Ролан скрипнул зубами.

— Ты безумец, — вполголоса выпалил он. — Ты отнимешь жизнь у брата ради благосклонности какого-то шотландского дикаря?

— А ты отнял бы жизнь у меня? Ты угрожаешь мне потерей всего. Так будь готов отвечать за свои слова.

— Хорошо, — Ролан вскинул подбородок. — Завтра на рассвете — устроит тебя?

— Да, — Леннар кивнул и, не желая продолжать разговор, пошел прочь.

А Ролан остался стоять. Ему было страшно — так же страшно, как при взгляде на могильную плиту было страшно Кадану, хотя Ролан и не знал об этом сходстве и причин своего страха не понимал.

В груди его поселился холод предчувствия неизбежности, и хотя никогда раньше Ролан не боялся идти в бой и не думал о том, что случится после него, теперь странная уверенность охватила его — что следующим утром он умрет.

И как бы ни стремился Ролан прогнать эту обреченность — не мог.

Не в силах побороть это предчувствие, Ролан решил сделать все, что может, чтобы его преодолеть.

Когда серебристые лучи рассветного солнца озарили деревянные кровли часовни и зала Капитула, двое рыцарей в полном пешем облачении стояли друг против друга на заднем дворе часовни.

Поединки, кроме тех, что присуждал совершить Капитул, были запрещены. Но оба уже приняли решение завершить дело сейчас.

Склонив колени и воткнув в мягкую землю меч, Леннар произнес молитву.

То же самое сделал и Ролан.

Затем оба встали, и Ролан, как принимающая сторона, нанес первый удар.

Мечи обоих рыцарей были тяжелы, и бой двигался неторопливо. С глухим звоном ударялись друг о друга клинки, а изредка попадая по кольчуге, они звенели еще тише.

Кадан, который каждое утро не мог отправиться на молебен, не взглянув на Леннара хоть бы издалека, на сей раз не увидел его у выхода из казарм. Смутное беспокойство зародилось в его голове. Давешний разговор и без того не давал ему покоя, а теперь и сам Леннар пропал.

Скрывшись в тенях между зданий и перебираясь между строениями так, чтобы лишние глаза не заметили его, Кадан, терзаемый смутным предчувствием, принялся обыскивать двор.

Солнце уже почти целиком поднялось из-за горизонта, когда он выбрался на задний двор часовни и замер, увидев, как сверкающий, им же до блеска начищенный клинок Леннара, срубает голову Ролана одним ударом.

Все стихло.

Леннар стоял, тяжело дыша, над телом некогда друга, теперь ставшего врагом.

Кадан расширившимися глазами смотрел на него.

А со стороны храма уже спешили братья, заранее оповещенные Роланом, которые должны были прекратить поединок до того, как случится смертельный исход.

Дело Леннара не разбирал Капитул.

Три дня и три ночи провел он в темнице под храмом, ощущая, как могильный холод обволакивает его со всех сторон.

Все три дня он провел в молитвах, видя перед собой остекленевшие глаза Ролана, глядевшие на него с отрубленной головы.

Кадан все три дня метался, думая о предупреждении Леннара и о слове, которое сам Кадан дал ему.

К концу второго дня ему удалось пробраться в темницу, хотя туда не пускали никого.

Кадан замер, разглядывая коленопреклоненную фигуру, и тихо позвал:

— Сэр Леннар…

Леннар вскинулся, открыл глаза, и взгляд его выхватил стройную фигурку юноши в темноте.

Кадан торопливо бросился к нему и прижался к решетке.

— Сэр Леннар, когда вас поведут на Капитул… Я могу приготовить коней. Мы успеем уйти, и даже если нас попытаются догнать — можем успеть. Прошу вас, уедемте к моему отцу.

— Брат Кадан, — перебил его Леннар, и Кадан умолк, когда его спокойный голос разрезал тишину. — Я не виновен и не собираюсь бежать. Господь направил мой клинок, чтобы я искоренил клевету.

Кадан сглотнул, непонимающе глядя на него.

— Сэр Леннар… Вас же изгонят все равно.

— Нет. Потому что Господь на моей стороне.

