Собственно, под эту задачу нарком и создал эту маленькую лабораторию с пятью студентами-лаборантами.

– Михаил Васильевич, – раздался голос из-за спины. – Вы к нам?

Он обернулся и увидел Ермольеву, начальника отдела биохимии микробов этого института. Она то эту лабораторию и курировала.

– Да Зинаида Виссарионовна, к вам.

Она улыбнулась и протянула руку. Но не для поцелуя, как в царские времена, а для рукопожатия. Так в те годы было принято в среде прогрессивных женщин. Что нарком и сделал, хоть и испытал при этом неловкость. Было в таких рукопожатиях дамских ручек что-то не правильное на его взгляд, как и в поцелуях мужчин взасос Леонидом Ильичом…