Стоявший напротив меня мужчина остался бесстрастен, не впитывая, но отражая выплеснувшиеся на него эмоции. В нём не было ни сочувствия, ни понимания, ни всепрощения…

И я был благодарен ему за это.

– Прошу простить меня, дядя Дай. Видимо, мне больше не достаёт Силы быть Воином. Позвольте мне покинуть этот дом. Меня ждут те, кто нуждается в моей защите...

– Не важно кто ты: Самурай или Ронин. Пройти Путь до конца позволяет лишь сердце. Сейчас твоё сердце кровоточит болью и пылает сомнениями. Это только твой Путь. И ты должен пройти его сам, – столь же бесстрастно произнёс Охаяси Дай на прощание и обозначил поклон. – Надеюсь, что мы с тобой ещё увидимся, Воин…

***

Ещё не существует науки, способной доподлинно объяснить природу души и чувств человека. Именно "душа" является самой яркой его отличительной особенностью от прочих разумных существ. Никто ещё не доказал факта её отсутствия. Ведь в существовании этой самой "души" мало кто по-настоящему сомневается, признавая за жизнью право на нечто непостижимое разумом.

Взамен люди столетиями спорят о побудительных причинах чувств, без тени сомнений пытаясь объять необъятное, и, наконец, провести чёткие границы, дабы постигнуть саму суть своего устройства. Чтобы в конце пути, обессилев после многочисленных попыток, было не так стыдно признавать своё поражение.

На просторной кухне гостевого домика, среди блестящих лаком и стёклами шкафов, нарезая овощи для своего фирменно-острого рагу с говядиной, Алекс Розенкрейц размышлял о предстоящем поражении, признавая все свои попытки понять причины происходящего с ним совершенно бессмысленными и бесплодными.

Хирургически острая сталь кухонного ножа, самолично доведённого до совершенства с помощью точильного камня, с лёгкостью пластала похрустывающие перчики чили на мелкие кубики – руки юноши двигались безукоризненно точно и при этом быстро – они жили собственной жизнью, действуя независимо от разума и не тревожа охватившую его лёгкую грусть.

Он нарезал овощи и потерянно улыбался, зная, как глупо выглядит со стороны. И всё равно улыбался, всё чётче ощущая глубокую трещину в своём мировоззрении. Глубокую настолько, что привычный мир рушился на глазах.

Взрослый мужчина, проживший яркую насыщенную жизнь, и вместе с тем успевший хлебнуть лиха, циничный и расчётливый, как и положено магистру тайного общества, практикующего мистические практики не один десяток лет. В полной мере познавший грязь, кровь, разочарование и предательства, в том числе и от родных и любимых людей. Утративший веру в бога, людей и любовь.

И тем не менее – Алекс влюбился. И стыдился признаться себе в этом, даже понимая, что тем самым становится архетипным персонажем третьесортного дамского романа.

Он был влюблён и ему было пох… что о нём могут подумать люди. Но при этом он упорно отрицал очевидное до неминуемого финала поставленной Судьбой комедии.

Дождавшись появления румяной корочки на небольших кубиках говядины, что поджаривалась в сотейнике на небольшом количестве подсолнечного масла, юноша ловко извлёк мясо и закинул в масло нарезанные лук и чеснок. Шкворчащий сотейник услаждал его слух, благоухание слегка обжаренной говядины ласкало его обоняние оттенками крови и потому невесёлые мысли не превышали предела разумного.

– Если страдать, то, хотя бы, стоит делать это со вкусом… – озвучил он свой вывод перед тем, как удалился из гостиной комнаты, где долго беседовал с сёстрами Мияги, решившими наконец-то озвучить ему своё условие. Стоит заметить, довольно безжалостное и ультимативное.

– Выучи японский язык и основные принципы этикета не позже, чем через три месяца. Научись сносно писать и разговаривать на отвлечённые темы, прими то, как до́лжно вести себя на нашей родине. Тогда мы будем согласны с тобой встречаться, – процитировал он ультиматум девушек вслух и довольно громко, но не обратил на это никакого внимания, продолжая автоматически помешивать лук, обжаривающийся до золотистой корочки. – А больше них… вам не надо, дорогие мои?

