– Социалистическую экономику нам нужно строить. – продолжил Фрунзе. – Безусловно. Обязательно. Это наша ключевая задача. Но для этого требуется как следует подготовиться. Иначе мы не просто дискредитируем сам факт ее успешности, но и нас может ждать катастрофа.

– Опять? – несколько напряженно спросил Троцкий, пытаясь улыбаться.

– Почему опять? Снова. Мы вообще идем по кромке. Наивно думать, что все опасности позади. Если мы сейчас начнем коллективизацию на селе, то спровоцируем бунты крестьян. Ведь Ленин Декретом о земле дал им эту землю, а мы, получается, отбираем.

– Не отбираем! – воскликнул Каганович. – Они остаются долевыми собственниками колхозов! Даже в коммунах!

– Вы думаете, что для крестьян формальная сторона вопроса будет важна? – широко улыбнулся Фрунзе. – Восставшая толпа к юридическим закорючкам глуха. Тем более, не будем лукавить. Это именно что конфискация. Так как землей своей они более не в праве будут распоряжаться. Да вы и сами это знаете. В этом и заключается вся острота момента. Ведь РККА в пике достигала 5 миллионов человек и почти все они – крестьяне.

– Это пять миллионов не вооруженных мужиков. – заметил Троцкий.

– Вы думаете, что у них по подвалам не запрятано по винтовочке? Если это так, то вы плохо знаете крестьян. Уверен, там если пошукать, то и бронеавтомобиль можно найти, и пушку. Это очень запасливые люди, которые не привыкли верить власти. Любой. Ибо видели веками от нее только беды.

– Полностью с вами согласен. – добавил Рыков. – Уверен, что в случае волнений, крестьяне будут вооружены. Может быть и не бронеавтомобилями, но по винтовке на брата они найдут совершенно точно.

– Вот! – назидательно поднял палец Михаил Васильевич. – И нам, в случае начала этих волнений, несдобровать. Особенно если у них лидеры появятся толковые. А они появятся без всякого сомнения. Даже в нашей партийной среде хватает недовольных, которые перейдут на их сторону. Одним не нравится одно, другим другое. Недовольные ведь всегда есть. Так что, относительно бунта, вопрос лишь в его масштабах. Каким он будет? Просто очень сильным или тотальным? Подавлять, разумеется, его придется армией, в которой также хватает крестьян. Если же в этот момент вмешаются интервенты, то нам конец. В принципе – достаточно будет даже Польши, с которой мы один на один даже со спокойным тылом, скорее всего, не справимся сейчас.

– Страшную картину вы рисуете Михаил Васильевич, – нахмурившись, произнес Троцкий.

– Это я еще тему рабочих не поднимал. А в них зреет недовольство. Уровень жизни низкий. Зарплаты маленькие. Ниже царских, которые многие помнят. На предприятиях бардак. Ну и так далее. Партийцы же, не все, но их хватает, по кабакам ходят и прочим увеселительным заведениям. Прожигают жизнь. Всячески демонстрируют богатство и благополучие намного превосходящее их официальный уровень доходов. Думаете простые люди это не замечают? Думаете, что недовольные партийцы на местах не ведут агитацию? Это все очень опасная среда, способная легко вспыхнуть от любого резкого движения. Словно сушеный трут.

Тишина.

– До тех пор, пока армия не обретет достаточную силу, чтобы при необходимости сломать лицо любым бунтовщикам и интервентам нам не стоит делать резких движений. Нет, конечно, мы можем. И у нас может даже получиться. Но риск чрезвычайно велик. И на кону не просто наши жизни, а дело всей революции.

– И что ви предлагаете? – спросил Сталин, нервно теребивший трубку.

Ему безумно не понравились слова Фрунзе. Но возразить он не мог. Все прозвучало в целом аргументированно. И пугающе.

Разве было ложью то, что крестьяне не пойдут добровольно на коллективизацию? Нет.

Разве было ложью то, что они поднимут восстание? Нет.

Разве было ложью то, что рабочие сейчас получают меньше, чем при царе? Нет.

И так далее.

Все приведенные факты были правдой. Горькой и крайне неприятной правдой. Просто сведенной воедино. И Иосиф Виссарионович очень ярко себе представил новое восстание, направленное уже на свержения большевиков с союзниками. Кто его мог организовать? Да те же эсеры. Недовольных среди них хватало. Многие из них стремились к куда более масштабным и решительным преобразованиям. И раздражались от того, что им затыкают рот партийным централизмом.

