Троцкий Григория в этом всемерно поддерживал. Но пытаясь разыграть уже «карту Фрунзе», а именно зайти от образования. Дескать, как человек может считать коммунистом, если он понятия не имеет, что это такое?
Бурления известных масс стремительно нарастало.
Виновники «всех бед», казалось были найдены. Во всяком случае, если верить газетам.
И в этой обстановке Фрунзе выехал в Ленинград уже на третий день после того заседания, чтобы провести инспекцию местных военных заводов. Выглядело это чрезвычайно противоречиво. С одной стороны, да, инспекциями он действительно занимался. И делал это довольно толково и грамотно. А в Ленинграде военных заводов больше всего. С другой стороны, это все было так не вовремя, что по Москве даже поползли слухи, будто Михаил Васильевич поехал договариваться о чем-то с Зиновьевым.
Правда слухи распадались на две основные ветки.
Кто-то считал, что нарком решил перейти на сторону объединенной оппозиции. Другая часть твердила, будто бы Фрунзе наоборот, поехал успокаивать эту разбушевавшуюся публику.
Изменник или эмиссар?
Большой вопрос. Тем более, что сам Сталин помалкивал и старался не попадать в публичное поле.
Прибыв в Ленинград Михаил Васильевич первым делом направился к Кирову. Чтобы сохранять некий порядок и не провоцировать совсем уж одиозных слухов. Которого попросил выделить ему «провожатых» по заводам, чтобы они смогли все показать и рассказать без утайки.
Заглянул на завод «Большевик».
Немного там поругался.
А потом, ближе к вечеру, заглянул ненадолго к Зиновьеву. Который и был настоящей целью его визита.
– Доброго дня, товарищи, – поздоровался нарком, входя в довольно просторный кабинет.
– А, Михаил Васильевич, рад вас видеть! – воскликнул Зиновьев, вставая с дивана и шагая к гостю, чтобы пожать ему руку.
– И я вас, Григорий Евсеевич, – максимально искренне соврал Фрунзе.
– Ну и кашу вы заварили с нашим Железным Феликсом!
– Скажете, что не по делу?
– О нет! Очень даже по делу! Но вы ранее не встревали в политику вот явно. Это все так неожиданно.
– Григорий Евсеевич, я очень не люблю, когда убивают близких мне людей. – сразу оговаривая, что его участие в этом всем деле определяется только лишь местью и желанием выжить.
– Лев Давидович об этом говорил. Удивлен, что Феликс Эдмундович не поднял этот вопрос. Он ведь знает?
– Знает. Но ни у меня, ни у него нет подходящих доказательств для честного судебного разбирательства. Только косвенные.
– Понимаю. Мы все это понимаем и разделяем ваше негодование. – произнес Зиновьев вполне искренне, во всяком случае на первый взгляд, и остальные присутствующие покивали в знак согласия. И также – не было ни единой лукавой нотки.
– Григорий Евсеевич, мне нужна ваша помощь. Вас хоть и сняли с должности начальника Ленинградского губкома, но вы, в отличие от Кирова, полностью контролируете Ленинград. Вам верят и доверяют люди. К вам прислушиваются. Поэтому без вас мне не справиться.
– А в чем эта помощь будет заключаться?
– В сущем пустяке. Нужно как можно скорее решить вопросы с военными заказами первой необходимости. По артиллерии.
– К чему такая спешка? Разве завтра война с Польшей? Да и с коллективизацией мы решили повременить.
– Я думаю, что вы не хуже меня понимаете, что вскоре Иосиф начнет действовать. Когда – не ясно. Наверняка сейчас идет мобилизация сторонников. И Ворошилов все еще мой зам. А в частях РККА хватает так или иначе связанных с ним командиров. И я не исключаю начало выступлений в армии, под соусом противодействия реформам. Как мне доносили там уже идет агитация. Поэтому части постоянной готовности должны быть готовы выступить против бунтовщиков как можно скорее. Тут очень важно то, кто кого обгонит. Как в дуэли. Кто первым стреляет, тот и победил. Если, конечно, он не совсем криворукий.
– О… я понимаю, – серьезно кивнул Зиновьев, а потом обратился к присутствующему тут Евдокимову, – поможешь?
– Конечно. В чем именно нужна помощь?
