— Ааа, наконец-то, та часть, которую я действительно умею делать!

Когда мы делали бумагу в моем классе по домоводству, процесс был прост: мы брали переработанные коробки молока, кипятили их, очищали блестящее полиэтиленовое покрытие, помещали их в электрический миксер, добавляли крахмал для стирки, распределяли все по специальной сетке и позволяли всему высохнуть. Теперь же мы находимся на таком этапе производства васи что мой опыт по домоводству фактически может помочь в: распределении кашицы для высыхания.

Мое время наконец пришло! Ликуй, мой практический опыт!

— Ты действительно знаешь, как это все делать? — спросил Лютц, глядя на меня с очень сомнительным выражением лица, когда я быстро установила рамку.

Ну, конечно, в этом процессе было много расплывчатых моментов, и было много нужных инструментов, о которых я не знала, пока мы действительно не столкнулись с их надобностью, но все эти проблемы были потому, что мне не хватало реального практического опыта.

Хотя я немного сожалею о том, как мало доверия у Лютца ко мне, я все еще стою прямо и смотрела прямо ему в глаза, хотя все мое детское нутро тряслось.

— Предоставьте это мне! — весело сказала я. — Я уже делала это раньше.

— …Когда? — нахмурившись сказал он. — Где?

Неожиданная резкость в его голосе заставило мое сердце замереть.

— Ухх?!… A, a, aaaaa, у девушек есть свои секреты!! Не любопытствуй!!

Ааааааааааах! Я просто идиот! Какая же я ненормальная! О чем я вообще говорю?! Он пялится прямо сейчас! Он просто пялится на меня! Ааааааах! Я только что все разрушила для себя?!

Я отчаянно пытаюсь скрыть ужас в моем сердце за своей приятной улыбкой, пока я перекладывала часть мякоти в рамку. Мои пальцы немного дрожали, пока я работала, но не так сильно, чтобы можно было это заметить. Я переложила немного мякоти в раму, затем встряхнула все, дав кашице растечься по поверхности.

— Почему ты так ее дергаешь?

— О, так? Встряхнув все, можно быть уверенным, что кашица равномерно распределилась, из-за бумага будет одинаковой толщины по всему листу. В зависимости от вида бумаги и ее толщины, мы можем повторять этот шаг несколько раз.

— Хм, ты же делала это раньше, выглядит так что ты много знаешь об этом, да?

Холодный взгляд Лютца сверлил меня, тщательно изучая каждую мельчайшую деталь моего выражения лица. Что бы я ни сказала, не думаю, что смогу правильно ответить на это замечание. Вместо ответа, я продолжаю спокойно работать, а затем резко меняю тему.

— Эм, эм, Лютц. Я подумала, что мы должны будем изменить количество встряхиваний для каждого листа, чтобы мы могли протестировать различную толщину бумаги, что ты думаешь?

— …Да, разумеется.

Возможно, он подумал, что что-то не так с моей спонтанной сменной темы, потому что его глаза стали еще холоднее, пока он пристально смотрел то на мою работу, то на мое выражение лица. Пока он смотрел, я продолжала равномерно распределять кашицу по раме.

Ааааааххх, думаю, я своими же руками снова все разрушила…

Как только достаточное количество целлюлозы равномерно распределилось, я удалила коврик из-под рамки, затем перенесла такой лист бумаги на полотно.

— Когда будешь переносить бумагу на полотно, нужно убедиться, что между новым листом и другими листами, которые уже сделали, не было пространства, поэтому нужно быть осторожным с выбором места, начиная с первого листа.

— Дай мне попробовать.

Лютц поместил коврик обратно в раму, затем начал сам распределять кашицу. Так как мы сейчас делаем небольшие, размером с открытку листы, не требуется много телодвижений чтобы распространить кашицу равномерно по поверхности циновки. Мы по очереди делаем листы, в основном работая в полной тишине. Хотя я попыталась подготовить достаточно внутренней белой коры, чтобы сделать несколько листов бумаги, к тому времени, как мы закончили, у нас оказался полный десяток листов, показывающих какие оказались мои расчеты.

Ну, слишком много на самом деле тоже не плохо.