Вопрос, разумеется, был риторическим. Алекс и тогда его задал, впрочем, ограничившись исключительно мыслью. И спустя несколько мгновений сразу и полностью согласился с условиями ультиматума.

– Вот нахрена мне всё это было нужно?! Какой японский?! В нём три азбуки! А этикет? У меня самурай под боком жил, а я так них… в нём и не понял!

Признаваться себе, даже в столь мелком поражении, тоже оказалось довольно неприятно, но в познании самураев и этикета Алекс Розенкрейц продвинулся одинаково недалеко.

– Ещё и камикадзе этот на меня обиделся. Представитель древнего, но очень бедного рода. Шпага и честь, в лучших традициях мушкетёрского романа! Податься, что ли в пираты? Не думаю, что здесь это кого-нибудь шокирует, раз есть и такие персонажи, – продолжал он гневно выговариваться, заливая поджаренные овощи предварительно заготовленным куриным бульоном. Сама же отварная курица терпеливо ожидала своего часа – по плану её трансформация в острый японский салат рейкан начиналась лишь после того, как говяжье рагу очутилось бы в разогретой духовке.

– Точно! – воскликнул Алекс, сбиваясь с мысли и нашаривая рукой необходимые кнопки на электронной панели плиты. – Теперь соус... Как дедушка говорил? Чтобы ни одного комочка не было!

Добавленная в обжарку мука и так была в достаточной мере перемешана и растворена, но перфекционизм требовал тщательной проверки на соответствие. Убедившись в правильной консистенции получившегося бульона, он втянул шлейф ароматов и принялся за финальный этап ритуала по созданию колдовского отвара, погружая в бульон мелкие размятые томаты и обжаренное до румяной корочки мясо – пошедший на него окорок зрелого, но ещё достаточно молодого быка отвечал строгим требованиям взыскательного гурмана старинных сибирских ресторанов – в провинциях Великой Империи всегда хорошо, изобретательно и вкусно готовили мясо. Засыпав всё сверху мелко нарезанными кубиками перца чили и несколькими щепотками соли, парень сноровисто накрыл посудину с бульоном слоем фольги и придавил её тяжёлой крышкой, безжалостно отправляя огнестойкую посудину в пахнувший жаром разогретый зев духовой печи.

– Отправляйся в Ад и раньше, чем через полтора часа не смей возвращаться! – театрально воззвал он к будущему рагу, плотно притворяя дверцу.

Маска юноши, что сопровождала его последние годы, приросла значительно глубже, чем он мог себе представить. Молодое тело, сотрясаемое, как гормональным, так и психическим штормом, самостоятельно вступило в прогрессирующий симбиоз с его значительно более старшим духом. Весной ему суммарно исполнилось бы пятьдесят лет. Но всё чаще он ощущал свои вторые семнадцать. И действовал соответственно этому возрасту...

– Большим Каретным и не пахнет. Но вот рука за пистолетом тянется, – печально констатировал он, доставая сигарету из початой пачки контрабандного "Кэмела". – То ли перестрелять всех к чёртовой матери, то ли самому застрелиться?..

– С курением тоже придётся завязывать, – произнесла неслышно появившаяся у него за плечом Риасу, выхватывая сигарету изо рта парня едва заметным глазу движением изящной девичьей руки. – Ничего личного – только бизнес! Мой жених не будет иметь таких вредных привычек. Сестра меня поддержит.

Нахмурившись, Алекс отлип от стола, на который до того опирался. Расправив плечи, развернулся к появившейся девушке и, столь же быстрым движением, вернул себе отнятое.

– Тише, тише… – спокойно замурлыкала Риасу, – Никакого принуждения…

– Тебе точно семнадцать?

– Нахал. – Чарующе улыбнулась девушка и на несколько секунд задумалась, тщательно складывая фразу на английском: – Ты можешь делать что пожелаешь. Мы тоже не в восторге от перспективы фиктивного замужества.