Его голова опустилась.

— Я не могу. Я не могу говорить сегодня об этом.

Я подняла его лицо, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Все хорошо. Я понимаю это. Но я просто хочу, чтобы ты знал, что это не твоя вина, Тристан. Мне нужно, чтобы ты понял это. Ты был лучшим отцом и мужем, каким только мог быть.

Его глаза говорили мне, что он мне не верит. Я лишь надеялась, что однажды он поверит.

— Какая часть была самой сложной для тебя, когда ты их потерял? Какой был самый худший момент в первую неделю?

Он заколебался, но разомкнул губы и начал говорить.

— За день до похорон я пытался убить себя, — прошептал он, полностью обнажая и открывая тайны. — Я сидел в ванной комнате своих родителей и пытался покончить с собой.

Ох, Тристан…

— Я помню, как смотрел на себя в зеркало, зная, что мое сердце умерло вместе с ними. Я знал, что был мертв. Я был мертв с этого момента, понимаешь? Я смирился с этим. Смирился с тем, что стал мерзким и черствым, потому что был убежден, что не заслуживаю заботы. Я оттолкнул моих родителей, потому что хотел остаться с собственным призраком. Я так сильно хотел быть мертвым, потому что чувствовал, что так будет лучше, проще. Но когда появилась ты, и я начал вспоминать, что значит жить, — его бедра прижались к моим, и ритм моего сердца ускорился. Его голос послал мурашки по моему телу. — Элизабет?

— Да?

— Это проще с тобой.

— Что проще со мной?

Его рука легла на низ моей спины. Мои бедра выгнулись в сторону его бедер, наши тела медленно становились одним целым. Он пробежался пальцами по моей шее, когда я закрыла глаза, и он тихо проговорил так, чтобы моя душа услышала.

— Быть живым.

Я глубоко вздохнула.

— Ты хороший, Трис. Ты очень хороший. Даже если ты чувствуешь себя бесполезным.

— Теперь я могу увидеть твою душу? — спросил он. Я нервно кивнула и пустила его внутрь своего дома.

— Любовные письма? — спросил он, сидя на моем диване, когда я открыла оловянную коробочку в форме сердца.

— Да.

— От Стивена тебе?

Я покачала головой.

— Моя мама писала их моему отцу, и он писал ей в ответ почти каждый день с момента их встречи. После его смерти я читала их каждый день. Просто чтобы помнить о нем. Но потом в один из дней мама выбросила их. Я нашла их… и продолжаю читать их все время.

Он кивнул с пониманием, когда выбрал одно из них и прочел. «Ты спишь рядом со мной, и каждую секунду я люблю тебя чуточку больше. — ХБ.»

Я всегда улыбалась, читая это письмо.

— Они не всегда были так счастливы. Было нечто, чего я даже не знала о своих родителях до тех пор, пока не начала читать эти письма, — я выудила из коробки одно письмо. — Как вот это. «Я знаю, что ты считаешь себя ущербной женщиной. Я знаю, что ты считаешь себя ущербной женщиной и обвиняешь в нашей потере свое тело. Я знаю, что ты считаешь себя ущербной женщиной из-за того, что сказали доктора. Но ты неправа. Ты сильная, умная и несломленная. Ты больше, чем женщина. Ты самая прекрасная в мире, и я единственный мужчина, которому повезло называть тебя своей богиней. — КБ». Я даже не знала, что они потеряли ребенка до меня. Я не знала… — я улыбнулась Тристану, который впитывал все это. — В любом случае, мои родители были первыми, у кого я увидела настоящую любовь. Мне бы хотелось, чтобы мы со Стивеном писали друг другу письма. Это было бы здорово.

— Мне так жаль, — сказал он.

Я кивнула, потому что чувствовала то же самое.

Закрыв оловянную коробку, я придвинулась ближе к нему на диване.

— Как твоя мама справилась с его потерей? — спросил он.

— Она не справилась. Она использовала мужчин, чтобы забыть. Она потеряла себя в тот день, когда потеряла моего отца. Это просто грустно, потому что, ну, я скучаю по ней.

