Шума не будет, убеждали Вэй-Ши. То есть будет, конечно, но это уже не имеет значения — до Сосновой осталось меньше трех дней пешего хода по картам Энори, их разведчиков удалось устранить вовремя, отряд до сих пор не раскрыли, а скоро все равно застава, которой не миновать. И никакая помощь подойти не успеет, разве крестьяне с мотыгами?

Вэй-Ши — он один из немногих ехал верхом — поглаживал пальцами хвост куницы, пришитый к плечу, и молчал. Если дать людям волю, они потеряют время; а, взяв монастырь, не сразу снова станут послушны. Если пройти мимо, будет зреть недовольство — трудно день за днем красться потайными еле видными тропами, опасаясь любого шороха. Но тем злее они окажутся в схватке возле Сосновой. Ведь никто не знает, имеет ли еще смысл эта атака. Если рухэй больше нет в долине Трех Дочерей… если Мэнго уже отступил…

Нет, невозможно. И он, и его племянник — под рукой высших сил.

Но как быть сейчас?

Не обольщался — на обратном пути на монастырь уже не напасть. Отряд сильно поредеет, а ценности монахи наверняка сумеют припрятать.

— А это еще что за… — голос ординарца прервал его мысли. Сбоку от тропы высилось зловещее дерево: без коры, черное, острые ветви направлены были в небо, словно рога. Темно-багряный лишайник рос на ветвях и стволе.

— Я слышал, монастырь этот носит название черного дерева, может, оно? — предположил кто-то из воинов.

— Я слышал про такие деревья, — сказал Вэй-Ши, подъезжая поближе. — Говорят, это молнии, которые не смогли вернуться на небо.

Вдали пророкотало, по вершинам деревьев пронесся шелест, словно пробежало много-много мышей.

Само по себе дерево ничего не значит, думал Вэй-Ши. Выглядит неприятно, и только. Но схожее имя носит сам монастырь, и его священная реликвия схожа с этой. И гроза близко — рухэй всегда внимали ее голосам, с тех пор, как гром и молния помогли их народу появиться на свет.

Снова прошелестели ветви, одинокая капля нашли дорогу промеж листьев и упала на щеку Вэй-Ши.

— Мимо идем, — сказал он угрюмо. — Не затем нас послали.

**

Нээле всю ночь стояла под ливнем в монастырском дворике, неподвижная, как тамошние изваяния; остальные обитатели Эн-Хо постарались укрыться под навесами, еще с вечера обреченно ожидая атаки, но слышно было лишь гром и порывы ветра.

Сперва отдельные капли с силой ударялись о плиты, словно хотели пробить их насквозь; злясь на свое бессилие, они соединились в потоки. Молнии разрисовывали небо, не оставляя нетронутого уголка, а потом остался один только дождь.

Посланник вернулся утром другого дня, запыхавшийся и донельзя обрадованный тем, что монастырь невредим, и все люди целы — ожидал найти обгоревшие разграбленные развалины.

— Я не смог ничего, — повинился он отцу-настоятелю. — Думал, они чужаки, мест здешних не знают, а я напрямик, срежу по склонам… А они, видно, разведали все. Уже недалеко от заставы Сосновой — когда я до короткой тропы добежал, на ней вовсю следы были. И… похоже, убили каких-то людей, в овраге тела лежат, прикрытые ветками. С десяток, не меньше. Смотреть не отважился, но, вроде, крестьяне…

— Значит, с десяток… возле короткой тропы, на востоке? — что-то изменилось в мягком тягучем голосе, будто треснула ветка.

— Ну да, оно самое. Страху-то! Подумал — дальше-то нет резона идти, попадусь только. Струсил я, не хочется пропадать…

— Но ты все же вернулся, — мягко отметил настоятель. Его лицо было, как и всегда, безмятежным, и пальцы привычно поглаживали подвешенные к поясу молитвенные фигурки. Но на спокойном, благожелательном этом лице поселилась тень, сделала резче морщины, обозначила складки. — Отважный сын говорит о себе столь резко, но ведь он знал, что здесь может натолкнуться на мародеров или запоздавших чужих солдат.

— Я… видел, что никого нет в округе, — смущенно начал было посланник, но глава монастыря лишь покачал головой. Зачем думать о себе хуже, если поступок свидетельствует об обратном? И без того слишком часто мы поступаем не так, как стоило бы, чтобы еще отнимать у себя заслуги.

