— За борт его.

— Пустите. Мне нужно на материк.

Леннар вздрогнул. Этот голос он знал. А еще через секунду над палубой взметнулся черный плащ — и Леннар метнулся туда, где трое матросов держали за руки мальчишку с рыжими волосами, рассыпавшимися по плечам.

— Что здесь происходит? — спросил он, и спокойный голос храмовника легко перекрыл шумную брань. Леннар стянул капюшон на спину, чтобы можно было видеть его глаза, и чуть отвел в сторону плащ, демонстрируя рукоять меча, но не тунику с алым крестом.

Матросы один за другим повернулись к нему, и каждый, заметивший блеск меча, замолкал. Мальчишку, впрочем, продолжали держать — но уже не пытались вышвырнуть за борт.

— Тебе-то… — попытался спросить один из них, но, последним заметив рукоять, тоже замолк.

— Зайца нашли, — наконец произнес старший матрос, — знаешь, что ли, его?

Леннар подошел к Кадану вплотную и, глядя прямо в голубые, полные отчаянья глаза, произнес:

— Не уверен. Вроде видел, но припомнить не могу.

— Но… — попытался заговорить мальчишка, но один из матросов тут же зажал ему рот рукой.

— Довизжался, хватит уже.

Кадан дернулся, пытаясь высвободиться.

— В сундуке для хлеба сидел, паскуда такой. Так что тебе, воин, нужен он, или все-таки за борт? — матрос демонстративно потянул Кадана в сторону. Тот исхитрился и цапнул за палец того, кто зажимал ему рот.

— Сэр Леннар, вы обещали. Возьмите меня с собой.

Леннар опешил на секунду — имя его произносить здесь было совсем ни к чему.

Потом рванул Кадана на себя, так что матросы от неожиданности выпустили его. Кадан забился — теперь уже в его руках. Снова попытался укусить за палец — теперь уже Леннара, который тоже решил зажать ему рот, пока мальчишка не наболтал черт знает чего.

— Замолчи, — прошипел ему в ухо Леннар, а затем, обращаясь уже к команде, добавил, — я заплачу за его проезд. Как за себя — пятнадцать монет.

— Двадцать пять, — выпалил стоявший поближе матрос.

Леннар перехватил Кадана одной рукой, а другой залез в кошелек. Отсчитал двадцать монет и швырнул на палубу.

— Только чтобы капитан не имел вопросов ко мне.

— Хорошо.

Матросы поспешно разобрали деньги, и только когда они удалились, Кадан, наконец, перестал биться в его руках.

— Сэр Леннар, благодарю, я никогда с вами не расплачусь, — вполголоса забормотал он, едва рот его оказался свободен.

Леннар подтолкнул юношу к корме, развернул к себе лицом и, взяв за плечи, хорошенько встряхнул.

— Какого дьявола ты делаешь здесь? — прошипел он Кадану в лицо.

Глаза юноши расширились в притворном удивлении.

— О, сэр Леннар, разве адепты Ордена не должны быть вежливы всегда и везде?

Леннар скрипнул зубами, но плеч мальчишки не отпустил.

— Как мне теперь отправить тебя домой? — не ожидая, в общем-то, ответа, спросил он.

— Никак. Я собираюсь отправиться с вами, куда бы вы ни направились теперь.

— Я обещал твоему отцу.

— А мне? Разве вы не обещали мне? Я вам помог.

— Нет, — рявкнул Леннар и, понимая, что снова готов сорваться, отпустил его. Он с трудом сдержался, чтобы не присовокупить крепкое словцо.

— Сэр Леннар, — уже спокойнее произнес Кадан, оправляя свой подбитый куницей плащ и стряхивая с него грязь, — поверьте, я буду верен вам как никто. Вы не отыщите оруженосца лучше меня.

Леннар покачал головой. У него было столько причин отказать, что он даже не знал с чего начать.

— Во-первых, — медленно произнес он, — я обещал твоему отцу. Твоя выходка позорит меня.

Кадан хотел возразить, но Леннар жестом приказал ему молчать.

— Во-вторых, ты нужен семье. Ты бард — и твой долг хранить тайные знания и легенды, а не бегать по чужим землям с мечом.

Кадан снова открыл рот, чтобы возразить, но когда рука Леннара потянулась чтобы зажать его, поспешил закрыть.

