Руки Кадана были сложены в молитвенный замок, а губы двигались, но это представление вызвало у Леннара лишь злость — здесь и сейчас шотландец молиться никак не мог.

Тем более, что не было на нем ни сутаны, ни даже обычного блио, а только нижняя рубашка с широким воротом, которая сползла вниз, открывая взгляду рыцаря острое плечо и часть груди.

Несколько секунд Леннар боролся с желанием просто швырнуть нарушителя границ на кровать и… вот это "и" вызывало у Леннара страх. Потому что он чувствовал, что если дойдет до этого, то уже не останется собой.

— Что вы делаете здесь? — спросил он.

Густые пушистые ресницы приподнялись, открывая щелочки голубых глаз.

— Вы сказали, что если я хочу вас, то должен вас поддержать. Я много думал о ваших словах.

Леннар точно помнил, что говорил не совсем так, но решил промолчать.

— Я пришел, чтобы просить у вас разрешения служить вам.

Леннар вздрогнул, и горячая волна пробежала по его телу после этих слов. Он не сразу понял, что именно Кадан пытается ему сказать, потому что с головой утонул в жажде близости, охватившей его.

— Я никогда не был оруженосцем, — продолжил Кадан, — в том не было нужды. И теперь я хочу просить вас обучать меня с тем, чтобы однажды я стал рыцарем Храма, как вы.

"Зачем?" — едва не произнес Леннар, но сдержал себя, потому что ответ знал и так. Орден Кадана не интересовал.

— Встаньте, — сухо произнес Леннар, и когда тот не выполнил приказа, сам взял юношу за плечи и вздернул вверх, — я уже сказал вам — помыслы оруженосца должны быть столь же чисты, как и мысли рыцаря, что посвящает его. Приходите, когда для вас это будет так.

Кадан наконец распахнул глаза и теперь смотрел на него с обидой и злостью.

— Значит, так… — медленно произнес он, — вы отказываетесь от меня.

— Я сказал ровно то, что хотел сказать.

— Докажите, — Кадан, вместо того, чтобы вырваться из его рук, подался вперед.

Леннар молчал.

— Я сдержал свое слово, сэр Леннар, в отличие от вас. Я говорил с отцом и я сказал вам, где и когда будет король Брюс. А теперь сделайте и вы то, что обещали мне. И если вам будет неприятно — я почувствую сам.

Леннар задержал дыхание. Тело Кадана, вопреки ярости, звучавшей в его словах, льнуло к нему.

— Только помните, сэр Леннар, — уже тише произнес он, — если я почувствую, что наш поцелуй неприятен вам, я уйду — и больше уже не вернусь. Ну же, сэр…

Он не успел договорить, потому что губы Леннара коснулись его губ, и Кадану стало трудно дышать. Руки рыцаря шарили по его спине и плечам, изучая и будто бы боясь потерять. Плоть Кадана невольно наливалась кровью, и он прижался плотней, потираясь о бедро Леннара — а у своего бедра ощутил такую же твердую плоть. Он попытался поймать ее в ладонь, но едва коснулся, как Леннар оттолкнул его.

— Уходите, — выдохнул он.

— Но… — разочарованно произнес Кадан.

— Прочь из моих покоев. Я обещал только поцелуй.

Кадан поджал губы. Несколько секунд смотрел на него. Затем фыркнул — и, стуча каблуками по каменному полу, двинулся прочь.

Кадан стрелой влетел в свою комнату и тут же сделал круг вдоль стен.

Здесь, в покоях, предназначенных для любимого сына тана, было куда теплей, чем в продуваемой всеми ветрами башне, куда поселили заезжего рыцаря.

Пол устилали пушистые ковры, а окна прикрывали дорогие гардины. Стены были обшиты красной и зеленой саржей.

В углу стояла узкая кровать с балдахином и кистями, отделанная драгоценными тканями. Кровать устилало белье, расшитое в венецианском и дамасском стиле, привезенное, видимо, из Кутанса.

Стены укрывались циклом из гобеленов, изображавших "Рождение Шотландии", легенды о "Гододине" или просто растения и зелень. На единственной свободной стене висело зеркало в золотой оправе.

Кадан подошел к зеркалу и остановился перед ним, разглядывая себя со всех сторон.

