— Беспокоишься за войска Хинаи?

— Мне безразлично, я мертвая! Но это и твоя земля тоже, ты прожил тут годы, прикидываясь человеком — неужто совсем все равно?

— Кто и когда приведет войска на эти земли, будут ли стоять города… — кивнул он. — Мне было все равно.

— Было?

— Не жди, что стану с тобой откровенничать.

— Почему бы и нет, — фыркнула женщина, — Тебе нужны собеседники. Сейчас ты в этом больше человек, чем я. Жалеть тебя я не собираюсь, а смеяться опасно, но иного ты не заслуживаешь. Искать благосклонности у этих немытых убийц! И не говори, что они только пища — так для меня, а ты вынужден побираться…

— А вот мне сейчас жаль, — ответил он, отрываясь от созерцания ползающего по углям жара, — Ты и вправду мертвая, и сколько ни бесишься, взять у тебя нечего. Будь ты живой… не угли, был бы целый костер из ненависти.

— Тебе придется уйти, — сказала женщина, кривя четкие губы. — Ты не сможешь быть с ними всегда. И вот тогда… привязь потянет больно, ты еще узнаешь это чувство. А если и сумеешь ее разорвать, прошлое, как и несбывшееся тебя не отпустит. Мне даже не грустно, что этого я не увижу — потому что хорошо знаю, так будет.

**

Второй месяц весны наступил, в небесах потянулись птицы — ленты и косяки, пока еще робко и молча; скоро их станет больше, и птичья песня будет раздаваться из-под каждого куста.

Пока они только осваивались в рощах и на лугах, и с собой принесли молодую вдову по имени Лиэ, как в сказках приносят небесных фей. Во всяком случае об этом верный Ариму сказал Кэраи, уведомляя его, что гостья пожаловала. А настроение было на редкость паршивое, и поэтическое сравнение пришлось как раз кстати, чтобы на лице отразилось не только отвращение к миру.

Про госпожу Лиэ он забыл. Она, как и положено цветам и перелетным птицам, осенью исчезла и, по слухам, уехала в загородное поместье. Верно, Тори Аэмара был недоволен ей. А сейчас, после его смерти, осталась ли молодая вдова без покровителя?

Лиэ выглядела такой же ухоженной и нарядной, но побледнела, поблекла: легкая краска на лице, дозволенная зрелым женщинам из почтенных домов, была словно отдельно от черт. Сидела, теребила низку нефритовых бус на манжете, на сей раз не в любимом розовом, а в зеленом — неожиданно под цвет его собственного одеяния. А узор — серебряная рябина, контуром листья и ягоды. Символ женщины-хозяйки, верной жены и матери. Почему?

Вдовам не запрещено носить такой узор, он мог бы говорить о верной памяти, о жизни в детях — но не у Лиэ.

На сей раз кокетства в ее взгляде не было, скорее, что-то похожее на чувство вины. И тревога. Не стал начинать с расспросов, просто принял ее как гостью; женщины всегда сами рассказывают, если дать им время. Лиэ понадобилось всего полчаса, чтобы приступить к делу.

— Вы считаете меня недостойной доверия, так?

— Этого я не говорил. Можно просто быть верным кому-то другому.

Все-таки она очень волновалась, подогретый сок со специями едва отпила, и то бралась за чашку, то снова ставила ее на столик. Движение это почти завораживало, красивые у нее пальцы и форма кисти… А в кольце — камень, который он подарил когда-то, узорная яшма, не спутать рисунок.

— Я была человеком Тори. Увы, не секрет… Вы, верно, думаете, он был подлым и лицемерным? Мне он помог после смерти мужа, когда меня едва не выкинули на улицу родственнички. И когда обвиняли…

Не дождавшись ответа, молодая женщина чуть прищурилась:

— Раньше вам не очень мешало то, что говорят обо мне и о почившем супруге. Да, я вышла замуж только ради денег, и это было не так-то просто. Но я не сделала ничего, помогая ему отправиться в Нижний дом. И Тори не сделал. Просто так получилось, а я благодарна судьбе за то, что брак мой продлился всего полгода!

— Меня это не слишком интересовало, верно, и сейчас ничего не изменилось. Хитрый тритон Аэмара — дело другое, иметь дело с его ставленницей у меня желания не было.