Вон какие хищные черты стали у Зиновьева…

От этого вида Григория Сталин скривился как от червивого ореха. От этого мерзавца можно было ожидать чего угодно. Вплоть до перехода на сторону восставших с тем, чтобы их возглавить. Да и Троцкий вон как оживился. Уж этому только дай волю возглавить какую-нибудь борьбу за все хорошее, против всего плохого.

Сталин раздражен, раздосадован, разочарован и… испуган. Потому что Фрунзе, выступив следом за Дзержинским, сумел нарисовать все в достаточной степени мрачно. Тем более, что Михаил Васильевич практически и не соврал. В оригинальной истории все просто прошло по легкому, удачному сценарию. Тут и соседи не стали вмешиваться, и бунты оказались не такие масштабные, и партийная оппозиция ими не воспользовалась. Но кто сказал, что этого не могло случиться? Классическая точка бифуркации, всецело зависящая от воли личности и случая.

– Раз мы пока не можем перейти к социалистическому хозяйству, нам нужно вести капиталистическое. В рамках госкапитализма. И делать это – ответственно, а не пытаясь зарезать бедного мула быстрее, чем мы на нем доедем до светлого будущего…

У НЭПа было четыре главные проблемы, из-за которых он буксовал. Это саботаж на самом верху, недостаток инвестиций, катастрофа с квалифицированными кадрами и дефицит сырья, в первую очередь сельскохозяйственного.

Из-за саботажа предприятия, как местные частные, так и концессионные всячески третировались и ограничивались по доступу к базовым инфраструктурным ресурсам. В первую очередь, конечно, транспорту и энергии. Да и к сырью в какой-то мере. Плюс совершенно невменяемое поведение ОГПУ и партийных органов, которое наседало на собственно промышленную, публичную часть нэпманов.

Здесь Фрунзе предложил ввести контроль наркомата за предприятиями выпускающими военную продукцию. Как собственными, так и концессионными.

В чем бы это выражалось?

Чтобы ни одного сотрудника этих предприятий без санкции наркомата не могли арестовать. Задержать – да. И сразу же уведомить наркомат. Причем задержание должно быть обоснованным.

– Главное – не срывать производственный процесс! Каждый час у нас на счету! Каждая минута! Каждая заклепка!

Снятие с должности или назначение также должно было проходить через наркомат. Потому что на примере АМО слишком отчетливо наблюдалось, как из-за партийных игр была сорвана производственная программа.

Доступ же к основным элементам инфраструктуры таким предприятиям должно было оказывать без ограничений. Даже концессионным. Как будто бы самым что ни на есть социалистическим. Для скорейшего приведения армии в максимальную боеготовность.

Кроме того, Михаил Васильевич предлагал вводить личную ответственность за брак, прогулы и прочее небрежение на работе. Но поручал это уже Томскому. Которому также надлежало отслеживать рабочих-молодцов для их премирования и поощрения. Например, путевкой на юг или санаторным лечением.

Сюда же относился и вопрос права вето на постройку стратегических объектов военной или связанной промышленности. Фрунзе напомнил присутствующим, что в годы Империалистической войны царская армия отступила, оставив большие территории. И ничто не говорит, что в случае новой тяжелой войны так не произойдет вновь. Поэтому военные производства нельзя ставить в уязвимых местах.

– Вы посмотрите на порт Либаву! Ее строили при царе долго и вдумчиво. А потом потеряли быстро и бездарно. Что это как не глупость? Враг не дремлет! И мы должны готовиться к серьезной борьбе! И не подставляться таким откровенно тупым образом! Мы же не в поддавки играем!

С инвестициями все было непросто.

Просто потому, что компенсировать их недостаток обычными средствами было крайне сложно. В первую очередь из-за того, что страна была после революции основательно ограблена. И чудовищные ресурсы из нее просто утекли. Прежде всего в виде золота и серебра, конечно. А с конца 1922 года в Союзе был утвержден золотой стандарт. То есть, начали печатать новые деньги – червонцы, имевшие твердое обеспечение золотом. Но вот беда – золота-то почти в стране и не осталось. Все вывезли на нужды Коминтерна…