— Просто так. Я был бы рад продолжить наше знакомство.
— Не вижу такой возможности, но… если вы навестите нас, мать вряд ли будет против. Ей сейчас важно любое сочувствие. А от вашего Дома особенно, — она решила уж быть до конца честной, раз начала.
— А вы не выйдете, если я приду? — спросил он почти весело.
— Думаю, у меня это не получится — отсидеться за дверью, — Майэрин улыбнулась сама для себя неожиданно. И еще какое-то время в носилках отзвук улыбки сохранялся на ее губах.
**
Вороной жеребец красотой не блистал, но Макори именно его выбрал для дальней поездки за силу и выносливость. Огромный, злющий — его боялись все, кроме хозяина.
Макори направлялся в Черностенную, крепость вблизи долины Трех Дочерей. Сперва предстояло дойти до крепости Шин в Ожерелье, и всех немного тревожили войска У-Шена на востоке. А ну как ударит в бок, пока все силы на севере?
Макори, пожалуй, один в большом отряде своем знал, что все будет не так. Ехал мрачнее тучи, не ел и почти не спал, и того же от воинов требовал. Недовольство ходили слабыми волнами, но люди и сами спешили; только вот не обессилеть бы от такой дороги.
Колыхалось над головой ультрамариновое знамя с жаворонком, как небесный просвет; всадник на вороном жеребце казался грозовой тучей.
Не на помощь спешил, как все думали, а к назначенному сроку. Если вовремя не прибудет, рухэй могут и не дождаться, тогда весь план драной кошке под хвост, тогда не слава впереди, а один позор.
А брат, Суро-младший, на войну не поехал. У них там своя война вскоре будет, но червячок сердце грыз: отец всегда больше любил младшего, а старший стал непокорным. Проще избавиться.
…Привычный, давно неощутимый запах смолистых курений стал поперек горла. Отец простился с Макори в комнатах, не стал выходить на крыльцо.
«На тебя надеюсь, не подведи на сей раз», — веско сказал.
Как хорошо, что до крепостей Ожерелья не дотянется вездесущая рука главы Дома Нэйта… хотя уже дотянулась. Не воином едет Макори — актером. И присматривать за верными людьми.
Повоевать тоже придется, но исход предрешен. Разве что случайная стрела перечеркнет его жизнь — тогда, выходит, не было Макори в планах Неба.
…А брат провожать вышел, до самых ворот дошел и коню еще наказал беречь всадника. Никогда за ним такой заботы не водилось.
Мысли не давали покоя, а, поскольку назад повернуть не мог, стремился вперед без отдыха, порождая осторожные слухи, что вселился в него дух войны, и вместо жаворонка на знамени людям мерещился другой силуэт — непонятный, но страшный.
**
«Обычно, чтобы выросло дерево, не нужно ничего особенного — просто падает семечко, и вскоре на его месте встает росток. Но порой необходимо, чтобы совпало множество мелочей: убери одну из них, и дерево не родится. Например, на голой скале, продуваемой всеми ветрами, где, казалось бы, даже неоткуда взять воду корням.
Так и в этой войне — мы не были слабы или самонадеянны, и даже предательства не помешали бы нам победить, но все, что могло сыграть против нас, свелось воедино. И то, что для рухэй и для Дома-предателя это было последней возможностью, и небольшие отряды перебежчиков, в которых взыграла чужая, так и не усмиренная кровь, и даже погода, задержавшая таяние снегов.
Казалось нелепым, что Мэнго разделит войска, но он сделал это. И еще более глупым казалось, что, разделив армию, он не ударит вторым крылом в центр Ожерелья, а повелит племяннику снова подниматься на север.
В те холодные дни первого весеннего месяца мы в Сосновой еще не знали об этом и были уверены, что враг совершил ошибку…»
Секретарь командира Сосновой Яари Эйра в личном своем дневнике.
Ветер свистел в галерее, сильный, будто старался весь втиснуться между стеной и рядом деревянных столбиков. Здесь, в Лаи-Кен, на склонах возле великой реки Иэну, всегда было ветрено, однако сегодня день выдался особо промозглым. А копейщики-новобранцы внизу во дворе тренируются в одних рубашках…
Офицер посмотрел на их черные ряды. Ветер даже команды относит в сторону.
