– Ты думаешь, что на тебя покушался Троцкий? И он же убил Софью? – нервно сглотнув спросил Сталин.

– Доказательств у меня нет. Но он единственный, кому это выгодно. Если бы я умер, то Клим стал бы наркомом. Либо исполняющим обязанности, либо полновесным. Но у него слабая репутация в войсках. Чем бы воспользовался Троцкий и свалил его. Например, подставив. Учитывая его связи и военный авторитет – это несложно. Не помогла бы даже твоя, Иосиф, помощь. Равно как и помощь всех прочих честных коммунистов.

– А ты не переоцениваешь его влияние?

– Он и на меня давит, словно паровым катком. Развел махновщину в армии, поставил атаманов самостийных и через них контролирует ситуацию. В январе он, видимо, растерялся. Но твое усиление напугало того же Зиновьева и прочих подобных. Из-за чего Троцкий теперь стремится к реваншу, окружая себя союзниками и недовольными. Это опасно. Очень опасно для дел революции. Нашей партии и стране нужен хозяин. Рачительный и толковый, а не марионетка американских банкиров.

Сталин усмехнулся.

О связи с Троцким с крупным финансовым капиталом САСШ не знал только тот, кто никогда не касался его дел более-менее глубоко. Фактически Лев Давидович был агентом влияния Уолл-Стрит в Москве. Да, трудноуправляемый и не вполне вменяемый, но все же.

Фрунзе же взял небольшую паузу, спокойно и уверенно глядя в глаза собеседнику. Не верной собачкой, но максимально доверительно. А потом, когда пауза слишком затянулась, резюмировал:

– И этим хозяином я вижу только тебя Иосиф. Поэтому если в чем-то тебе будет нужна моя помощь – смело обращайся. Сделаю все что будет в моих силах. А что не смогу – постараюсь найти человека, который сможет.

Он врал.

Честно, искренне, от всего сердца.

Врал так, как может врать только опытный функционер с огромным опытом работы в аппарате. Не на самом дне, где собственно и возни то и нет. А в самой его гуще. В которой тебе есть и куда расти, и куда падать.

В любом аппарате встречаются разные люди.

Кто-то пытается сделать карьеру.

Кто-то делает дело.

Кто-то отбывает номер.

Кто-то решает свои финансовые вопросы.

И так далее. И к каждому требовался свой подход. И нередко приходилось лгать. Потому что в этой массе чиновников хватало и балласта, в том числе с огромным самомнением и куриными мозгами. И им нужно было врать, просто для того, чтобы этот кадр не затормозил дело и не помешал отлаженным процессам. Вот и научился. Да так лихо, что даже Сталин вполне поверил в искренность этих слов. Тем более, что в них, как и в любой лжи была лишь часть лжи.

Еще немного поболтали.

Но было ясно – напряженность Сталина к концу беседы спала. И даже появилась некоторое добродушное расположение. А вот Ворошилов держался чутко и осторожно. Хотя, конечно, также нервничать как в самом начале, перестал.

Напоследок, уже вставая из-за стола, Иосиф Виссарионович заметил книгу по радиотехнике с закладкой. Подошел. Глянул.

– Ты позволишь? – спросил он и после кивка Фрунзе полистал.

Сначала открыл на закладке, а потом посмотрев страницы перед ней. Не все. В разнобой. Однако карандашные заметки на полях, который оставил Михаил Васильевич, заприметил.

– Я смотрю – вдумчиво читаешь.

– Так и есть, – кивнул нарком. – Учусь. Толковым радиотехником я не стану. Некогда. Но хотя бы в общих чертах разбираться нужно. Не хочу, чтобы подчиненные вешали лапшу на уши или какие-то прожектеры во грех вводили. А радио – это дело важное для армии. За радиосвязью будущее. Новая большая война будет войной моторов, связанных воедино по радио…

На самом деле Фрунзе имел вполне неплохое техническое образование. В свое время отучился на специальность «технология машиностроения» в МГТУ имени Баумана. Там. В прошлой жизни. И какой-никакой, а уровень понимания радиотехники имел. Во всяком случае достаточный для того, чтобы разбираться во всякого рода «прожектах» 1920-1950-х годов вполне уверенно. Но для грамотной оценки стратегии ему требовалось четко и ясно понимать текущий уровень развития. Что в СССР известно, а что нет. А еще лучше – не только в СССР, но и в мире. Но начал он с простого.

