Эдуард засмеялся:

– На Дупту они не похожи, если вы это имеете в виду. Они принадлежат совсем к другой расе, и кожа у них имеет красноватый оттенок, а не коричневый или черный. Но скоро вы прибудете в Саванну и увидите сами.

На Ле-Шен спустился вечер. Начало темнеть. Арман сидел в большом кресле у окна и хмуро созерцал закат. О том, какое у него было настроение, не стоит даже и упоминать.

К нему бесшумно приблизилась Люти с подносом, на котором стоял большой бокал. От звука ее голоса он вздрогнул.

– Вот, я принесла тебе выпить холодненького. Может, это поднимет настроение.

Он молча повернулся и взял бокал, от которого исходил аромат крепкого рома.

Поставив поднос на столик, Люти опустилась на подушку, лежавшую рядом с креслом Армана, и взяла его за руку.

– Я так огорчена, – произнесла она мягко глубоким, низким голосом.

Он бросил на нее взгляд.

– Что же могло тебя огорчить?

Люти слабо улыбнулась ему в полумраке:

– Мне всегда грустно, когда ты в таком настроении. Такой мрачный, такой ожесточенный. Это ведь из-за англичанки, правда? Она очень красивая.

Арман осушил наполовину содержимое бокала одним длинным глотком.

– Допустим, ты права, но это все равно тебя не касается. – Он издал какой-то звук, отдаленно напоминающий смех. – Да и зачем мне нужна эта избалованная англичанка, которая, наверное, даже и представления не имеет, как вести хозяйство?

Улыбка Люти стала шире.

– О, молодой хозяин, ей и не надо это уметь, поскольку у тебя есть я. Она для другого. И ты это знаешь. Ведь знаешь, верно?

Арман устало улыбнулся:

– Люти, ты единственный человек, которому я разрешаю так с собой разговаривать. Почему я не сержусь на тебя за твою дерзость? А ведь следовало бы.

– Потому что я тебе как вторая мать, и ты прекрасно знаешь, что я всегда думаю лишь о том, чтобы тебе было хорошо. – Она говорила мягко, но уверенно. – Из-за чего ты так расстроился? Из-за девушки, или ты снова поссорился с отцом?

– Я полагаю, и то и другое. – Арман допил ром и протянул ей бокал. – Ты ведь знаешь, если бы Эдуард дал мне здесь полную свободу, я бы взял с этой земли вдовое больше. Одного хлопка сколько можно было бы собрать. А сколько выручить денег. Я мог бы ввести севооборот, чтобы не истощалась почва. Но на все мои предложения отец всегда отвечает отказом. У него совершенно отсутствует деловая жилка. Единственное, что он знает, – это как тратить деньги. И Жак почти такой же. С тех пор как мой брат вернулся с войны… Но что толку говорить об этом.

– Правда – то, что ты говоришь, – кивнула Люти. – Я сама это вижу. И все же тебе надо найти к отцу особый подход. А то ты всегда на него наскакиваешь, как молодой бычок, а это его только раздражает и восстанавливает против тебя.

Арман горько рассмеялся:

– Он был настроен против меня с самого начала. Задолго до всего. Ты же сама мне недавно все рассказала.

Люти тяжело вздохнула:

– Мне не следовало тебе говорить. Теперь я понимаю, что зря это сделала, но мне хотелось, чтобы ты знал правду. Я думала, если ты будешь знать, это поможет как-то справиться с ожесточением. Ты хотя бы будешь понимать причины. Но теперь я вижу, что пользы мало, это только еще больше прибавило в твою жизнь горечи.

Арман коснулся ее руки:

– Нет! Нет, Люти. Ты все делаешь правильно. Для меня очень важно знать правду. И мне действительно стало легче. Клянусь, это именно так. Ты и твоя мать – вы обе мне настоящие друзья, единственные в мире, и я обязан вам до конца своих дней. Твоя мать умерла, ее я уже никак отблагодарить не могу, но тебя, надеюсь, когда-нибудь удастся. Я дам тебе свободу. Если бывшим рабам будет разрешено здесь жить, ты останешься; в противном случае, опять же если у меня появится достаточно денег, я отправлю тебя куда-нибудь в безопасное место.

