Провожатый мельком глянул на нее и велел глубже надвинуть капюшон, она поколебалась, но исполнила.

Дверь отворил смутно знакомый мужчина… эти совиные глаза, рыжеватые волосы… напряглась, но он смотрел равнодушно, и равнодушие это не казалось деланным.

Встречные слуги слегка кланялись Истэ, как незнакомой гостье, чье положение непонятно. Да, ее здесь не признали… может и к лучшему.

Еще одна встреча, опять с человеком, которого рада бы вовсе не видеть. Знала — он не любит ее, никогда ей не доверял. Даже на свадьбе брата смотрел на невесту так, словно хотел вмешаться и немедленно прекратить обряд. Совсем молодой был тогда, а глаза уже ледяные.

Если бы он не уехал, остался в Хинаи, вряд ли Истэ удался бы побег. Почему-то кажется, ни до какого побега просто бы не дошло, он бы избавился от жены старшего брата раньше. Нет, не обязательно убивать, но можно так опозорить, что в самой захудалой хижине не позволят ступить на порог. Он бы нашел, как, и был бы этому рад.

Вдохнула глубже, задержала дыхание — издевка судьбы, в этом доме пахнет полынью и чабрецом, волей и ее, Истэ, юностью — выросла в загородном поместье…

…А может, она все это придумала — после того, как ее предал воспитанник, как повинуясь непонятному зову она вернулась на родину и оказалась в ловушке. Теперь вот смотрит в это ледяное лицо, полное ненависти, и кажется — так было всегда.

А Энори иначе смотрел, ему-то с чего ненавидеть Истэ…

Воистину, в эту поездку ей выпало не только вспоминать старое, но и удивляться новому. Сперва Энори, теперь вот Кэраи. В отличие от лесного найденыша, он изменился не так уж сильно, но словно всю душу выстудили у него зимние ветры. А ее страх понемногу сменялся злостью. Наваждение сюда привело, что же себя обманывать, — злая чужая сила; но теперь она просто обязана победить. Теряться нельзя, и нельзя быть робкой. Ради своих дочерей. Если погибнет мать, их в лучшем случае — если весьма повезет — ждет судьба тех танцовщиц.

А Кэраи хорошо устроился, ей самой в прежние годы дом-ракушка нравился куда больше неуклюжего, массивного родового гнезда Таэна. Преувеличенно-напоказ осмотрелась, лишь бы не встречаться взглядом с хозяином. Неторопливо повернулась к окну, держась прямо — он не должен заметить ее страх. Запоздало сообразила — решит, что она лжет и прячет глаза, тогда посмотрела прямо на него с холодной улыбкой — дружелюбию все равно не поверит. Провела пальцем по головкам цветов — высокий букет из неизвестных ей бессмертников был сухим, ничем не пах.

— Все такая же щеголиха, — сказал Кэраи, и ей почудилась насмешка в голосе. Поняла, убрала руку быстрее, чем успела подумать. Заметил дешевые кольца… Но что делать, если без них руки кажутся неухоженными, а те немногие дорогие, что были, не стоило брать в дальний путь?

— Зачем ты приехала?

— К сыну. И не поднимай бровь, я все-таки мать.

Он может знать и про моих дочерей, подумала запоздало. Тогда все погибло, я буду воском в его руках.

— Отойди от окна и сядь, — велел он.

— Боишься, нарушу порядок в твоей комнате? Сразу видно, тут мало жизни. В снежном сугробе и то уютней. Будь у тебя дети…

Она играла с огнем, но он не отозвался никак: то ли про девочек не знал, то ли решил ударить внезапно.

Ожидаемые вопросы Кэраи, с кем она уже виделась, показались Истэ заданными лишь для вида — через своих людей он явно рассчитывал все разузнать быстрее. А вот кто помог ей устроиться и где, интересовало всерьез, и это уже было страшно. Уверенность, едва ли не надменность вновь показалась лучшей защитой:

— Я могу многое рассказать, но не тебе. Будто не знаю, как у таких, как ты, делаются дела — виновным оказаться куда проще, чем оправданным.

Вряд ли он посмеет что-то выведывать у нее силой. Хотя много воды утекло, и Кэраи не прежний, и она уже не первая дама провинции, защищенная своим положением. Но если вести себя униженно-робко, с ней и поступят, как с простой горожанкой.

