Эти-то причины, а не какое-либо чувство снисхождения, были основанием непрочного мира между Эвлогием и бандой Канеллака. Но с течением времени сам Канеллак все реже и реже стал выезжать из Клермона; его бандиты чаще вели разбои на собственный страх и, разумеется, не замедлили поссориться с дикарем. Увидав раз Эвлогия, несущего на плечах убитую серну, насмехаясь, приказали ему более не рисковать и не охотиться в лесах их сеньора.

— Вы ослы! — ответил им Эвлогий. Затеялась драка, и Без-Веры был убит палицей; остальных двух бандитов, бросившихся бежать, страшный дикарь даже не потрудился преследовать.

Канеллак пришел в ярость, узнав о случившемся. Это был протест против его власти, и честь старого разбойника требовала немедленной мести.

Против Эвлогия устроили облаву. Но измучив противников, он хохотал над их усилиями выследить его. Два раза он поднимал мушкет и мог безнаказанно убить самого Канеллака, и оба раза опускал дуло, даруя жизнь своему преследователю. Но Эвлогий делал это, не желая вызвать на открытую борьбу громаду своих противников. Щадить Канеллака ему и в голову не приходило. Он издали видел, как били палками Бигона. Когда побитый и бившие его удалились, ему вздумалось приблизиться к месту экзекуции. На земле лежала какая-то бумага.

«Что это такое?» — подумал он. Едва различая литеры, Эвлогий, однако же, скоро сложил адрес и прочел: « Господину графу Каспару д'Эспиншалю».

Спрятав письмо, дикий пошел вслед за Канеллаком и его сподвижниками, следя, что они предпримут.

Обескураженные неудачей и утомленные, они вышли из леса и направились в Клермон.

В пустом пне дуба Эвлогий нашел предназначенную ему записку, в которой Каспар д'Эспиншаль уведомлял брата, что в третьем часу пополудни будет возвращаться из Клермона в Мессиак. Эвлогий вышел навстречу и ждал.

Вскоре показался граф и, увидев, кто его ждет, сошел с лошади.

Дикий молча подал ему найденное письмо.

Едва успел тот пробежать написанное, как побледнел и вскрикнул:

— Это ужасно! Это — самая подлая измена… Откуда ты взял это письмо?

— Я его нашел в лесу.

— Кого ты видел, кто мог бы его потерять?

— Канеллака и его людей.

Каспар д'Эспиншаль задумался. Он никак не мог понять, какое отношение могло иметь анонимное письмо к Канеллаку или его бандитам.

«Неужели Канеллак что-то подсмотрел, — подумал он. — Или, быть может, это шутка. Надо разузнать!»

И Телемак де Сент-Беат, и Бигон, и Эрминия, все было забыто в одну минуту. Госпожа Эрминия де Сент-Жермен и не предполагала, что заденет самую слабую струну Каспара д'Эспиншаля. Ревность забушевала в его сердце с такой силой, что благоразумие совершенно оставило его. Теперь он уже не помнил, что несколько часов тому назад сам искал средств, как бы избавиться от Одилии. Теперь ум и сердце его наполняло одно чувство: чудовищная ненависть к тем, кто посягнул на его честь.

— Моя жена имеет любовника!

Каспар д'Эспиншаль раздирал грудь и прядями вырывал свои волосы; он изжевал проклятое письмо, точно это было сердце неверной Одилии.

— Рауль! Одилия! Горе вам, горе! — вопил он яростно.

На лице графа выразились такие страдания, что Эвлогий спросил:

— Ты, брат, страдаешь?

— Да, я страдаю, ужасно страдаю.

— Что за причина?

— Говорят… будто моя жена мне изменяет.

Дикарь вздрогнул от удивления и гнева.

— Твоя жена тебе изменяет?!

— Да.

— Надо ее убить.

— Я убью ее.

— Хочешь, чтобы я шел с тобой?

— Хорошо, иди. Разузнаю, может быть, это только обман. Но если откроется искра одна, тень измены — горе вам, горе! Проклятый паж! Женщина из ада. Эвлогий, садись со мной на лошадь, садись, чтобы не терять времени. Мы еще к полуночи успеем добраться до замка.

— Мне конь не нужен. Поезжай, я не отстану пеший. Ноги мои с крыльями!