— Гроза прошла мимо Эн-Хо, остается молиться, что она обойдет и Сосновую, — обронил настоятель.

Когда посланник ушел отдыхать, немного успокоенный, заговорил один из братьев монастыря; он слышал беседу:

— Может быть, снова случится чудо? Может быть, враги вновь пройдут мимо, заплутают в горах, если читать молитвы без перерыва?

— Или если просто отправить в крепость ту девушку, ее уже кое-кто из крестьян считает посланницей Неба, — ответ прозвучал тихо и тускло, и стукнулись друг о друга фигурки на поясе, когда пальцы сбились с ритмичного движения. — Нет, это были всего лишь слова утешения; над Сосновой гроза прогремит, либо же Эн-Хо надо искать другого настоятеля — прежний перестал различать иллюзии и реальность. Но Сосновая может выстоять — вот о чем молиться можно и нужно.

**

— Ну а если понадобится срочно вас найти, госпожа?

— Кому понадобится, тот найдет, — вздохнула Лайэнэ, приглаживая туго стянутые волосы частым гребнем. — А те, кто не сумеет, не так уж важны сейчас…

Как долго будет отсутствовать? Кто бы заранее знал… Праздник цветения садов точно пропустит, и, может, праздник начала лета, когда юные ее товарки впервые займут взрослое место. Это хорошие дни — и заработать можно немало, и показать себя в выгодном свете… Ей это не помешает сейчас — после Энори так и не обзавелась столь же весомым покровителем. Есть, конечно, несколько человек на особом счету, но ведь надо и большее…

Надо. Не хочется.

Отдала распоряжения старшей служанке — в отсутствие госпожи все должно идти, как заведено. А сама она для всех почитателей временно недоступна, поправляет здоровье вне городских стен. Пускай гадают, вправду ли заболела, ожидает ребенка или уединилась с каким-нибудь новым поклонником, которому не хочется ни с кем делить ее внимание.

…В широких холщовых юбке и кофте темно-синего цвета она похожа на крестьянку-вдову, уже не носящую траур, но ворота мужчинам закрывшую. Нижняя, линяло-охряная одежда довершает сходство. Довольно удобно, хоть и не под ее движения покрой, но как плохо сидит… Криво вшитый рукав, и в плечах широко.

Ну, давай еще подгони по себе наряд, и красный цвет не забудь, и украшений побольше.

Как же неистребима привычка блистать!

Придирчиво оглядела себя в зеркале. Немного жаль сейчас, что так мало пользовалась помадой, румянами, лишь слегка подводила глаза. Некоторыхкрасавиц умоешь — и совсем иное лицо. А ее очень легко узнать.

Ну, ладно, платье и ожидания тоже решают многое. И немного орехового сока — у простых женщин не бывает столь светлой, ровного тона кожи, как у ашриин. И природная красота ни при чем, все дорогие красотки Квартала немножко искусственные, лунный жемчуг и шелк…

К счастью, волосы ей срезать не пришлось — до того, как получила драгоценную бумагу, опасалась, понадобится, чтобы наверняка выдать себя за другую. Скромной одежды, иной прически, отсутствия краски будет довольно, чтобы кого угодно ввести в заблуждение. Отец-настоятель, наверное, поймет, но у нее есть приказ господина Кэраи — никто не догадается о подлоге.

Маленькое святилище недалеко от реки. Сюда чаще приходили женщины из Веселого квартала, удобно им, недалеко. И она наведывалась порой, и молодой стражник — Лиани Айта — был здесь в ту ночь, когда отправлялся на север за девушкой. Теперь и Лайэнэ покидает дом. Зажгла палочки на подставках, две загорелись сразу, две запоздали; но вот от всех потянулся тонкий дымок.

Давно уже отмечала — тут как-то по-особому пахнет, не смолистыми курениями, тяжелыми, сладковато-терпкими, как в других храмах — а цветами и домашней выпечкой. Будто в детстве на ярмарке ей купили свежую булочку с медом…

Показалось, что с постамента глянула на нее статуя — не осуждающе, скорее, с недоумением, чуть ли не с любопытством женским:

«Ты уже просила охранить одного, потом еще одного… теперь хочешь сказать слово еще за двоих?»