Свадьбу сыграли в конце месяца Хаши-Выдры, первого летнего. Невеста была бесспорно красивой, хоть Кэраи нравились девушки более утонченные. А жених… красавцем его от души не назвали бы, но выглядел он несомненно достойно, внушительно. Кровь поколений, правящих этой землей.

Сильно пахло розами и левкоями, звенели височные золотые подвески невесты, переливались красно-белые свадебные одеяния молодоженов. Много добрых пожеланий звучало.

Когда раскинули крашеные деревянные таблички, чтобы узнать, какая судьба ждет новобрачную, она так побледнела… А ведь в этой полушуточной забаве не было ни одного дурного знака. Ей выпала «любовь». Что выпало брату, Кэраи не помнил. Вскоре после этого он уехал в Столицу. А еще через два года сбежала сама Истэ. По взаимной любви.

И вот стоит, как ни в чем не бывало, только дрожание пальцев выдает, что не так уж в себе уверена. Ах, да…Тагари тогда выпала «нежданная помощь». И даже, кажется, ясно теперь, кто был тем помощником.

— Ты потеряла право войти в его дом, и брак ваш расторгнут.

— Наш брак тебя не касается. Бывший или нет, но он мой бывший муж. Но я здесь не ради него. Я хочу видеть своего сына.

— Обойдешься, — сказал Кэраи, не заботясь о вежливости.

Сидящая напротив Истэ подперла кулачком подбородок, улыбнулась той ненавидяще-медовой улыбкой, которую так хорошо помнил Кэраи и насчет которой так долго заблуждался его брат:

— Когда я видела тебя в последний раз, ты был еще почти мальчишкой, со столичным лоском и столичным же гонором, но все же в тени Тагари. Сейчас в тени оказался он — только понимает ли это? Пока рискует жизнью на границах, родной братец прибрал к рукам всю власть…

Нет, она не подослана. Ничего не знает.

— Я не собираюсь препираться с женщиной, — Кэраи поднялся. — Ты из этого дома не выйдешь, пока я не решу, что дальше.

Заметил, как Истэ побледнела, а только что говорила так дерзко… чего же так испугало?

— Даже если засадишь меня в самый глубокий подвал, есть люди, которые расскажут в городе, что я здесь. Вся ваша легенда рухнет.

— Тебя первую завалит обломками.

— Дай мне только увидеть мальчика. Я его мать! До меня дошли слухи, что его отправили на попечение монахов… и это первый Дом провинции? Больного ребенка убрали с глаз?

— Что еще скажешь?

— Ждешь, пока я наговорю себе на смертный приговор? — немного криво усмехнулась Истэ. Сразу будто десяток лет прибавила такой улыбкой.

— Говори что угодно, это уже не имеет значения. Значит, ты приехала из соседней провинции, узнав о тяжелой судьбе маленького сына? И потому начала распускать слухи, назначать встречи?

Молчит, глаза, как выражаются поэты, мечут молнии.

— Ты же умная женщина, — сказал он почти примирительно. — Да, ты, допустим, могла раскаяться в том, что бросила ребенка, узнать, что его жизнь снова в опасности, еще чего-нибудь узнать… Но в этом случае ты понимала бы, что любые тайны играют против тебя… и против нашего Дома. Не веришь мне — обратилась бы сразу к отцу этого самого ребенка, раз он уже однажды тебя отпустил, да еще и с любовником, — сжал ладонь под столом, осознав, что начал повышать голос. Истэ дважды подавалась вперед, приоткрывала губы, словно желая опровергнуть его слова, но так и не произнесла ни слова.

А может быть, лучше привести ее к брату? Тагари уже почти обвинил его в измене, в чем еще обвинит, в сговоре с бывшей женой? Ну уж нет, раз братец велел заниматься расследованием, вот и будет оно. Кто рассказал, кто и зачем ее вызвал… Хотя цель-то как раз понятна, поднять шума побольше, Тагари и без того с трудом понимает, что делает. И такой повод, просто подарок — услали больного наследника, может, хотят уморить. Самое то, что нужно после истории с Энори. Нет уж, пусть пока посидит под замком…

Прическу Истэ украшали драгоценные шпильки с белым нефритом, золотые. Красивые: изогнувшиеся драконы. Тяжело им было держать густые локоны.

— Ты забрала их с собой, когда убежала, — не спросил — сказал утвердительно. — Не по твоему нынешнему рангу этот камень и этот узор. Сними.