— Сейчас отправляйся к коменданту. Скажи, что я прислал тебя. А мне нужно передать письмо, — с этими словами Леннар направил коня к конюшне, оставив Кадана в одиночестве озираться кругом.

Хмурым летним утром, после трехдневного поста и бдений, Кадан Локхарт, а теперь просто брат Кадан, вступил в новую жизнь.**

Он отказался от охоты и игры в шахматы, ибо теперь подобные развлечения были ему запрещены. И хотя жертва его была сродни жертве каждого из рыцарей, не о Храме и не о Кресте думал он, когда, в согласии с обрядом, клинок Леннара касался его плеча.

Для Кадана это утро и небо, и разорвавший тишину звук органа — все приобрело свой особый таинственный смысл.

Сердце его переполняла радость, горячая и всепоглощающая, подобная солнцу, поднявшемуся над деревьями, когда он смотрел в глаза Леннара, возвышавшегося над ним.

Однако первое разочарование настигло его вечером того же дня.

Он хотел было последовать за своим господином на ночь, в общую спальню, но Леннар ему отказал.

— Оруженосцы спят отдельно от нас, — сказал он, — я вас предупреждал.

— Предупреждали, — подтвердил Кадан. "Но я не верил вашим словам". Счастье, теплившееся в его сердце с самого утра, раскололось на тысячу осколков и теперь резало грудь.

Леннар провел его в конец коридора и, распахнув дверь, предложил пройти в залу, где так же, как и в покоях рыцарей, узкие кровати стояли в ряд одна за другой.

— С этого момента спать вы будете в сорочке, подштанниках, полотняных штанах и опоясанным кушаком. Сами догадайтесь почему. Постель ваша буде состоять из трех простынь, соломенного тюфяка и двух покровов. Один из покровов вам дозволено сменить на кисейное покрывало, если кастелян выдаст вам его. Никакой другой одежды, кроме той, что выдана кастеляном, вы носить не можете. Если вы позволите себе что-то купить вдобавок к ней, вы узнаете, насколько быстро произнесет свой вердикт по этому поводу суд.

Кастелян в самом деле выдал Кадану несколько вещей еще до того, как тот отправлялся в храм. Среди них были доспех — более простой, чем у Леннара, но для Кадана достаточно тяжелый — черная туника, попона, плащ, сбруя для лошади и меч. Все, в чем нуждался бы человек, у которого не было ничего. И куда меньше, чем то, что Кадан привык иметь.

— Далее, — продолжал тем временем Леннар, — моей обязанностью является ознакомить вас с тем, как следует появляться к трапезе — и приходить к ней обязательно вовремя. Необходимо являться по звуку колокола. Когда звон его объявляет, что наступило время принятия пищи, надо войти в трапезную и ожидать священников и духовников, чтобы вознести молитву перед едой. Вы должны взять на свою долю хлеба и воды. Прочесть молитву. После чего можете сесть и преломить ваш хлеб. Если вы окажетесь рядом с капелланом, вам следует смиренно произнести "Отче наш" перед тем, как приступить к еде. После этого можете вкушать в мире и в молчании хлеб и те яства, которые пошлет вам Господь. Но вы ничего не можете требовать, кроме хлеба и воды, ибо ничего больше вам не обещано.

"Отче наш" и еще две молитвы читали всегда: просыпаясь к заутрене в четыре часа утра. Вставая и надевая доспех. Спускаясь к завтраку. Заканчивая еду.

После еды направлялись в часовню вместе со священниками и в молчании воздавали благодарность Спасителю. Разговаривать до того, как был произнесен "Отче наш" и священник заканчивал слова благодарности к Богу, было запрещено.

Когда на колокольне звонили девятый час, снова следовало отправиться в часовню, и если там был священник, слушали его. Если же нет, произносили "Отче наш" тринадцать раз, семь раз "Богородицу" и шесть раз дневную молитву.