Сталин же хмыкнул. Закрыл книгу, положив ее на место. И направился на выход. Он принял слова Фрунзе за чистую монету. Потому как оснований считать иначе не было. И выглядело это в его глазах крайне занятно… необычно… очень необычно, потому что почти что все бывшие революционеры, достигнув определенного уровня, садились на попу ровно и почивали на лаврах. Таких вот как Михаил Васильевич, которые стали учится на высоком посту, он навскидку даже десятка назвать не смог бы…

Вышли они с Ворошиловым на улицу.

Сталин сразу поежился. Мороз.

– Плохо Клим в нашем ГПУ работают. Плохо.

– Согласен. Плохо.

Помолчали.

Несколько нервным и болезненным моментом было то, что начальником указанного Михаилом Васильевичем следователем являлся Генрих Ягода. Очень важный и нужный Сталину союзник в ОГПУ. Человек, через которого он стремился установить контроль над «органами».

Вот и думай теперь?

Немного помедлив Сталин пошел к машине, не выпуская изыскания по убийству Софьи Алексеевны из рук. Фрунзе охотно отдал ему эту папку. В конце концов для него и готовил. Поначалу хотел обнародовать или попытаться дать делу ход. Но исполнителей в любом случае не сыскать. Без них же выйти на заказчиков не реально. Значит, что? Правильно. Пустое дело.

Шум, конечно, поднять хотелось. Но он и так шел. Неофициально. Через сарафанное радио. А открыто действовать Фрунзе не видел смысла. Доказательств ведь нет. И ничего кроме проблем этот шаг ему бы не принес. Спускать ситуацию на самотек, впрочем, он не собирался. Но сидя в банке с пауками требовалось проявлять разумную осторожность и действовать хитрее…

1925 год, декабрь 25, Москва

XIV съезд ВКП(б) был в самом разгаре.

Доклад наркома по военным и морским делам стоял далеко не первым пунктом в повестке. Поэтому он мог некоторое время понаблюдать за настроениями в зале. Сталин специально не ставил его в первые дни, чтобы не выглядело будто бы именно выступление Фрунзе позволило ему сохранить положение. А ведь Троцкий и Зиновьев с компанией пытались на этом съезде лишить Иосифа Виссарионовича власти и снять с поста генерального секретаря партии. Но у них не получилось. Потому что Сталин сумел своевременно переманить на свою сторону две из трех наиболее крупных партийных организаций: московскую и украинскую. Оставив им лишь ленинградскую…

Времена, когда партия была достаточно узким и малочисленным «клубом по интересом», в котором все друг друга знали, прошли. И теперь она являлась собой массу.

Серую, во многом безликую, и крайне опасную.

В том числе и потому, что в ее составе наблюдалось до ужаса много малограмотных или вообще безграмотных людей. На фоне которых вожди революции выглядели едва ли не академиками. Как следствие, большинство из этих партийцев просто держались своих вождей и следовали за ними. В вопросах же, за которые голосовали, в основе своей, ничего не смыслили.

– Кто прав?

– Конечно товарищ Сталин.

– А в чем?

– А во всем.

Вот примерно так многие из этих «кадров» и рассуждали. За тем нюансом, что вместо Сталина можно было подставить любую фамилию. По сути даже не фамилию, а некий маркер. Поддержка которого воспринималась как способ опознавания «свой-чужой».

Опасная, дремучая тема.

И с ней предстояло работать…

Из-за чего Фрунзе, идя к трибуне, откровенно нервничал.

Сильно.

Очень сильно.

Свой доклад Михаил Васильевич уже согласовал со Сталиным, которому он понравился. Как и предложение по его использованию для борьбы с Троцким. У него тогда аж усы зашевелились от возбужденного предвкушения.

Но Сталин – это Сталин.

И он никогда не умел выступать перед толпой, зажигая ее и настраивая на нужный лад своим словом. Его сила заключалась в интригах и аппаратных играх. А вот Фрунзе предстояло во время выступления именно что поджечь толпу. Что не выглядело простой задачей. Ведь кроме серости и безликости имел место другой, немаловажный фактор. Заканчивался 1925 год. То есть, и трех лет не прошло как молодая Советская власть смогла одержать победу в Гражданской войне. Да, бои кое-где еще велись. Но в целом все было уже кончено. И советская общественность находилась в экзальтированно приподнятом состоянии.