— Я скучаю по своим родителям. После того, как Джейми и Чарли умерли, я сбежал от них, потому что они меня поддерживали, а я не думал, что заслуживаю поддержки.

— Может быть, тебе стоит позвонить им.

— Я не знаю… — прошептал Тристан. — Я все еще не уверен, что заслуживаю их поддержки.

— Может, скоро.

— Ага. Может, скоро. Так… — сказал он, меняя тему. — Какая часть была для тебя самой сложной? Что было самым худшим для тебя?

— Эмм, сказать Эмме. Я даже не смогла сделать это правильно. В первую ночь я лежала в ее кровати, обнимая ее, и она спрашивала, когда папочка вернется домой. Я потеряла самообладание и начала плакать, и вот тогда это стало реальным для меня. С этого момента я поняла, что моя жизнь больше не будет прежней, — Тристан потянулся и пробежался своими большими пальцами под моими глазами, вытирая слезы, которые я даже не заметила. — Все нормально, — пообещала я. — Я в порядке.

Он покачал головой.

— Нет, не в порядке.

— Да. Все хорошо. Я в порядке.

Тристан прищурился.

— Тебе не нужно быть в порядке все время. Это нормально, что тебе иногда бывает больно. Это нормально, ощущать себя, словно блуждаешь в темноте. Это плохие дни, которые делают хорошие дни еще лучше.

Я пробежалась руками по его волосам, приближая свои губы к его губам.

— Поцелуй меня, — прошептала я, положив свои пальцы на его грудь, вбирая ощущение его сердца, бьющегося под моими ладонями.

Он колебался.

— Если я поцелую тебя, мы не сможем вернуться назад. Если я поцелую тебя… я никогда не захочу остановиться.

Языком я медленно провела по его нижней губе, и шепотом произнесла:

— Поцелуй меня.

Тристан скользнул ладонями по моей спине, притянул меня ближе к себе и начал растирать мою спину круговыми движениями. Мы были так близко друг к другу, что было сложно сказать, были ли мы двумя отдельными людьми или одной душой, раскрывающей свои сокровенные желания в первый раз.

— Ты уверена? — спросил он.

— Поцелуй меня.

— Лиззи…

Улыбнувшись уголком рта, я приложила палец к его губам.

— Я скажу тебе это в последний раз, Тристан. Поцелуй…

Мне не пришлось заканчивать фразу, и я с трудом помню, как он перенес меня в мою спальню.

Тристан прижал меня спиной к комоду, его хватка усилилась вокруг моей талии, и в этот момент наши губы встретились. Он пробовал своим ртом каждый миллиметр моих губ, углубляя нашу связь. Его пальцы путешествовали вверх по моему позвоночнику, посылая мурашки по всему моему телу. Тристан наклонился ближе, языком раскрыл мои губы, чтобы найти мой язык и сплестись с ним в страстном танце. Он еще крепче обернул руки вокруг меня, и я вонзила свои пальцы в мышцы его спины, держась за него так, словно он был моим миром. И он им был. Я наклонила голову в сторону, запутываясь пальцами в его волосах, призывая целовать меня глубже, жестче, быстрее…

— Тристан, — простонала я напротив его рта, и он зарычал. Я опустила руки к краю его футболки и подняла ее, чувствуя скрывающееся под ней крепкое тело. Мне нравилось, как он ощущался. Мне нравился его вкус. Я любила то, как я влюблялась в него.

Я не знала, что это возможно. Не знала, что разбитые части моего сердца все еще могут биться от любви.

Тристан поднял меня, сжимая мою спину, и посадил на край матраса. Его вдохи были быстрыми, его голод был ощутим.

— Я так сильно хочу тебя, Лиззи.

Он вздохнул, пососал мочку моего уха, а затем провел языком по моему подбородку и достиг моих губ. Он прикасался своим языком к моим губам, словно пытался попробовать каждую крошечную частичку меня. Тристан скользнул руками под мое платье, и я застонала. Я наблюдала за тем, как он спустил мои трусики вниз по бедрам и отбросил их в сторону. Он пододвинул меня ближе к своему телу и раздвинул мои ноги, позволяя почувствовать его твердость. Увидев сильное желание в его глазах, я улыбнулась. С ним я всегда улыбалась.