Не знаю, что она видит в моих глазах. Что чувствует.

Но на бледном личике светится печаль. Грусть. И как будто раскаяние. Сейчас передо мной она настоящая. Без напускной дерзости и наглости. Без ужимок и жеманничанья. Без фальшивой восторженности. Юная. Отчаянная. И такая потерянная.

Делаю шаг навстречу.

Еще один.

И еще.

Затем, она торопливо преодолевает оставшееся между  нами расстояние в три ее шага. Молчим. Без слов у нас общаться получается намного честнее. Правдивее. Откровеннее.

- Ты очень красивая… - выдыхаю, жадно впитывая окутавший меня аромат ее волос и кожи.

В ответ Ева лишь равнодушно пожимает плечами. Как будто сама не уверена в этом. «Наверное, красивая» - означает ее жест.

- Я так понимаю, сама ты в ЗАГСЕ не была…

Вместо подтверждения девчонка лишь хмыкает. Только мне не нужно слышать ее «да», ответ слишком очевиден.

Близость Евы сводит меня с ума. До покалывания в пальцах хочется прикоснуться. Плечи сводит от желания обнять ее хрупкую фигурку, стиснуть до хруста тоненьких косточек, выдавить из нее любые следы проникновения отца, собой одним наполнить, чтоб только обо мне думала, только мной дышала, чтоб пахла мной! Чтоб никто и никогда даже пальцем больше не тронул. Не пачкал мое.

Делаю последний шаг, нарушая последнюю границу. Лоб в лоб. Нос к носу. Пальцы к пальцам. Она закрывает глаза и выдыхает, щекоча при этом мою шею своим теплым дыханием.

Так лучше.

Мы словно два замкнувшихся контакта с одной на двоих энергией. Я нежен – она тиха и покорна. Я бешусь – она устраивает взрыв. Если следовать теории, я люблю – и она тоже любит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ А я люблю.

Вот только Ева вряд ли это чувствует. Если подумать, напрячь извилины и попытаться вспомнить – что я вообще хорошего ей сказал? Что сделал, чтобы она действительно могла довериться? Всю дорогу лишь попрекаю себя и ее своим отцом. Задавливаю эмоции чувством вины. Бешусь. Ревную. Горю. Веду себя, как последний мудак, ожидая, что девчонка разрулит всю ситуацию самостоятельно.

А в первую очередь надо ее защищать. Может даже от себя самой. Потому что кем бы она там себя не возомнила, она всего лишь слабая девочка. Я ведь помню тот властный тон и приказы отца, подслушанные в шкафу. Вениамин умеет убеждать. И принуждать тоже. И кому тогда ей жаловаться? Мне? Его сыну, чуть ли не боготворящему своего папашу? Даже дура так не поступила бы. А Ева кто угодно, но не дура.

Вспоминаю о том, что он ее фотографировал и впервые хочу увидеть, как именно. Взглянуть на момент их близости. Возможно, найти ответы в ее глазах. Какая она на тех фото? Счастливая? Страстная? С зацелованными губами и розовыми щеками? С прилипшими к покрывшемуся испариной лбу волосами? Расслабленная? Удовлетворенная? С диким блеском в глазах и шальной улыбкой?

Такая же, как со мной?

Верить надо фактам, а не собственным домыслам, ведь так?

Ведь если я замечу хоть искру отчаяния и беспомощности в кадре, то смогу позволить себе все ей простить. И заслужить в ответ ее прощение … Обнулить счет. Перевернуть страницу.

Простой шаг. Пойти. Взять флешку. Посмотреть.

Узнать.

Легко. И страшно.

Потому что в любом случае я кого-то потеряю. Очевидно, что остаться и с отцом, и с Евой отныне непостижимая блажь. Утопия. Она говорила об этом с самого начала. Просто я не хотел слышать.

Я действительно не могу болтаться между ними.

Прислушиваюсь к себе, чтобы понять, чего же из двух вариантов боюсь больше – понять, что Ева абсолютно свободна в своем выборе и не нуждается ни во мне, ни в моих чувствах. Что чувствует себя вполне уверенно и безопасно. Хладнокровно и цинично выполняя задание любыми способами.

Или убедиться в том, что отец вовсе не тот идеал, как гласит его репутация. Не тот преисполненный достоинством и честью офицер, не способный на подлость, жестокость и противоправные действия. Ведь я уже уловил много звоночков, противоречащих этому имиджу.

