В дверь постучали. Я вынырнула из раздумий и пошла открывать.

На пороге стояла Кайна, моя соседка и ровесница, и к тому же большая любительница сладкого. Этакая румяная пышечка с задорным взглядом и легким характером.

— Лайса, не вздумай прятать от меня торт! — своеобразно поздоровалась она и, оттеснив меня с дверного проема, протиснулась в дом.

Я улыбнулась. Бесцеремонность моей подруги меня веселила, не причиняя особых неудобств, а вот многих людей просто раздражала. Пока я закрывала дверь, Кайна подошла к столу.

— О, я повешусь на собственной косе! Сегодня этот твой Валес превзошел сам себя!

Хм, вообще-то каждое произведение «моего» кондитера она встречала с подобным восторгом. А обещание повеситься на собственной косе было излюбленной присказкой Кайны. Я, привыкнув за время нашей дружбы, на эти слова не обращала абсолютно никакого внимания. А вот люди, слышавшие такое впервые, подчас выдавали самые разнообразные реакции. От молчаливого удивления до осенения себя крестным знамением. Меня особенно поразил один смышленый парнишка лет семнадцати, который не удивился, не возмутился, а спокойно заявил, окинув мою подругу ехидным взглядом:

— Слушай, ты это... косу не порти. Жалко же! Порвется от веса!

Я тогда согнулась от хохота, глядя на впавшую в ступор подругу. А коса и вправду у нее была дивная. Длинная, намного ниже пояса, цвета воронова крыла, толщиною с кулак. Моя русая растительность тоже могла бы называться косой, но была слегка короче и менее густая. Да и заплетала я ее крайне редко.

Тем временем Кайна, ничуть не смущаясь, достала тарелку, отхватила себе половину вкуснятины и принялась ее тут же уплетать. Когда на тарелке не осталось ни крошки, подруга довольно похлопала себя по животу и вздохнула:

— Жаль, все вкусное и хорошее заканчивается быстро! Кстати, ты в курсе — сегодня на площади лошадей продают. Погонщики рано утром в город пришли. Хочешь посмотреть?

— Почему бы и нет! — ответила я.— Подожди, только кошель возьму.

Проклиная стоящую жару, по солнцепеку мы добрались по узким улочкам к центральной площади города.

Да, продажа была в самом разгаре. Под жарким полуденным солнцем галдящая потная толпа покупателей и любителей просто поглазеть окружила плотным кольцом с десяток лошадей. Протискиваясь сквозь народ, я слышала обрывки разговоров:

— Эх, жаль, каурую купили!

— Не стойте на моих ногах! Своих, что ли, не хватает?

— А эта, видно, смирная...

— Я тебе щас сама такую кобылицу покажу, быстро мерином станешь!

— Посмотрите, посмотрите, ну настоящий черт!

Я покрутила головой в поисках упомянутого черта. Чуть в стороне от всех лошадей три человека удерживали на привязи смоляного беснующегося жеребца. Тот вставал на дыбы, возмущенно ржал, бил копытами по воздуху и старался лягнуть любого, кто находился в пределах досягаемости. Правда, таких дураков не нашлось. Покупатели сторонились черного красавца, предпочитая других, более спокойных лошадок. Меня, разумеется, ноги сразу понесли именно к нему.

— О, я повешусь на собственной косе! Ты, как всегда, легких путей не ищешь! — донеслось мне вслед.

Своим громким воплем Кайна вновь обратила на себя возмущенное внимание половины присутствующих. Я же застыла, рассматривая жеребца.

Красивый! Конь был абсолютно черный, без единого пятнышка. Длинная грива и роскошный хвост блестели и переливались на солнце, сильное тело лоснилось от выступившего пота.

«Бедный,— подумала я.— Тяжело брыкаться в такую жару!

Я внимательно следила за животным, стараясь поймать взгляд темно-лиловых глаз. Наконец мне это удалось. Не отрывая взгляда, я осторожно проникла в сознание жеребца.

— Страшно! Жарко! Устал! Пить! — поймала я беспокойные эмоции.

«Спокойно, милый,— подумала я.— Сейчас я освобожу тебя».

Лиловый глаз дрогнул.

Я подошла к табунщикам:

— Сколько стоит черный конь?

