— Если не ему, то кому ты служишь? — спросила она без надежды на ответ. Он и не ответил, чуть улыбнулся, словно хорошей шутке.

— Значит, верность хранить ты все-таки не умеешь, — подытожила Истэ. Я дала тебе многое, мой бывший муж еще больше, но кто-то нашелся еще. Дай догадаюсь — это связано с Золотым троном, или с кем-то из метающих подползти к нему поближе? Может быть, даже… — она хмыкнула недоверчиво, — Уж не сам ли это младший братец Тагари? Я слышала, он вернулся…

Ответом ей был смех. Затем Энори, расслабившись, словно уже получил ее "да", откинулся к стене.

— Его сейчас нет в Хинаи, ускакал зарабатывать себе обвинение в измене. С двух сторон.

— Что?!

— А, забудь. Все сложилось удачно для тебя… для нас. Если все пойдет, как надо, ты его не увидишь даже по возвращении. Я помню, вы не слишком-то ладили. Как и мы. Да и с братом они еще чудом не поссорились окончательно.

В голосе Энори ей почудилось сожаление — и что-то совсем непонятное, чуть ли не уважение, или скорее намек на него.

— Я бы не удивилась, если бы вы напротив, стали друзьями, — сухо отозвалась Истэ.

— Мы — нет. Хотя уж ему-то я ничего не сделал.

Энори помолчал, явно подбирая слова.

— Он словно лошадь с шорами на глазах, но, во всяком случае, он пытается действовать в том, что есть, а не в том, что должно быть в идеальном мире. Но что есть он не понимает и поэтому сам же подпишет себе приговор, — от легкого будничного тона ей стало не страшно уже — неприятно до крайности, словно коснулась гнилого плода.

Она поднялась, намереваясь уйти, он удержал ее за запястье. Пальцы были теплыми, но почему-то ощутила холод, словно под кожу впрыснули яд.

— Не трогай меня. Не смей.

— Не забывайся, Истэ, — прошелестел голос, — Ты больше не первая дама провинции. И ты сама понимаешь, наверное — он твоим союзником никогда не станет, а я… по крайней мере тебе не враг.

— Не враг, хотя притащил меня сюда скорее всего на смерть?

— Но не ради нее.

— Я смогу увидеть своего сына?

— А уверена, что он жив? Слышала ведь, что он слаб здоровьем, все может случиться в любой миг… Сразу так побледнела… а ведь даже сейчас ты не первым делом спросила о нем. Не притворяйся, что беспокоишься. Но Тайрену жив, он в одном из монастырей. Лечится, можно сказать, — Энори поднялся, вытянул откуда-то куртку, надел, — Хватит о грустном. Ты и вправду устала. У тебя очень красивые девочки… Отдыхайте, здесь никто не узнает о вас.

— Почему ты предал меня? — сорвалось, хотя из гордости спрашивать не желала.

— Я бы это так не назвал, — ответил он медленно, глядя в огонь.

— Именно так. Нет смысла играть словами — и без того ясно, что ты был обязан служить ему, и все такое. Но ты мог отказаться. И я знаю — заставить тебя было невозможно, ты не терпел указаний.

— Он поначалу был в ярости и про меня забыл, да он про все на свете забыл, кроме вашего побега, — Энори по-прежнему говорил медленно, будто подбирая слова, но Истэ чувствовала — он не врет и не пытается увильнуть. — Если бы я куда-то ушел в тот день, случайно или скрылся намеренно, так и поскакали бы почти наудачу, вы хорошо подготовились, заметая следы. Но один из его людей — я не назову имени — обронил, седлая коня, что вам не уйти, разве что нечисть поможет, и увидел, что я стою и смотрю на него. И слепой бы прочел — начинает прикидывать, можно ли использовать мой дар, и я опередил, пришел к Тагари и сам предложил помощь.

— Вот как, — сказала Истэ, кутаясь в накидку и пристально, цепко вглядываясь в лицо собеседника, — Я думала, скажешь, что тебе если не приказали, хотя бы спросили, можешь ли.

— Это бы все равно случилось четвертью часа позже, или потом мне бы припомнили неудачу, даже отправься они без меня. Надо было думать о будущем.

— Резонно… Мальчик из леса, которого поманила золотая лестница. Где же тут устоять. Чудесная сила не делает тебя каким-то особенным в помыслах и желаниях… И как, ничто не шевельнулось в душе? Мы ведь были обречены, нас спасло чудо. Только не пытайся сочинить, что это ты его уговорил отпустить нас, своего бывшего мужа я знаю прекрасно.