И, положа руку на сердце, во второй вариант верится охотнее. Вчерашняя школьница против заматеревшего военного, участника боевых действий при чинах и власти. Эти противники никак не могут быть равносильными.

Прямо сейчас пойду и заберу эту чертову флешку!

Вчера он тоже ее фотографировал?

Да даже если и нет. Как минимум раз он использовал фотоаппарат.

Восстановить данные с накопителя проще простого.

Секунды несутся одна за другой, беспощадно отмеряя минуты. Сколько мы стоим вот так? Минуту? Час? День? Все становится неважным, если наши тела вступают в контакт. Я уже готов был сорваться с места, но по-прежнему не сдвинулся ни на миллиметр, упираясь лбом в лоб Евы, слушая ее слегка неровное дыхание, ощущая, как подрагивают кончики прохладных девичьих пальчиков, выбивая из моих, точно так же лишенных спокойствия, разряды электрических импульсов.

Ее губы пахнут все так же, как и в первый раз. Бананово-клубничная жвачка. Манят. Хочу целовать их. Жадно. Долго. Глубоко.

Кусать, зализывать, сосать.

Проводить по ним языком, пальцем, членом.

Чтоб моя только. Мне одному. Никому больше.

Вот только слишком точит внутри ночной разговор, разъедает, жжет. Рвется наружу. Навязчиво зудит вопрос – что вчера эти губы делали? С НИМ. Только эта мысль удерживает меня и не дает наброситься с поцелуями. Он кончал в ее рот? Толкался в глубину своим членом? Она сопротивлялась при этом? Или покорно принимала?

Калейдоскоп полярных эмоций душит, раздирает, бесит. Смогу ли я и впредь целовать ее, узнай, что отец не обманул? Не в состоянии адекватно ответить даже сам себе. Но неизвестность еще хуже.

- Трахалась с ним вчера?

Весь флер романтики и единения слетел в одночасье. Ева сделала шаг назад и впилась в меня сверкающим булатными ножами взглядом.

- Так ты поэтому с утра на меня взъелся и рычишь, как питбуль? – злобно бросила она.

Я решил не отвечать. Просто пожал плечами.

Очевидные же вещи! Неужели о таком надо говорить вслух?

Только равнодушие мое напускное. Сердце колотится, глаза ловят малейшие мимические движения на ее лице. Скажи, скажи, скажи, что НЕТ! Или что он тебя заставил.

- Знаешь что, Королев?! – взвизгнула она. Кажется, не у одного меня сдают нервы. – ПОШЕЛ НА ХРЕН!

Две прохладные ладошки толкнули меня в грудь.

Какая же она слабая….

Видимо, Ева и сама о том же подумала, когда я даже не двинулся от ее удара. Это разозлило девчонку еще больше.

Рыкнув что-то неразборчивое и явно нецензурное, Ева обогнула меня и, чеканя шаги, влетела на второй этаж. Меньше, чем через минуту выскочила обратно, только уже не в свадебном платье, а в легком сарафане. Босые ноги легко и стремительно несли ее невесомое тело к выходу. Остановившись резко напротив, Ева, склонив на бок голову, пытливо вгляделась в мои глаза. Как будто решала в уме квадратное уравнение, а затем вдруг ехидно выдала.

- Трахалась! И вчера, и позавчера, и вообще – каждый божий день! А от минета  Вениамин пришел в полнейший восторг! Сразу женился, как видишь! Так что спасибо за тренировку!

Врет!

ВРЕТ!

По глазам вижу!

И улыбаюсь, как дебил.

- Врешь!

- Пошел ты!

И пулей выскочила наружу. Пребывая в каком-то ступоре, я не сразу разобрал, что хлопнула металлическая калитка. Раскатистый вибрирующий звон ее отдаленным эхом возник в голове и потерялся в гулком рое моих собственных мыслей.

Не было вчера у них ничего!

НЕ БЫЛО!

Значит, отец специально наговорил мне все эти унизительные подробности о феерических способностях Евиного рта. Хотел посмотреть на реакцию. Вывести на эмоции. Значит, в чем-то подозревает меня. Нас.

Оглушающая тишина вырвала сознание из непрерывного потока размышлений. На улице заметно стемнело, порывистый ветер поднимал с земли пыль едва ли не до самой крыши.