— И в-третьих, — после долгой паузы сказал Леннар то, чего совсем не хотел говорить, — сейчас не то время, чтобы вступать в орден, Кадан. По всей Европе наш крест стал причиной обвинений в ереси. Я не сниму белый плащ, потому что принес обеты — и не отступлю от них. Но у тебя нет никаких причин приносить их теперь.

— Мои обеты принесены тебе, — медленно и тихо, будто объясняя ребенку самые простые истины, произнес он, — давным-давно. Еще до начала времен. Моя душа поклялась твоей, что никогда не покинет ее. И теперь, какой бы ни была твоя судьба — пусть она станет и моей.

Леннар смотрел ему в глаза. Теперь, как никогда, ему казалось, что он уже слышал эти слова и видел это лицо.

Он стиснул губы и на секунду опустил веки.

— Кадан, — повторил он, — если это так, то тем более я не желаю тебе такой судьбы, как у меня. Стоит мне ступить на берег Франции — и я, возможно, буду сожжен. А ты должен жить. Такова твоя судьба.

Кадан не стал отвечать. Лишь прильнул к нему и опустил голову Леннару на плечо. Леннар хотел, но не смог оттолкнуть его. И хотя то, что происходило между ними, было неправильно, в эти мгновения ему казалось, что все должно быть и может быть только так.

Ночь опустилась на палубу корабля, а Кадан все никак не мог сомкнуть глаз.

Небо прояснилось, и теперь звезды своим светом озаряли лицо Леннара — спокойное и печальное. Он лежал, опустив голову на деревянную скамью у самой кормы и подложив под нее вещевой мешок.

Кадан не мог отвести взгляда от его ресниц, слегка подрагивающих во сне. От век, под которыми беспокойно метались зрачки.

Неимоверных усилий стоило ему держаться на расстоянии вытянутой руки, вместо того, чтобы наклониться и коснуться поцелуем сухих губ.

Когда Кадан понял, что Леннар без предупреждения оставил его, на несколько мгновений отчаянье охватило его. Казалось, он потерял вовсе не человека, который стал объектом его пристального внимания в последние несколько недель — Кадан потерял самого себя. Будто сердце вынули из его груди.

Он, однако, нашел в себе силы вежливо попрощаться с отцом и уже на полпути в свои комнаты понял, что следует делать теперь.

Замок Уик не только располагал всем необходимым для обеспечения проживания короля и его свиты, но мог выдержать и длительную осаду. Для снабжения его водой около большого зала имелся глубокий колодец. Он же служил входом в подземелье каменоломен, где добывали камень для строительства замка. А подземные ходы из каменоломен вели прямиком в город.

Дорога эта проходила под озерами и под холмом, и потому, зная правильный путь, можно было добраться до города всего за пару часов — в то время как путь верхом требовал больше из-за того, что дорога шла в обход холма.

У Кадана, конечно, не было уверенности в том, что Леннар вообще отправиться в Уик. Но, с другой стороны, рыцарю, покинувшему убежище среди ночи, неизбежно требовалось запастись едой. А сделать это где бы то ни было, кроме городского базара, он не мог.

Колодец позволял спустить до уровня пещер вещевой мешок. Хрупкий юноша, такой как Кадан, мог, конечно же, спуститься в пещеры и сам.

Куда тяжелее дело обстояло с конем.

Кадан свернул в сторону конюшни и какое-то время разглядывал своего любимого жеребца. Жаль было оставлять его одного, но пропажа коня из конюшни вызвала бы слишком много подозрений — а отец никогда бы не позволил Кадану вот так покинуть дом. Это юноша отлично понимал.

Вместо того чтобы седлать коня, он вернулся к себе. Выпотрошил ларцы и собрал все те ценности, которые легко удалось бы продать. Распихав их по карманам, Кадан накинул на плечи плащ — он вовсе не был уверен, что вернется к зиме, да к тому же его было бы совсем уж обидно оставлять.

Побросав в мешок предметы первой необходимости, Кадан отправился на кухню и там обогатился несколькими небольшими кругами сыра и караваем хлеба. Больше ничего стащить не удалось — кухарка заметила его, и прежде, чем она начала задавать вопросы, Кадан поспешил скрыться с глаз.