И никаких беседок и кленов, за окном лишь грязная стена, обломки досок, какая-то ветошь. Передернув плечами, Истэ вновь взялась за письмо, держала его почти с приязнью: хорошая бумага, и человек, написавший эти строки, был все же из ее мира, а не из мира мусорщиков и углежогов.
Как трудно ей оказалось выздоравливать в грязной полутемной комнатке, под надзором хромого неряхи… Но все-таки она выжила.
"Вся ваша семья теперь под надзором, но слухи уже пошли, и твоя родня не откажет во встрече. Напиши сразу нескольким и постарайся собрать всех сразу. Они тебя во всяком случае увидят, трудно будет сделать вид, что ничего не было. Письма поможет передать северянин. И будь осторожна, я тебе уже ничем помочь не смогу".
Помочь! Истэ смяла листок. Вот же мразь. Но пусть проваливает в бездну, и навсегда. Хотя его советом, пожалуй, стоит воспользоваться. Она тут одна, если не считать этого мусорщика. Раньше в ее распоряжении были десятки людей, готовых ради нее на все…
Энори не советовал обращаться к ним, лишь к семье, но теперь-то Истэ будет решать сама.
И помощью того чужака воспользуется, хотя и совсем не хотелось — она презирала аталинцев, и неважно, что видела лишь торговцев — шумные, глупые, жадные, они не умели себя вести и гортанный, быстрый говор их был неприятен. Но все же, если он враг Дома Таэна…
…Вчера к ней привели дочерей, они все это время были где-то в предместьях. Люди этой твари, Кэраи их не нашли, все же бывший воспитанник вырос ему достойным противником. Думала, расплачется наконец, но нет, с тех пор, как пришла в себя, так и не выкатилось ни слезинки из глаз. Ничего не рассказала, только что болела, теперь здорова, они и не поняли… Смириться, простить? Чтобы девочки навсегда, может быть, остались в этой дыре, вышли замуж за грубых неумытых парней с руками-лопатами?
Стало зябко, и не кисловатый дым — теперь запах поздней осени сочился к ней из окна. Так странно, ведь и зима миновала…
**
Частым гостем в "цветочных павильонах" Кэраи не был ни тут, ни в Столице. Но после веселой вдовушки Лиэ хоть сколько-то постоянную связь себе позволить не мог — сомнительное счастье каждый раз гадать, на кого работает красавица и не подпустил ли ее слишком близко, сам того не заметив. А в собственных помощницах не женщин видеть приходится, лишь инструмент.
Что же до "павильонов"… Он хорошо запоминал не только лица, но и разные мелочи, потому и детали представления и одежды откладывались в голове сами собой. Потом легко мог описать ту, что заинтересовала, если еще не знал ее имени. Имени той, что ждала сегодня, не запомнил — в памяти отложилось лишь, как она звонко пела весеннюю песню в гостях, куда заглянул недавно. И глаза у нее были в цвет горечавки.
Легкий стук в дверь отвлек от мыслей о девушке, Кэраи обернулся — увидел силуэт в поклоне, уже исчезающий, и положенное на столик письмо. Ах, да, велел же не беспокоить, значит, что-то важное.
Торопливо развернул бумагу, скатанную в тонкую трубочку. Один из шпионов прислал новости: Истэ опять объявилась, то ли вернулась, то ли не покидала город, и успела снова наведаться к кормилице и на сей раз к старику-каллиграфу, учившему ее красивому почерку. Тот нежно любил свою ученицу, говорил, что такой мечтал видеть внучку. И еще говорилось, что сплетни вновь поползли: шептались кумушки на рынке, и на гостином дворе обсуждали, так как же все-таки умерла госпожа, и умерла ли? И означает ли ее возвращение то, что над Домом Таэна и вправду больше нет милости Неба?
Кэраи зажег свечу, скатал письмо в трубочку совсем уж тугую и сжег. Совсем не обязательно было это делать, но тянуло уничтожить все, связанное с этой женщиной.
Значит, она взялась за свое. Родня Истэ то ли молчала, то ли и впрямь не получала новых известий. Еще вернее, к родне пока обратиться боится, хочет поддержки, верно, и на встречу с семьей этих двоих потащит. Чего боится, гнева отца и братьев или шпионов его, Кэраи? А он ведь уже снял постоянную слежку, уверился, что Истэ нет в Осорэи.