— Нет, я тут ни при чем. Но не знаю, как поступил бы. Я тоже думал, он убьет вас прямо на месте, — признался Энори. — Может быть, я попробовал бы вмешаться. Не знаю.

— Значит, не шевельнулось…

— Это тебе так важно? Хочешь раскаяния и сожалений? Скажи, Тайрену стало бы легче, услышь он, что ты очень страдала, убегая от него с чужим человеком?

— Жалею, что учила тебя, а не отравила тогда.

— Ты всегда понимала меня лучше других. Потому мы так друг к другу привязаны…

Шагнув к двери, сказал:

— Иди спать, ты правда устала. Я буду утром, мы поговорим о дальнейшем.

Не стал предупреждать — мол, бежать не пытайся, и подкупить охрану даже не думай. И ушел — не уехал, растворился в начинающейся пурге.

Замерзнув стоять на крыльце, глядеть в никуда, Истэ вернулась в комнату, села. Сперва сидела неподвижно, потом начала метаться по дому. Случайно зимней тяжелой юбкой задела скамейку для ног, та опрокинулась. Стук отрезвил женщину: не хватало еще напугать детей. Но что-то придется делать…

Девочки спали, одна свернувшись клубочком, другая вытянувшись на боку. Истэ вновь поклялась, что будет защищать их любой ценой, чем бы ни пришлось пожертвовать для этого. Только ведь… именно потому он и вызвал ее с дочерьми.

Что ж, придется взять себя в руки и продолжать начатое. Она ведь сама явилась сюда.

Когда-то она сумела переломить судьбу, отважившись на побег. Справится и на сей раз.

**

— О, ты ожил, наконец.

Ей было лет семнадцать. С длинными косами, в темно-красной шерстяной юбке, какие порой носят служанки в гостиницах, в синей запашной кофте. Девушка и вправду походила на Нээле, только была ниже и крепче, и много смешливей.

— Сколько я здесь?

— Третий день.

— О нет… моя лошадь.

Девушка прыснула.

— Все с ней в порядке. Мы присмотрели.

Интересно, остались ли у меня деньги, подумал Лиани. Хорошо, если здешние хозяева честные люди, иные не ждут платы, сами забирают все и говорят — за заботу.

— Меня зовут Кэйу, — сказала она, присела на край кровати, — Потому что я самая веселая. Рот у девушки был красиво очерчен, и необычно — будто всегда улыбается. Лиани, хоть самому усилие понадобилось, чтобы сесть, ощутил: ему только двадцать, и девушка эта, может, последняя, проявившая к нему интерес. Там-то, куда возвращается, совсем другое ждет.

Жаль только, она так на Нээле похожа. Нечестно это как-то, неправильно. Ну да есть еще время подумать, пока не вернутся силы.

— Я принесу тебе поесть, — протараторила она, и будто ее ветром смело — уже в дверном проеме мелькает красная юбка. Вскоре легкие ноги простучали по ступенькам, девушка вновь появилась, несла тарелку с пирожками и кружку с чем-то, судя по запаху, медовым; держала ее так, как держат горячее.

— Да не смотри с опаской, сколько сможешь, столько отдашь, — засмеялась она, поняв сомнения. — Выздоровел — и хорошо, кому в гостинице смерть нужна? Потом гулял бы твой призрак по коридорам, пугал постояльцев из-за угла.

Юноша представил это — и не сдержался, рассмеялся тоже. Чуть не уронил тарелку. В висках будто медные пластины загудели, но все это было ерундой. Ведь жив, и уже почти здоров, и пока еще есть немного времени.

А Кэйу, сидящая рядом, тем временем что-то говорила, говорила.

— А самое интересное-то ты пропустил!

Сейчас времени было за полдень — а на рассвете в селе накрыли шайку бандитов. Те убивали и грабили на окрестных дорогах — грабили чаще, убивали редко, но и того хватало, чтобы заслужить славу отъявленных негодяев.

Прятались где-то в холмах; говорили, главный у них на самом деле был барсуком и знал тайные тропы, а если совсем припекло, щелкал пальцами — и вся шайка в барсуков перекидывалась, уходили по норам.

И вот изменила им удача, нагрянула земельная стража. Всех переловили, связанных, провели по главной улице.