Те переглянулись и громко заржали.

— Детка, тебе жить надоело? Найди более гуманный способ расстаться с жизнью,— заявил один.

— Кажется, я спросила цену! — Металл, прозвучавший в моем голосе, резко оборвал грубый хохот, заставив погонщиков более заинтересованно взглянуть в мою сторону.

— Сумасшедшая! — прошелестело в толпе.

— Тридцать золотых, если денег хватит! — Табунщик показал в издевательской улыбке щербатые желтые зубы.

— Идет! — Я без колебаний открыла кошель и отсчитала требуемую сумму, принципиально не обращая никакого внимания на явно завышенную цену. Монеты перекочевали в потную ладонь. «С ума сошла! — вопил про себя мой внутренний голос в процессе расплаты.— Это же бешеные деньжищи!»

Я лишь мысленно посоветовала ему заткнуться.

— Уводи сама, если такая смелая,— процедил табунщик.

Я без колебаний приблизилась к коню. Тот всхрапнул, но на дыбы не встал. Я вновь посмотрела в лиловый омут.

Пойдем со мной, милый! Я дам тебе воду и укрою от жары.

В мою ладонь легли три шероховатые веревки, на которых удерживали жеребца. Не отрывая глаз, я мысленно продолжила успокаивающий монолог с животным, попутно избавляя его от веревок. Как только в моих руках осталась последняя, народ, стоявший поблизости, бросился врассыпную. Я погладила черную гриву и кивнула, мысленно приглашая коня пойти за мной. Тот переступил тонкими ногами и медленно двинулся в мою сторону. В абсолютном молчании мы вдвоем вышли из толпы.

Но не успели сделать и десяти шагов, как грянул многоголосый хохот. Я слегка улыбнулась — не удержалась от легкой шалости — на нахальном табунщике, продавшем мне красавца, лопнули штаны. Вследствие чего все присутствующие смогли оценить его рыхлый белый зад и стремительно наливающееся краской лицо. Все правильно, хорошо смеется тот, кто смеется... от души!

По дороге я напоила коня из фонтана, купила у бойкой торговки сметану и творог (Тимошка обрадуется), и тут меня догнала Кайна.

— Я повешусь на собственной косе! Такие деньги за коня! Лайса, ты с ума сошла! — без остановки тараторила она.

Да, деньги были приличные, можно было комнату прикупить. Но мой домик на окраинной уютной улочке, высотой в два этажа и насчитывающий пять комнат, меня вполне устраивал, а конь нуждался в помощи (читай — покупке), иначе дело закончилось бы плачевно. Строптивого коня никто бы не купил, и в итоге, ломая нрав свободного животного, табунщики забили бы коня до смерти. Поэтому с мнением Кайны я была в корне не согласна.

Купив пирожок с вареньем, я угостила им подругу, и поток ее возмущения быстро прекратился, сменившись жеванием. В тишине мы дошли до нашей улицы.

— Куда коня денешь? — спросила Кайна.

Эх, жаль, пирожки не бесконечны, вздохнула я про себя, а вслух ответила:

— Оставлю в конюшне дядюшки Сойда.

Дядюшка Сойд держал конюшню в конце улицы. Горожане, которым некуда было девать лошадей, пользовались его услугами, расплачиваясь звонкой монетой, и кони всегда были накормлены и ухожены.

— Я повешусь на собственной косе! констатировала Кайна, выражая тем самым свое безмерное удивление.

Упомянутая мной конюшня была не из дешевых. К счастью, мы подошли к ее дому, и подруга, вспомнив о неотложных делах, поспешила уйти. Мы с конем остались вдвоем. Я привязала его к растущему возле дома дереву и быстро внесла покупки в дом, а затем, вернувшись и отвязав животное, открыла портал. Благо на улочке никого из прохожих не наблюдалось.

Вышли мы на берегу озера в тихом лесу. Мягкий шелест деревьев действовал умиротворяюще, а щебет разноголосых пернатых лесных обитателей приятно ласкал слух.

Я потянула красавца к озеру. Конь осторожно вошел в воду и припал губами к влаге. Я подождала, пока он напьется, а потом увлекла его поглубже и принялась смывать с него пыль и пот. Красавец тихо отфыркивался, но спокойно принимал мою заботу.