В комнате царил полумрак, нарушаемый лишь светом нескольких свечей, стоявших в подсвечнике на столе. Но такое освещение, на взгляд Кадана, делало его лишь привлекательней. В темноте кожа казалась еще белей, и почти не разглядеть было веснушек, нарушавших ее матовый ореол днем. Сам он был строен и, как думал теперь, куда скорее мог бы привлечь мужчину, чем женщину.

— Но почему же тогда не его? — Кадан стиснул кулаки и топнул ногой.

Сэр Леннар будил в нем незнакомую юноше злость.

Как он ни старался, но не мог понять, почему тот не отвечает на чувства, накрывшие его самого с головой.

Леннар был отражением его снов. Он был создан для него. И чем дольше Кадан находился рядом с ним, тем явственней это ощущал. И если правдивы были древние легенды об андрогинах*, существах о двух лицах, которых боги в наказание разделили пополам, то его половиной был Леннар.

Кадан приблизился к зеркалу, очерчивая кончиками пальцев контур своего лица.

— Он не может не любить меня.

Но, вопреки словам, душу его наполняла боль. Леннар оставался холоден и не поддавался ему, чтобы ни делал Кадан. И даже песня, льющаяся из самого сердца юноши, не тронула его.

Кадан отошел от зеркала и остановился у окна, глядя на погрузившийся в сумрак двор. Обхватил себя руками — никогда ему еще не было так зябко одному.

Все потеряло смысл. Любовь братьев и отца, тепло очага и вкус пищи, и даже музыка меркла, когда Кадан вспоминал глаза рыцаря, почти не смотревшего на него.

Если бы Кадан верил в силу трав, он бы прибег к колдовству, чтобы приворожить тамплиера. Но Кадан слишком хорошо знал, что магия — лишь выдумка. Единственное, что важно — вера в себя. Он верил, но и это помочь не могло.

— Леннар… — прошептал он и, закрыв глаза, привалился к стене. Одной рукой он провел по собственному плечу, чуть стягивая рубашку вниз и представляя, что это рука Леннара стягивает ее.

Он провел пальцами дальше, по груди, комкая тонкую саржу. Задел сосок, который мгновенно набух, как только Кадан представил, что и здесь Леннар касается его.

Он скользнул рукой вниз и, обхватив собственный член, высвободил его из узких шоссов.

Рука легла на ствол, но Кадан еще колебался — место ли для того, что он делает, здесь и сейчас.

Он приподнял веки и тут же почувствовал заряд молнии, бегущий по венам — там, во дворе, стоял сэр Леннар и смотрел прямо в его окно.

Кадан не знал, видит ли рыцарь его в черноте проема или нет. Если и да, то подоконник скрывал его до живота.

И теперь, глядя Леннару прямо в глаза, Кадан принялся двигать рукой.

Член, и без того напряженный, стремительно набухал. Но Кадан хотел еще. Он хотел, чтобы Леннар был рядом. Чтобы трогал его, ласкал… Чтобы проникал в него.

Ягодицы Кадана невольно поджались, когда тот представил, как это могло бы быть. Он застонал, оттягивая кожицу, скрывавшую нежную головку, и прозрачные брызги упали на край подоконника.

— Леннар… — выдохнул он. Но когда Кадан открыл глаза, во дворе уже не было никого.

Наступил июль, и геральды возвестили о приближении короля. Весь замок охватила суета.

В обычное время в замке тан жил с приближенными советниками, учеными клириками и прекрасными дамами своего небольшого двора. Восстановив силы во время завтрака, он совершал небольшую прогулку верхом на рысаке, а затем возвращался в свои покои, где давал аудиенции.

Кроме дам и рыцарей в свиту тана входили так же виночерпий, хлебодар, стольник, резавший мясо, и личный прислужник.

Им помогали дети из благородных семейств: пажи от семи до четырнадцати лет и оруженосцы от четырнадцати до восемнадцати. Очень редко до двадцати одного года.

Монахи, медики, повара.

Строгие правила регламентировали одежду. В домах не королевской крови запрещалось носить крапчатый горностаевый мех, мех черных гепет и робы в складку из парчи.

Зато здесь в изобилии наблюдались бархат, дамаст и шелка. Ливреи слуг и пажей украшали серебряные вензеля и цветы.