– Нужно в самые сжатые сроки доработать лафеты для 107-мм полевой пушки и 76-мм противоштурмовой. Ну и что-то решить с выстрелами для обоих артиллерийских систем. Их требуется «распатронить», приведя к раздельно-гильзовому заряжанию. А также наладить выпуск новых 80-мм минометов и мин к ним. Очень нужно, чтобы эти заказы не саботировали, не волокитили, делая в приоритетном порядке. Счет идет на дни.
– Все сделаем в лучшем виде, – кивнул Евдокимов.
– И да, товарищи, будьте очень бдительны. Я сам сплю с заряженным пистолетом под подушкой и без охраны никуда не выхожу. Мы с вами под ударом. Кого первого атакуют и как – никто не знает. Но сомнений в этом нет. Даже мышь, загнанная в угол опасна, а наш противник не мышь. Так что прошу, будьте бдительны. И передайте товарищам о том же…
Они еще немного поболтали, попили чая и Фрунзе вышел, отправившись по делам. На следующий завод. Работать. Сделав свое «грязное дело».
– Не думай, о секундах с высока… – мурлыкал себе под нос нарком знаменитую «песню Штирлица», покачиваясь на заднем сиденье своего автомобиля. Он любил эту песню. Особенно здесь – в этой эпохе. Свой среди чужих, чужой среди своих. Точнее и не скажешь о его положении. А фоном шла борьба за выживание, за совесть, за Родину наконец. Во всяком случае в том понимании, в котором Михаил Васильевич это себе представлял.
Водитель, услышав этот мотивчик, улыбнулся. Порученец же, сидевший спереди даже стал беззвучно подпевать. Эта песенка уже потихоньку расползалась по тем, с кем Фрунзе работал…
– Наступит время, сам поймешь, наверное, свистят они как пули у виска, мгновения, мгновения, мгновения…
Работая там, в прошлой жизни, в УБОП, а потом и в ГУЭП, Михаил Васильевич приобрел массу очень специфических знаний. Нахватался. Не глубоких, но вполне рабочих. Ведь крушение Союза привело в криминал массу грамотных спецов. И это были не только спортсмены, десантники и бойцы спецназа. О нет! Попадались и куда более интересные товарищи, например, химики-токсикологи. Или НЕ попадались, а о самом факте их существования «органы» узнавали лишь по очередному трупу с признаками отравления. Причем нередко непонятно чем.
Такие мастера стоили дорого. И «валили» с их помощью достаточно серьезных персон: преимущественно крупных бизнесменов да политиков. Так что проблема с ними стояла архисерьезная. Из-за чего многие специалисты указанных ведомств были недурно натасканы не только по самим ядам, но и по способам их изготовления. Хотя бы в общих чертах, чтобы в случае обнаружения «чего-то похожего» это опознать и правильно отреагировать, не подставившись.
– Мгновение раздают кому позор, кому бесславие, а кому бессмертие… – продолжал мурлыкать Фрунзе на заднем сиденье авто.
Имеющийся политический накал требовалось как-то спускать на тормозах, чтобы действительно очередная фаза Гражданской не началась. И в качестве первой мишени Михаил Васильевич выбрал Зиновьева. Он был слишком непредсказуем. Кроме того, его гибель открывала доступ в его сейфы для Дзержинского. Что, в свою очередь давало некоторый шанс по перехвату контроля за хоть какой-то частью вывезенных из России ценностей.
Несмотря на опыт и знания выбор ядов у него был не великий. Ему требовалось что-то, доступное для изготовления «на коленке» в максимально кустарных условиях. Быстро. И при этом не являющееся столь опасным, чтобы убить в процессе самого изготовителя.
Из-за чего он даже близко не стал связываться с такой гадостью как диметил ртути, тетраэтил свинца или там пентакарбонил железа. Были средства попроще и побезопаснее, например, цикутотоксин. Но он действовал практически мгновенно, что совершенно не подходило для условий задачки, которую собирался решить Фрунзе.
Так, перебором вариантов, он и остановился на «родной и любимой» бледной поганке. Благо, что эссенция из нее настолько легка в выделении, что может быть получена и применена школьником. При соблюдении определенных норм безопасности соответственно. Но главное – если капнуть малую дозу экстракта, то смерть жертвы наступает в течении 2–4 суток. И доступен этот грибок в средней полосе уже с июня, а то и с мая, если тепло.
