– Это да, – мрачно покивал головой Дзержинский.

– Может быть Ягоду все же подлечить?

– Ты думаешь?

– Объявить о том, что он разыскивается в связи с организацией покушений на меня и убийством моей супруги. А потом заявить, что видели его в Финляндии. Дескать, сбежал. Это позволить снизить накал страстей и успокоить Сталина. Потому что сторонника Зиновьева сделают нужные выводы. Пусть ищут черную кошку в черной комнате, тем более, что ее там нет. А мы в спокойной обстановке сможем заняться расследованием.

– Сбежал? А поверят?

– У него еще товарный вид?

– Ну так. – сделал Дзержинский ручкой.

– Тогда подходящего по комплекции оперативника вывезти в Финляндию, загримировать подходящим образом и сфотографировать. Так, чтобы было видно что-то узнаваемое. Например, вокзал. Сидит такой, пьет кофе в кафе в гражданской одежде. И опубликовать это фото в той же «Правде».

– Почему Финляндия?

– Да куда угодно. Хоть в Швецию или там в Париж. Это не принципиально. Главное – не Союз, и чтобы это бросалось в глаза. Что позволит выиграть время и тебе хоть немного поберечь свое здоровье.

– Интересно, – кивнул Феликс. – А как быть со Сталины? Это ведь он заказчик.

– Пусть Генрих напишет покаянное письмо. Своей рукой. Он ведь еще может это сделать? Вот и отлично. Пускай распишет все о том, какие делишки делал по его поручению. И твои люди в нужный момент отправят его в редакцию «Правды» допустим из Швейцарии. А еще лучше несколько таких писем. И выслать их разным адресатам. Чтобы не замяли. Ему можно даже пообещать освободить и отпустить. И даже сделать это. Главное, чтобы в этом покаянии не было никакой лжи. Только правда с массой подробностей. Он все равно после такого письма – труп. За ним весь Коминтерн будет охотиться. И не только он.

– Может быть проще пулю в затылок?

– Нам нужно максимально снизить накал в партии и стране. Поэтому пусть мысли людей отвлекутся. А то еще не хватало, чтобы мы тут новую Гражданскую устроили. Промеж себя. Уверен – враги революции этому только поаплодируют. Стоя.

– Я подумаю, что можно сделать. – очень серьезно ответил Дзержинский, сделав себе несколько пометок в ежедневнике.

– Документы Зиновьева удалось осмотреть?

– Пока нет. Мои люди сумели их конфисковать, равно как и у других погибших. Опечатать. И привезти в Москву. Но пока руки не дошли.

– Жаль. Я могу ошибаться, и буду счастлив ошибиться, но мне кажется, что деньги, которые революция выбивала из России, в основной своей массе осели на частных счетах. То есть, попросту разграблены. А это несколько миллиардов золотых рублей. Они бы нам очень сейчас пригодились, чтобы построить жизненно важные для страны предприятия.

– Понимаю. И я постараюсь сделать все, что в моих силах.

– Люди из Коминтерна не возмущались тем, что ты забрал эти несгораемые шкафы и сейфы?

– Они пока не знают. Мои люди полностью опечатали квартиры, закрыв в них доступ до окончания расследования. А «железяки» вывозили тайно и ночью. Так что какое-то время у нас есть.

– Можно будет даже их потом туда вернуть. Забрав ключевые материалы.

– Можно и так, – улыбнулся Дзержинский.

– Агентура из несгораемого ящика Свердлова что-то дала?

– Мало. Кое-какие псевдонимы мне известны. Но далеко не все. Многие из этих людей погибли в Гражданскую или умерли.

– Юровского пока не разрабатывал? – Дзержинский от этого вопроса нервно взглянул на Фрунзе. – Ну а что? Полагаю, что он сможет многое поведать о покушении на Ленина.

– Уже поведал. В деталях.

– И ты пока не хочешь это обнародовать?

– Боюсь. Ты ведь представляешь, какая буря начнется?

– Там кто-то задействован?

– Там много кто запятнал себя. Вообще в этом деле участвовало очень много старых коммунистов. В том числе и из Коминтерна. Если я это все обнародую, то организации будет нанесен непоправимый ущерб.