Сам, хоть и привык, уже все равно промерз. А командир Атога стоит неподвижно уже битый час, и ему хоть бы что. Глыба эдакая! Только выглядит медлительным на деле же хуже этого ветра.
Похожи они все-таки с генералом Таэной, только Атога будет пониже и потяжелее — свирепая мощь. И лицо грубей, а так — словно братья двоюродные, Атога старший.
— Голубь принес письмо, — проговорил тот. Голос всегда хриплый, но, когда надо, перекроет весь этот двор… — От Тагари. Трем Дочерям нужно подкрепление — наши вояки сильно сплоховали, недооценили хитреца Мэнго. А вдоль границ еще его племянничек бродит…
— Готовиться к скорейшему выступлению?
— Хм… а смысл торопиться? — он развернулся, и, наконец, направился с продуваемой всеми ветрами галереи в комнату, но офицер, шагавший следом, не заметил, что уже вернулись в тепло.
Командир четвертой ступени Атога кем-кем, а трусом не был, и прозвучавшее заявление оставило помощника в полном недоумении.
— Но приказ? — спросил он, когда остановились возле стола с лежащим немного смятым листком-письмом.
— Приказ… Сейчас такое время, что имеет смысл сперва подумать, а лишь потом исполнять. Ну, хотя бы вот о таком: пока наши новобранцы-копейщики доберутся до севера, там уже закончится война. А лошадей у нас немного, нет смысла и посылать.
— Но конница рухэй мала, и, чем больше мы выставим своих лошадей, тем быстрее справимся с ними!
— Торопиться, гнать их туда по холоду через всю провинцию? Говорят, наши соседи с востока едят конское мясо. После такой гонки лошадки будут пригодны только для этого, — Атога аккуратно свернул лист, вложил в футляр, со всем почтением, едва ли не с поклоном положил футляр в ящик стола. Сдвинул брови: — Что так смотришь, ты верен мне или этим малиновым рысям? Нет, мы соберемся и пойдем неторопливо. Двинемся пока что к Срединной, а там разберемся.
Да, разберемся, думал Атога, глядя в спину помощника, уходящего нетвердым шагом. От Срединной до Осорэи рукой подать, будет видно, куда направить отряды — все-таки на помощь Тагари, или же Суро, если он-таки отважится осуществить задуманное. Будет нелегко с этими олухами-солдатами, они все же чтят Дом Таэна. Даже верность своему командиру может пошатнуться, если поставить их перед выбором. Но им и не надо ничего знать. Мы охраняем город, и точка. От врагов и от заговорщиков. А в Срединной осталось мало народу, никто не окажет сопротивление. Не оружейники же, в самом деле.
**
Вестник из Лощины пришел в дом Лайэнэ как обычно, под видом торговца всяческой мелочевкой. Амулеты, резные фигурки Опор или мелких духов, масла, секреты изготовления которых якобы ведомы лишь монахам… Две трети подобного товара, продаваемого на городских улицах, не имели ни малейшего отношения к святости и даже к храмовому округу.
Но никого бы не удивило — а шпионов в Осорэи было много — что невзрачный торговец пытается продавать подобные безделушки женщинам Квартала.
Лайэнэ, как обычно, взяла у него флакончик с первым попавшимся ароматом — все равно что, отдать служанкам приятельниц — и получила письмо-донесение.
С Тайрену по-прежнему все было в порядке. По-прежнему задумчивый, тихий, он словно чего-то ждал и порой улыбался собственным мыслям. Это тревожило молодую женщину. Умела понимать души людей, и по всему выходило — улыбке на губах ребенка неоткуда было взяться. Потеряв единственного друга, он не сумел бы так быстро найти покой и умиротворение в стенах храма, хоть три раза благословенных.
И она не верила, что Энори так просто отступится, хоть и не слышно пока о нем. Может, черная птица кружит в Лощине, не в силах подлететь к священным стенам? Бррр…
А ведь удалось поговорить о былом покровителе с господином Кэраи. О мальчике больше не отваживалась, а об Энори он сам спросил, думая, можно ли обратить его имя, людскую память о нем на пользу делу.