Во время вечерни произносили все три молитвы восемнадцать, девять и девять раз. После этого можно было отправляться ужинать. Перед повечерней, следовало немного угоститься, чем Бог послал: вином или водой — по выбору командора. Затем, если Кадан имел от Леннара какие-то распоряжения, нужно было исполнить их. Затем отправлялся слушать повечерню, где четырнадцать раз читал "Отче наш", а другие две молитвы по семь и семь раз.

В постели, перед тем как заснуть, читали "Отче наш" один раз, но, услышав удар колокола к заутрене, нужно было встать и прослушать мессу. Затем двадцать шесть раз повторить "Отче наш", а "Богородицу" и утреннюю молитву по тринадцать раз. К этому прибавлялось тридцатикратное повторение "Отче наш" в память умерших и тридцатикратное — в честь живых, если на завтрак подавали что-то помимо хлеба и воды.

Одним словом, когда во время тренировки с мечом на заднем дворе Леннар прижал к себе Кадана и ощутил бедром его твердый, как камень, член, и Кадан услышал вопрос:

— Вы читаете "Отче наш", как я вам приказал? — Кадан едва не ударил его всерьез.

— Я только и делаю, что читаю "Отче наш", — выпалил он, вырываясь из рук мужчины, и развернулся к нему лицом. Грудь Кадана тяжело вздымалась, а ноздри трепетали от ярости, как ноздри коня после бешеной скачки.

— Вы знали, для чего вступаете в Храм.

— Да, но… — Кадан замолк, не сумев подобрать слов.

Те, казавшиеся недолгими, часы, когда Леннар учил его обращаться с мечом, сводили Кадана с ума.

То самое ощущение забытого древнего колдовства, которое он впервые испытал в первые дни пути, глядя на огонь, поднималось в нем. Все казалось правильным и единственно настоящим — рука Леннара на его плече, мягкий взгляд его теплых глаз. Улыбка, иногда скользившая на лице.

— Брат Леннар… — в отчаянии прошептал Кадан, не зная, как еще передать ему свою любовь, — простите меня. Я не должен вас желать — но я не могу преодолеть себя. Я хочу, чтобы вы касались меня. Чтобы я касался вас. Более того, я хочу ощутить вас внутри себя. И я не знаю, почему это грех — если все, что живет во мне, это безграничная любовь.

Леннар ответил почти мгновенно:

— Помимо пятидесяти раз, читайте еще "Богородицу" — тридцать пять.

Кадан испустил протяжный стон и, замахнувшись мечом, нанес удар, который Леннару едва удалось отразить.

* В главе использованы выдержки из настоящего устава Ордена тамплиеров

** В Ордене тамплиеров оруженосцы не считались полноценными членами Ордена и не проходили посвящение. Но у нас пусть будет так

И все же, как бы Леннар ни старался отрицать тех чувств, что овладевали им, с каждым днем они становились все сильней.

К середине сентября Кадан проник в его сердце так глубоко, что, проснувшись утром и еще не вспомнив первые слова молитвы, Леннар уже думал о нем.

До завтрака Леннар с трудом удерживал себя, чтобы не навестить оруженосца и не отдать ему распоряжения — а если все-таки не удавалось удержаться, то затем, улучив немного свободного времени, таился в сумраке между корпусов командорства и наблюдал, как Кадан, следуя его приказам, прилежно полирует оружие или начищает коня.

Один только вид шотландца, сосредоточенно натиравшего промасленным лоскутом клинок, зачаровывал его. Леннар мог бы смотреть вечно на то, как пальцы Кадана скользят над лезвием меча. В такие минуты молодой шотландец не часто опускал взгляд на них — а по большей части смотрел на проплывавшую над крепостными стенами линию облаков. Но Леннару казалось, что взгляд его устремлен дальше, за горизонт.

Если оставалось время, после обеда они занимались мечом.

Кадан не был создан для того, чтобы управляться с оружием, и явно толком не держал его в руках никогда.

Рыцарский доспех был для него слишком тяжел, копье тем более оказывалось неуклюжим в его руках, и хотя Леннар понимал, что это пройдет, и стоит его хрупкому спутнику потренироваться год, как мышцы его нальются силой и станут буграми выпирать из-под туники — но отчего-то этого не хотел.