— Сегодня мы не сделали очень много листов, но независимо от того, сделали ли мы много или мало, мы оставим бумагу здесь на полотне на целый день, чтобы вода могла стечь с нее.

— А что после этого?

— Затем мы медленно начнем добавлять груз сверху, чтобы выжать из бумаги всю оставшуюся воду. Мы положим каменный груз на нее и оставим в покое на день. Если мы так сделаем, то вся оставшаяся липкость от связующего вещества должна исчезнуть.

— Хм…! Ты разбираешься в своих вещах. Может, ты уже делала так раньше?

Воу, взгляд Лютца пронзительно грубый. Я оказалась полностью беззащитной, ведь так? Мне удалось все самой разрушить, ведь так? Я полнейший и конченый идиот.

Тем не менее, поскольку все, что он сейчас делает, это смотрит на меня своими прищуренными глазами, глубоко задумавшись о чем-то, я не собираюсь ничего говорить, чтобы окончательно похоронить себя. Я уже причинила достаточно вреда, а поскольку я больше не хочу этого делать, я продолжила работать, и без разницы, просто я как будто не хочу тратить время впустую на болтовню.

Если бы я попытался солгать, я бы, вероятнее всего, немедленно все испортила, а так внезапно сказать ему всю правду слишком рискованно. Я уверена, что он скажет еще что-нибудь, как только мы закончим делать бумагу, но я не знаю, что он успел уже узнать или что он на самом деле собирается сказать.

Я же уже думала о том, как бы я могла справиться с ситуацией, на самом деле нет никаких проблем. Я ненавижу боль, я ненавижу пугающие вещи. Если что-то подобное будет выглядеть так, как будто может произойти, то я дам волю лихорадке, которую я удерживаю в своем теле, позволю ей проглотить себя и исчезнуть.

В последнее время я чувствую, что лихорадка стала сильнее, чем раньше, поэтому я уверена, что ее поглощение не займет много времени, как только я выпущу ее.

К сожалению, есть одно большое новое сожаление, которое появилось в моей жизни с тех пор, как я думала об этом в последний раз. Все, что осталось сделать, это только дать бумаге высохнуть. Если мы не сделали ни одной ошибки, я наконец-то смогу сделать бумагу, так что, прежде чем исчезнуть окончательно, я хочу доделать книгу.

Интересно, смогу ли я задержаться достаточно долго, чтобы успеть ее сделать?

Я хочу выиграть себе немного времени. А пока я не закончу книгу, мне нужно придумать, как продлить время.

Пока я размышляла об этом, я продолжила работать отрывистыми движениями.

На следующий день мы тоже мало разговаривали. Мы прошли в лес, положили следующую порцию темной коры в реку, чтобы дать ей впитать влагу, затем пособирали еду. Когда мы вернулись в город, мы заглянули на склад, чтобы положить каменный груз на бумагу. Так как на самом деле мало что осталось делать, ничего не удерживает меня, чтобы я постоянно не смотрела, как Лютц работает. Я очень хорошо понимаю, что он тоже смотрит на меня.

— Эй, ух… — говорит он.

— Хм? В чем дело?

Дрожь пробежала неудержимо через все мое тело, как только Лютц заговорил. Я планировала быть тихой и спокойной, как будто ничего и не случилось, но я не могу заставить себя вести себя так, как думала. Пока я нервно ждала его следующие слова, Лютц яростно царапал свою голову, трепля свои светлые волосы. Он открыл рот, как будто хочет что-то сказать, а потом снова закрыл.

— …Неважно.

— О… хорошо.

Это те семена, которые я сама посеяла, так что я прекрасно понимаю, что больше ничего не могу сделать, но пока все будет продолжаться так, я не смогу найти себе утешения.

На следующий день мы отправились в лес, чтобы снять внешнюю кору с нашего следующего набора материалов, убедившись, что не забыли принести для работы доску в этот раз. В этот раз работа намного сложнее, чем была с тронбэй. Волокна оставались в клочьях, после моего ножа. Так получилось не только из-за моей собственной некомпетентности, хотя кажется, даже Лютцу тяжело. С волокнами тронбэй работать было хорошо, но трудность работы с этим новым материалом заставил меня задаться вопросом, сможем ли мы вообще сделать из него бумагу.