— Сейчас это все уже в прошлом… Я уехала в имение на границе округа и долго жила там.

Картинка в голове у Кэраи сложилась только в этот миг, но произнес он с видом как можно более безмятежным:

— Говорят, недавно нынешний глава Дома наведался в те края?

Госпожа Лиэ прикусила нижнюю губу, да так, что, когда лицо уже снова приняло беспечное выражение, ярко-алый след был отчетливо виден.

— Дом Аэмара хотел не столько вашего падения, сколько удержаться самим. Но если Нэйта обретут силу, попытки будут уже бесполезны. И потом… — она снова потеребила нефритовую низки, и сказала с неожиданной яростью: — Я не собиралась так говорить, но буду искренней до конца. Я думаю, это Суро убил моего покровителя. Использовал — и убил. Следите за Нэйта, господин. Сейчас их последний шанс восстановить былое величие Дома. Они очень долго жили в вашей тени, но смирялись с этим, потому что это и их земля тоже. Чтобы завоевать и удержать ее, они приложили не меньше усилий когда-то.

— А солнце встает на востоке… Все это верные, но слова.

— У меня есть еще кое-что. Я знаю, что Макори Нэйта хотел отправиться на войну к Трем Дочерям, но отец ему запретил. Велел оставаться в Ожерелье. Якобы для защиты восточной границы.

— Макори сейчас в Черностенной, — задумчиво обронил Кэраи, исподволь пристально наблюдая за гостьей. — И что это по-вашему значит, помимо желания уберечь наследника?

— То же, что и сношения с кем-то в Сосновой. С кем, я не знаю, но гонец от Суро туда ездил исправно. А вчера он созывал какой-то совет у себя дома, со многими членами семейства и верными людьми.

— Эти женщины… Чтоб мои шпионы так хорошо работали, как милые вдовушки в уединенном поместье!

— У меня остались связи от Тори, — поспешно сказала Лиэ, и щеки даже сквозь слой защитного и отбеливающего притирания стали пунцовыми. Но ресницы не опустила, похоже, не врет.

…Никак не мог отделаться от странного чувства, что разговаривает не с той. Но понятно ведь — женщины в его дом приходили нечасто, и очень редко для разговора о делах. Поэтому в круглом личике Лиэ невольно пытался увидеть точеные черты Лайэнэ.

Подумалось неприятное — знает ли Лайэнэ о том, что Нэйта, возможно, затевают переворот? Вряд ли поставляет им сведения, но она так любопытна. А вот с Аэмара точно связана не была, иначе несчастный этот Кайто не бегал бы с глазами теленка на выпасе за ее юбкой.

— Все-таки женщины — это непостижимые создания, — сказал вслух. — Казалось бы, одни веера и вышивки в голове, а красавица уже сплела сети и ловит в них слухи со всего города. Тогда скажите, уважаемая госпожа, вам-то зачем меня предупреждать?

— Я боюсь, — сказала она просто. — И говорить боюсь, и молчать. Если господина Тори все же убили, и Дом Нэйта возьмет власть, верных сопернику людей он не оставит в живых. Вашей смерти я не хочу, но только ради вас я не пришла бы.

Вечером через боковую калитку дома Кэраи пожаловали два гостя — не вместе, с разницей в час. Первый был человек из тех, лицо которых не вспомнишь без подсказки. Он держался учтиво и с тем обособленно, словно и не особо ему и дело было до окружающих. И не подумаешь, что уличные бездельники дрожат при звуке его голоса, и готовы исполнить любой приказ. Когда он ушел, и точно не мог уже встретить в дороге, следы успели остыть, явился другой — тоже из тех, кого по особой милости пускают в дом лично. Этот второй был, напротив, дороден и располагающ с виду, его, раз увидев, ни с кем бы не спутали. Ему принадлежали несколько лавок и большая гостиница в городе, а доход он получал еще с десятка других. На Дом Таэна он работал никак не по нужде, а из чувства давней семейной признательности.

Если эти два человека и знали друг о друге, они старательно об этом не думали, чтобы случайно никто не подслушал и мысли.

Сейчас обоим предстояло не сводить глаз с самих Нэйта, их людей и тех, кто мог быть верен этим людям. Не так, как раньше — присматривать; и мыши теперь нельзя было пропустить без того, чтобы не донести об этом.