Наивный дурак.
Но ведь не подумал бы, что женщина способна так затаиться, даже когда ее потеряли, начал думать — может быть умерла вместе с дочерьми.
Плохо, ко всем знакомым Истэ не приставить шпиона, а ее родственники и так были возбуждены до крайности, теперь и вовсе непредсказуемы. Одним демонам известно, о чем сейчас шепчутся былые союзники. Если кто-то напишет брату…
Велел принести вина, но пить не мог. Да и обдумать нужно слишком многое, лучше делать это на совершенно трезвую голову. Сегодня его не дождутся в домике с голубыми цветами на занавесках, с подсвечниками в форме лотосов — нет, не будут и ждать, он передаст весточку, и куда-то еще уйдет синеглазая девушка, или встретит кого-то другого.
Все равно, женщины одинаковы, и одни беды от них…
Мимолетно испытал чувство вины — в самом деле, Истэ, как злой дух, вилась вокруг их семейства, но виноваты ли другие в том, что она встретилась на пути?
Может, его свадьба сняла бы это заклятье и все стало, как встарь; он даже попробовал было, но не удалось, и пока не до новой попытки.
Даже безрукавку не надел, так и вышел из своих комнат, остановился на ступенях; тонкая шерсть рубашки пропускала ветер, словно была соткана из паутины. Ветер налетал на него, на деревья, накалывался на черные ветви и отступал ненадолго, и снова атаковал, будто пытался стереть с лица земли этот сад.
Он позабыл, как тут холодно не только зимой, но и ранней весной, ночами особенно. В Срединных землях снег выпадает нечасто и тает через день, самое большее через неделю, чтобы вскоре снова напомнить о себе. Тут не надо напоминать — вот он, повсюду, неглубокий, но бесконечный, никак не сойдет.
В Столице барышни и мальчики-подростки любят играть в снежки. А здесь? Не вспомнить…
А холод проникает даже в богатый дом, крестьянам в глуши, наверное, вовсе невыносимо. Хотя они привычны, привыкнет любой, если выбора нет. К чему угодно…
Словно мог прогнать холод, сделав вид, что его нет, он спустился в сад, остановился у заледеневшего пруда; тут совсем недавно еще играл Тайрену, отправлял в путешествие парусную лодку. Сейчас лед даже не хрустнул под каблуком; где-то в самом сердце пруда, возле дна спят его любимые красные рыбы. Спят глубоко, будто мертвые, но, скорее всего, по весне будут плавать как ни в чем не бывало…
**
На деревушку вышли случайно, когда искали удобный холм для новой ставки. Тут и местному нетрудно было заблудиться, если идти без дорог: одинаковые возвышенности, поросшие лесом, узкие петляющие ручейки, да глинистые проплешины с торчащими корнями — следы оползней.
Энори поехал с отрядом не потому, что в нем нуждались сейчас — просто так. Ка-Ян, который оставался с командиром, подозревал, что хуже горькой редьки надоели проводнику эти сражения, маневры и переходы. Для рухэй, не для него имело значение, что с каждым днем все тесней сжималось кольцо вокруг крепости, что уже две реки долины их трех воины Мэнго и У-Шена держали под прицелом своих лучников. Ему было надо что-то другое.
Что именно, молодой ординарец подозревал, но не был уверен, правильна ли его мысль. Все разрешится скоро, а пока пусть лучше ездит — а то, когда Энори в таком настроении, хоть и не говорит ничего, но кони волнуются, когда он проходит поблизости. Такая плата за волшебную силу…
А пока проводил взглядом пару десятков всадников на приземистых, горбоносых, мохнатых лошадках, и вернулся к командиру Вэй-Ши. Тот в последние дни был мрачен — не одобрял слишком радостных настроений в войске.
Деревушка выглядела скучной, невзрачной — такая же безликая для стороннего взгляда, как холмы и деревья вокруг. Была такой, пока с гиканьем не налетели на нее двадцать всадников, убивая людей и поджигая крыши домов. Амбары не трогали, припасы еще пригодятся войску. Напали с разных сторон, а жителей было всего раза в три больше, чем воинов — никто не ушел. Кто увернулся от сабли, того догнала стрела.