Наступила тишина. Оба смотрели друг на друга. Леннар выглядел спокойным, и Кадан каждой клеточкой кожи впитывал это спокойствие, исходившее от него.

— Идите, — сказал Леннар ему, — молитесь за меня. Больше я ничего не прошу.

Кадан оставил его.

А на следующий день Леннара вызвали на Капитул.

Суд проходил в молчании. Никто не обвинял его и не порицал, но Леннар знал, что это лишь от того, что никто не знает истинных причин, побудивших его поднять на брата клинок. Не говорил о них и командор.

— Я подумаю и вынесу приговор, — сказал брат Марк. Леннар вернулся в ряды братии, но стоял не вместе со всеми, как обычно, а чуть поодаль, и два рыцаря придерживали его закованные в железо руки.

Когда Капитул подошел к концу, его ненадолго вернули в темницу, но с наступлением заката командор приказал привести Леннара к себе.

Он стоял все так же в библиотеке, и когда конвой ввел Леннара, приказал всем покинуть помещение и оставить их вдвоем.

— Вот что, — сказал он, — твой проступок настолько серьезен, что я не могу оставить его. Но я и понимаю, по каким причинам ты совершил его — и не могу допустить, чтобы их узнал Капитул. Ты заставляешь меня разрываться пополам.

Леннар молча стоял на коленях перед ним. Руки его оставались закованы в кандалы.

— Я не судья, чтобы выносить приговор. Но я знаю, какой поступок мог бы искупить то, что ты совершил.

Леннар вскинулся.

— У меня есть шанс заслужить прощение? — спросил он.

— Ты не будешь изгнан из Ордена с позором, как это случилось бы, если бы брат Ролан осуществил свой план. И ты не будешь отправлен в бенедиктинский монастырь*, как требует того закон сейчас. Но будешь ли ты прощен — об этом ведает только Бог.

Леннар понимающе кивнул.

— Что я должен совершить во искупление грехов? — спросил он.

Командор взял в руки свиток, до тех пор лежавший на столе, покатал в пальцах и протянул перед собой.

— Это письмо должно быть доставлено в парижский храм. Туда, где нынче горят костры.

Леннар прикрыл глаза и шумно выдохнул. Самообладание на миг отказало ему.

— Благодарю, — произнес он, — благодарю вас, брат Марк. Я был бы счастлив выполнить для вас подобное поручение, это не искупление, но награда для меня.

— Возможно, это и к лучшему, если ты считаешь так.

Командор приблизился и сам спрятал свиток ему за пазуху.

— Ты поедешь на север, чтобы спутать след. Затем дорогу отыщешь сам. Ты должен успеть до наступления зимы.

Командор шагнул назад и крикнул, так чтобы слышали за дверью:

— Освободить брата Леннара.

Один из рыцарей, что привели его сюда, тут же вошел и принялся молча выполнять приказ.

— И помните, брат Леннар, — произнес командор таким тоном, будто сказанное звучало уже не в первый раз, — вы должны достичь обители, где вам предстоит провести остаток дней, в кратчайшие сроки до начала зимы.

На следующее утро, когда против всяких правил Леннар на рассвете появился в спальне оруженосцев, Кадан охнул и, едва не уронив на пол плащ, зажал рот рукой.

Леннар знаком приказал ему молчать и кивнул на дверь, а в следующее мгновенье исчез в полумраке сам.

Следуя за мельтешащим впереди силуэтом, Кадан выбрался во двор и нагнал Леннара уже на конюшне.

— Вы на свободе, — выдохнул он.

Леннар торопливо прикрыл двумя пальцами его рот и вполголоса произнес:

— Седлайте коней и ведите их к воротам. Я заберу снаряжение и вскоре вас нагоню.

Кадан кивнул непонимающе и радостно и принялся за сбрую — а Леннар исчез.

Они покинули командорство, когда занимался рассвет, а старые стены тонули в сизом тумане, пронизанном первыми хлопьями раннего снега, который таял в воздухе не долетая до земли. Уже не кричали птицы над хоругвью, и белый флаг обмяк, лишившись ветра в своих крыльях.

И все же Кадан чувствовал себя необыкновенно легко, как будто нестерпимо тяжелый груз упал с его плеч.