– Будем надеяться, что это когда-нибудь случится. – Она грустно улыбнулась. – Когда-нибудь, когда я уже не буду тебе нужна, когда у тебя будет кто-нибудь, например эта красотка, маленькая англичанка, которая станет присматривать за тобой…

Арман покачал головой:

– Боюсь, Люти, что как раз об этой англичанке, о которой ты говоришь, и речи быть не может. Она положила глаз на кое-кого другого в нашей семье, а ко мне не питает ни малейшего интереса.

– Ну и чудесно! – Люти всплеснула руками и поднялась на ноги. – Пойду приготовлю тебе ужин, хороший ужин. Пусть хоть вкусная еда немного тебя порадует.

Она бесшумно покинула комнату, оставив Армана снова созерцать надвигающуюся темноту, вспоминать нежные губы Ребекки и мягкую податливость ее тела.

– Фелис говорит, что это будет большой прием, – произнесла Ребекка, разглядывая в зеркале свою новую прическу. Зеркало стояло на туалетном столике в большой спальне, которую им с Маргарет отвели в особняке в Саванне. – Будет очень много важных гостей, и я слышала, как Эдуард говорил Жаку, что для него приготовлен большой сюрприз – особенный гость. Хотелось бы знать, кто это.

Занятая одеванием, Маргарет промолчала, а Ребекка задумалась, мысленно перенесясь на несколько недель назад. Эти недели, что они провели в Саванне, Ребекка считала восхитительными. По своим размерам этот городской дом, конечно, с «Домом мечты» сравниться не мог, но тоже имел прекрасную планировку и был богато меблирован. Располагался он на большом участке, фасадом к площади Рейнолдс-сквер. Его окружал живописный сад с множеством редких растений.

Жак был прав: сам город оказался довольно милым. От реки и до южной окраины его пересекала широкая, мощенная песчаником главная улица, которая называлась Булл-стрит. На нее словно нанизано было ожерелье площадей, засаженных китайскими вишнями и белыми кедрами.

В городе было несколько интересных зданий. Одно из них располагалось прямо на Рейнолдс-сквер. Это великолепное сооружение было воздвигнуто в 1789 году Джеймсом Хабершемом-младшим, который, как поняла Ребекка, был одним из самых значительных фигур в городе. Теперь в нем располагался банк Джорджии, «Плантерс бэнк». Его стены имели необычный нежно-розоватый оттенок. Эдуард объяснил, что это сквозь белую штукатурку просвечивают красные кирпичи, из которых сложен дом.

Другое интересное здание еще только воздвигалось. Ребекка всегда им любовалась, когда ей случалось оказаться поблизости. Этот огромный жилой дом, который будет занимать целый квартал, был спроектирован выдающимся архитектором Уильямом Джеем и обещал стать самым роскошным и величественным зданием во всей Саванне.

Ребекка снова повернулась к зеркалу.

– Маргарет, тебе нравится моя прическа? Прежде чем ответить, Маргарет внимательно ее изучила.

– Думаю, да. Хотя должна заметить, что это уж слишком мудрено.

Ребекка улыбнулась своему отражению.

– Господи! Неужели ты не понимаешь? Сегодня я хочу выглядеть потрясающе. Фелис сказала, что здесь соберется весь цвет Саванны, и я не желаю, чтобы меня затмили местные красавицы.

– Разве такое может случиться? Ты всегда была самой красивой, при любых обстоятельствах. Это для тебя секрет? – заметила Маргарет без всякой зависти и чувствуя даже некоторую гордость. Лично она не жаждала блистать на балу, но находиться рядом со звездой, которая вызывает восхищение и завистливые взгляды, несомненно, ей было приятно. Пусть сияет Ребекка, а Маргарет было достаточно и отраженного света. Ее бы только смутило, если бы вдруг засияла она сама.

Пребыванием в Саванне она тоже была довольна. Единственное неудобство заключалось в том, что приходилось делить комнату с Ребеккой. С большим удовольствием она бы жила отдельно. Однако пришлось смириться.

Саванна была городом сравнительно небольшим, так что здесь все друг друга знали, и приезжие всегда привлекали интерес местных жителей, особенно если это две привлекательные молодые девушки. Маргарет и Ребекку едва не рвали на части, их приглашали почти каждый день, даже опомниться было некогда. Без их участия не обходилось ни одно сколько-нибудь значительное событие в городе. А вот теперь пришла очередь Молино: они устраивают у себя в доме большой прием.