Граф дал шпоры скакуну и помчался галопом. Но напрасно лошадь усиливала бег, покрывалась потом и ржала, полная огня и энергии, Эвлогий бежал, не отставая. И человек, и лошадь спорили о первенстве в быстроте, представляя зрелище дикое и величественное. Каспар д'Эспиншаль часто поглядывал на своего брата и дивился ужасной силе и ловкости его, если бы потребовалось, он очень легко перегнал бы его лучшего скакуна.

Мальсен запирал замковые ворота, когда граф и Эвлогий прибыли к замку.

«У меня ключ от малой двери», — подумал граф и решился ждать, пока все уснут в доме. Он слез с лошади, привязал ее к дереву и приблизился к Эвлогию.

Дикий за пять часов пробежал двадцать миль.

— Ты устал? — спросил его Каспар д'Эспиншаль.

— Я никогда не устаю. Но мне надо подумать.

— О чем?

— О негодяе, который написал письмо.

— А если это неправда?

— Тогда негодяй вдвое подлее.

— Разве ты меня не предупредил бы?

— Никогда не предупредил бы.

— Почему?

— Потому, что это причиняет тебе мучение.

— Ты никогда не любил?

— Никогда, и это потому, что не желал любить. Если бы женщина, мною любимая, изменила, я не нашел бы мук, на которые стоило бы ее осудить.

Эти слова произнесены были Эвлогием с такой энергией, что брат его был поражен. Дикий воспитанник лесов обнаруживал кровь настоящих д'Эспиншалей.

— Я еще не знаю, что сделаю; мне надо разведать, — ответил граф, погружаясь в свои думы.

Эвлогий положил руку на его плечо и заговорил.

— Однако же, если она невинна! Я ее прежде видывал… Глаза ее чистые и честные. Я желал бы иметь такую подругу жизни, как она.

— Тебя обманывает наружность. Чистый взор зачастую скрывает душевную порочность.

— Скорее, автор анонимного письма пытается оклеветать твою жену, а тебя подтолкнуть на нехорошее дело. Хочешь ли подождать несколько дней, пока я начну действовать?

— Я буду ждать, пока не уверюсь.

— Так я пойду увидеться с Канеллаком.

— Ты пойдешь? Ты к Канеллаку?! Но это все равно, что броситься тигру в лапы.

— Я никого не боюсь. Впрочем, он легко меня примет за тебя.

— Это правда. Тебе только следует сбрить бороду и волосы, переменить платье, и сходство станет разительным.

— Если надо будет, то сделаю. Но думаю, переодевание излишне.

— Делай, как знаешь!

— Отдай мне письмо.

Каспар д'Эспиншаль отдал ему анонимную записку.

В замке все давно уже спали. В эту ночь — вещь удивительная — не было видно огня даже в отдельном домике возле замка, домике, в котором, как мы уже описывали, трое достойных друзей, Мальсен, дон Клавдий-Гобелет и Бигон совершали свои обычные ночные вакханалии. Помещение это, после отъезда Бигона, сделалось собственностью капеллана и интенданта, уплативших Бигону отступного сорок пистолей; им теперь заведовала прежняя Мамртинка.

Каспар д'Эспиншаль обошел вокруг весь замок и приблизился к месту, возле которого некогда Ланген и Шандор условливались о месте засады, имевшей такой печальный исход для одного из заговорщиков.

В этом месте братья через калитку проникли на двор замка. Везде была полнейшая тишина. Только на первом этаже, сквозь дверные щели одной комнаты пробивался свет. Граф приложил глаз к замочной скважине и понял, что это была комната пажа. Рауль сидел в дубовом кресле, наклонившись над столом, и писал. Вокруг стояли разные баночки и склянки. Виден был только профиль работающего юноши. Теперь, в первый раз, Каспар д'Эспиншаль нашел, что серьезные черты лица Рауля прекрасны и благородны. Высокий и хорошо развитый лоб, нежные и выразительные голубые глаза. А красные, как кармин, губы, казалось, сотворены для страстных поцелуев.

Граф Каспар д'Эспиншаль задрожал от ревности и негодования.

— Посмотри! — сказал он своему брату.

Эвлогий заглянул в скважину и ответил:

— Красивый юноша!

— Ты находишь? — Граф заскрипел зубами.

Вдруг он с силой толкнул дверь и явился перед Раулем. Тот вскрикнул от удивления.