Лицо дикаря сделалось светлее.

— А ты не читал письма? — спросил Эвлогия кавалер.

— Я не читал. Но прочел тот, кому оно адресовано — граф Каспар д'Эспиншаль.

Известие это ужаснуло Телемака де Сент-Беата.

— Ужасное несчастье! — воскликнул он. — Я хорошо знаю Каспара д'Эспиншаля; малейшего подозрения достаточно, чтобы он поверил клевете и — горе, горе тогда обоим несчастливцам. Необходимо сейчас же что-нибудь предпринять, если только теперь уже не поздно.

— Еще не поздно! — был серьезный ответ Эвлогия.

— Вы говорите, не поздно! Очевидно, вам известны все тайны деятельности графа Каспара д'Эспиншаля. Видя записку в ваших руках, думаю, что граф совершенно вам доверяет.

Дикий кивнул головой в знак подтверждения.

— Я вас не знаю, — продолжал Телемак де Сент-Беат, — и меньше всего имею желания допытываться, кто вы такой. Но если вы признаете что-либо святым, если память о вашем отце и матери еще живут в вашем сердце, заклинаю: употребите всевозможные средства и не допустите графа Каспара д'Эспиншаля, опутанного подлой интригой, сделаться убийцей невинных. Скажите ему, что я ищу гнусного автора пасквиля и, когда найду, накажу его достаточно.

Эвлогий, опустив голову, выслушал все это, потом проницательно поглядел в глаза кавалеру и произнес, пожав ему Руку:

— Верю. Оставляю вам роковую записку и возвращаюсь в Мессиак. Прощайте пока что.

Дикий человек исчез. Телемак де Сент-Беат, не обращая внимания на позднюю пору, завернулся в плащ и пошел к сестре.

Эрминия приняла его, по обыкновению, немного смущенная. Но вообще, в этот вечер у нее было превосходное расположение духа. Она только что, шутя, строила со своей горничной разные карточные замки.

Телемак повелительным жестом удалил Инезиллу из комнаты.

— Зачем ты меня пугаешь своим серьезным видом? — поспешила спросить Эрминия.

— Тебе нечего бояться! Но прежде всего, одолжи мне какой-нибудь плащ. Видишь, я промок до костей.

— К твоим услугам весь гардероб моего покойного мужа.

В отворенном шкафу был полный мужской костюм. Кавалер внимательно осмотрел плащ, но не надел его на себя, а бросил на спинку кресла.

— Нет, благодарю! Я предпочитаю обогреться у огня.

Усевшись возле камина, кавалер продолжал:

— Третьего дня, во втором часу утра, я прогуливался по улицам и мечтал о звездах. Ты знаешь, как я склонен к мечтательности!

Чувствуя приближающуюся опасность, Эрминия затаила дыхание и ждала взрыва. В горле у нее пересохло, как это обыкновенно бывает в минуты больших душевных волнений.

Телемак де Сент-Беат рассказывал далее:

— Попавшийся навстречу стрелок подал мне письмо, адресованное на имя графа Каспара д'Эспиншаля. Плут Бигон (ты знаешь его неделикатность!) выхватил письмо и прочел его не колеблясь. Оно со мной. Не желаешь ли пробежаться по этим строкам?

— Покажи, — ответила Эрминия. И, чувствуя на себе устремленные проницательные взоры брата, она превратилась в мраморную статую и не выдала ни малейшего смущения. Посмотрев на поданную записку, тихо возвратила ее брату со словами:

— Черная и гнусная клевета.

— Меня очень радуют эти слова. И знаешь ли, сестра, почему радуют: я не считал автором подлой записки никого другого, кроме тебя.

Глаза Эрминии бросили ужасный взгляд. Если бы могли они действовать, как пистолетный выстрел, то убили бы кавалера.

— Ты очень дурно думаешь о своей сестре.

И слезы увлажнили прекрасный взор хитрой женщины.

— Эрминия! — грозно произнес Телемак. — Я не обвиняю тебя, хотя у меня есть основание к обвинению. Прежде всего, твое состояние подозрительно: оставленного тебе мужем не может хватать на твою роскошную жизнь. У тебя существуют какие-то тайные источники доходов. Потом, в тот самый вечер, когда стрелок отдал мне письмо, Каспар д'Эспиншаль посетил тебя. Осмелишься ли отрицать? Я подслушал твои низкие речи с ним. Ты сказала: «Выйду за вас, когда вы сделаетесь вдовцом»…

Говоря это, Телемак вдруг увидел на бюро несколько перьев и, взяв их в руки, нашел, что кончик одного обрезан очень тупо. В уме его это ничтожное, по-видимому, обстоятельство превратило сомнение в твердую уверенность.