– А если нет, то она продолжит грабить страну и прожигать ранее награбленные средства.

– Экспроприированные.

– Это если на дело революции. А они на что их пускают? На себя. Значит награбленные эти деньги, а не экспроприированные.

– Сначала это надо проверить.

– В общем – если надумаешь и опасаешься беспорядков, то армия тебя поддержит.

– Не любишь ты Коминтерн. – усмехнулся Феликс Эдмундович.

– А за что его любить? Почти все восстания их закончились ничем. И это после нашего богатого опыта. Каждый раз словно в лужу пукают. А когда тот же Чичерин или кто-то еще из представителей Союза пытается о чем-то договорится с той же Германией они пытаются гадить. Сколько раз они включали радио-призывы к восстаниям во время переговоров? Ведут себя словно вредители и саботажники. Словно враги.

– Это так, – нехотя кивнул Дзержинский. – Но я хочу сначала проверить все.

– На днях должны приехать представители германских компаний DWG и Mauser. Они заинтересовались нашими предложениями о концессиях. Вот и проверим. Уверен – попытаются устроить какую-нибудь гадость.

– И что ты предлагаешь? Заблокировать у них радиостанцию?

– Ладно. Это преждевременный разговор. Надо действительно все проверить. Может быть я на них зря наговариваю. Мда. Слушай, а ты не отрабатывал «камеру»? Николай Игнатьевич Казаков он ведь ядами занимается. Может кто из подозреваемых к нему заходил или его подручные. Ну и «отоваривались».

– Михаил Васильевич! Откуда вы знаете о лаборатории Казакова?! Ответьте пожалуйста! – очень нервно спросил Дзержинский, перехода на «вы», хотя они уже давно общались в панибратском ключе.

– Товарищ Дзержинский, – с улыбкой ответил нарком. – Что за вопросы вы задаете? Думаю, вы не станете отрицать, что нарком обороны один из самых информированных людей в стране? В любой. И уступит в этом лишь главе службы безопасности. К тому же я, как и вы, много всего подмечаю, запоминаю, делаю выводы.

– Нет, но…

– В данном же случае все очень просто. Мне об этой лаборатории рассказал товарищ Ленин. В 1921 году, когда я от Ататюрка вернулся. Я ведь от Владимира Ильича флакон с ядом получал, на тот случай, если арестуют, чтобы я мог покончить с собой. Вот как приехал и сдал его обратно, Ленин и поведал мне, как надежному партийцу об этой лаборатории.

– Это… неожиданно…

– В жизни всякое бывает. Ну так что, будете проверять его?

– Извини Михаил Васильевич. Я как-то даже и не подумал, что Владимир Ильич вас с этим ознакомил… Проверим конечно! Да вот прямо сейчас и проверим! Если будет удобно, то вместе. Так даже будет лучше. Бери своих бойцов и поехали. А я своих прихвачу из тех, что не станет болтать. И скажи еще – у тебя к лаборатории № 12 интерес обычный, или по делу?

– Да бес его знает? Так-то она мне даром не интересна. Разве что в плане противоядий. Если конечно, Казаков над ними работает. Но мне нужно военную разведку создавать. И военную контрразведку. Заново. Царская то была хуже некуда. Немцы и англичане с французами у нас тут чувствовали себя лучше, чем в санатории. И знали о наших войсках порой больше, чем наши собственные генералы. А мы о них и о их планах почти ничего не ведали.

– Еще одну службу безопасности?

– Военная разведка – это военная разведка. Они с политической находятся в разных плоскостях в силу специфики. С контрразведкой аналогично. Они друг друга не заменят никогда. И конкурировать не будут, ибо разными вещами занимаются. Совсем. Сфера их интересов сводится к военно-промышленным объектам, войскам и их перемещениям, укреплениям, складам, мостам, железнодорожным узлам, портам и прочему подобному. Что у нас, что там. Без этих сведений грамотно планировать военные операции попросту невозможно. Политическая же служба безопасности такими вещами если и интересуется, то постольку-поскольку. Не ее профиль. И вот для работы этих новых служб мне, в перспективе, могут потребоваться яды.

– Хорошо. Ладно. Это все потом. А пока поищем – кто и когда отравой интересовался.

С этими словами они поднялись и отправились по автомобилям.