— Вот и доказательства! — воскликнул он громовым голосом. — Ну, рискнешь ли еще отказываться?

— О, Боже мой! — могла только воскликнуть баронесса и упала в кресло.

— Без этих комедий! — до боли сжимая ей руку, продолжал кавалер. — Надо положить этому конец, отвечай теперь уже не брату, но судье. Понимаешь меня?

Эрминия упала на колени.

— Встаньте, сударыня! Встаньте! Надо прежде всего исправить сделанное вами зло, а потом уже поговорим об огорчениях…

Эрминия поднялась на ноги, только затем, чтобы упасть на диван в обморок.

Инезилла, подслушивавшая, по своему обыкновению, под дверями, в эту минуту появилась на пороге.

— Мне показалось, что меня звали! — произнесла она, встретив суровый взгляд Телемака. Видя свою госпожу в обмороке, она было кинулась к ней с притворным криком ужаса.

— Прочь! Не подходи… — произнес грозный кавалер и выслал служанку вон. Глубокое презрение отпечатлелось на его лице, когда он снова взглянул на свою сестру.

Баронесса должна была волей-неволей открыть глаза, чувствуя, что рука брата тащит се к столу. Вытащив пистолет и приставив дуло к виску молодой женщины, брат произнес только одно слово:

— Пиши!

— Я буду писать, — ответила Эрминия. По голосу и лицу Телемака она видела, что всякое дальнейшее сопротивление бесполезно и опасно. Дрожащей рукой она писала под диктовку:

« Господин граф! Я — подлая женщина. Никогда не любя вас, жаждала только богатства. Сердца у меня нет. Анонимное письмо написано мной, с целью поссорить вас с женой, которая чище и добродетельнее ангелов Божьих. Сознаюсь в своей вине и, чтобы вынести достаточное наказание за свой поступок, поступаю в монастырь, где и останусь до смерти…»

Несколько раз Эрминия пробовала бросить перо и отказаться от такого ужасного самообвинения, но всякий раз холодное железо пистолетного дула касалось ее лба, и она была вынуждена снова браться за перо. Наконец письмо было окончено и подписано. Телемак спрятал его в карман и ушел.

Во дворце принца де Булльона он отдал приказ отряду солдат окружить жилище Эрминии и не дозволять никому выходить из него. Сам тем временем, не обращая внимания на зимний холод и бурю, пошел в конюшню, оседлал лошадь и пустился галопом в сторону замка Мессиак.

Едва брат вышел, Эрминия, прислушиваясь еще к его удаляющимся шагам, кликнула Инезиллу и спросила торопливо:

— Предана ли ты мне?

— Вы сами знаете, сударыня, как я вам предана, — ответила удивленная камеристка.

Удивление ее еще больше увеличилось, когда она увидела, что ее госпожа переоделась в мужское платье и произнесла, обращаясь к ней:

— Если это так, то сейчас же отправляйся со мной.

— Куда идти?

— Об этом узнаешь в свое время.

— Мне удобнее было бы узнать это теперь, особенно, видя такое переодевание…

— Ну, полно! Ты ведь, кажется, никогда не боялась мужчин.

— Так… но все же не мешает знать…

— Любопытство оставь на потом. Собери мои драгоценности и иди за мной. Через десять минут уже будет поздно.

Когда сборы кончились, золото и бриллианты взяты, обе женщины сошли по лестнице и госпожа велела служанке выглянуть на улицу: нет ли там кого-нибудь?

Вдали послышался какой-то шум. Беглянки торопливо перебежали в соседний переулок и оттуда увидели, при мигающем плохом освещении нескольких фонарей, двенадцать человек солдат, окружавших дом, из которого они только что бежали.

— Я этого ожидала! — прошептала Эрминия.

Инезилла колебалась.

— Я не скрою перед вами, — сказала она, — что слышала наш разговор с братом.

— Ну и что же? — взяв ее за руку, произнесла Эрминия.