Тем временем гость поприветствовал нас, уселся у огня и достал из холщового мешочка прокуренную трубочку. Молча, с наслаждением, он принялся попыхивать ею. Запахло крепкой махоркой. Лишь после этого старик снова заговорил.

— Уморился…

— Заманки осматривал? — деловито осведомился Митька.

— Осматривал… А ну-ка, возьми глухарчика на ужин… — Старик отвязал от ремня птицу.

— Дедушка Тит, не нарвался на медведя сегодня? — снова поинтересовался Митька.

— Как не нарваться, коли их в округе тьма-тьмущая! В других местах повыбивали, а у нас, слава Богу, еще сохранились косолапые. Вот только что видел развороченный муравейник. Видать, зверь почуял меня и убежал. Даже полакомиться муравьиными яйцами не успел.

Старик махнул рукой.

— Бедокурят иногда косолапые вовсю. Не только муравейники ломают, а валят столбы телеграфные и рвут линии.

— Зачем же медведям валить столбы? — удивился я.

— Телеграфные линии им вовсе не нужны, — ответил дедушка Тит. — Просто идет косолапый и вдруг слышит гудение, вроде бы как пчелиное. Глядь — столб с проводами стоит. И кажется зверю, что там пчелы прячутся. Вот зверь и начинает раскачивать столб, пока не свалит…

— Приходилось один на один выходить на медведя? — спросил я.

— А вот стяни с меня рубаху — и увидишь! — ответил старик, будто вспомнил что-то радостное. — Спина у меня хозяином драная да ребра его лапами переломаны.

— Как же ты ему разрешил? — с ехидцей проговорил Митька.

— Он разрешения не спрашивает, когда сзади наваливается да по шапке бьет, — все так же добродушно ответил гость. — Как от него оборонишься, коли ружье не успел сорвать с плеча и в руках только нож?.. А у него, лешего, и зубы, и когти. Да и сам он — эдакая глыба… Помню, повалил меня на спину и пасть разинул такую, что и шапкой не заткнуть…

— Ну и как из-под него живым выполз? — удивился Андреич.

— Не выполз бы, если бы кобель мой Баргай не подсобил. Пес всегда при мне, вот только теперь куда-то запропастился. Утром погнал оленя и до сих пор нет. И чего погнал? Я ведь на оленя теперь не ходок… — старик снова усмехнулся. — Да Бог с ним, найдется. Не раз уже такое вытворял.

Вот и ночь наступила. Хоть все мы устали от дневных переходов и забот, а спать никому не хотелось.

Дедушка Тит после чая разговорчивым оказался. Видно, медвежья тема ему по душе пришлась:

— И все ж не так страшен косолапый, что по земле да по льдам хаживает…

Старик не успел договорить. Митька прервал его на полуслове:

— А какие ж еще бывают? Летающие или подземные?..

Андреич укоризненно взглянул на него.

— Бурмоли да знай меру!..

Но дедушка Тит не обиделся, лишь снисходительно улыбнулся:

— Случилось однажды повстречать и подземельного зверя… Давно это было. Еще перед первой… германской… Занесла меня судьбинушка на Урал, на речку Сертынья…

Митька снова раскрыл рот, наверное, опять хотел брякнуть свое очередное ехидство, но сдержался. Однако шепнул мне украдкой:

— А вечный-то дедок наш кандальником был в молодости… Шавырил купцов по калганам на дорогах.

За то и в браслеты одели. Потом деру дал с кичей и стал таежным ветром…

Дедушка Тит скользнул взглядом по Митьке, будто чирканул бритвой. Тот и замолк сразу. А старик все так же невозмутимо продолжал:

— Дознались господа начальники, где я обитаю, и нет, чтобы сразу мне волю сгасить, нашли иной подход. Нашептал им залетный иностранец — то ли большой ученый, то ли ярый прохвост, — что обитают в подземельях среднего и заполярного Урала до потопные звери. Называл он их «пещерны львы и медведи»…

Митька от этих слов аж глаза вытаращил и толкнул меня локтем:

— Ты видал?! Во как загибали в старину!.. А тут приврешь маленько, так тебя балаболом и брехуном на всю жизнь окрестят…

Не обращая внимания на недоверчивые взгляды слушателей, дедушка Тит спокойно продолжал:

— И сказали мне господа-начальнички: добудешь

кого-либо из этих пещерных зверюг — дадим уйти на все четыре стороны. Еще и паспорт новый получишь… Видно, хорошо иностранец заплатил господам начальничкам, раз такое пообещали. Снарядили меня как положено, и одежонку новую справили, и харчами не обошли, и мосинскую винтовку и револьвер выдали. Два месяца блуждал я по уральским пещерам. И верил и не верил в эту затею. Косолапый в пещере — это еще куда ни шло. Но львов на Урале отродясь не было. Но вот повстречал я за горой Неройка двух старичков. До того оба махонькие, что в котомку уместить можно. Глянулся я им. Поделился махоркой да кисет новый подарил. Они мне за то монеткой серебряной наградили. Только монетка та была размером с чайное блюдце и чистой — без всяких знаков. Оказалось, старички добывали серебро. Отливали из него всякие всячины, а потом прятали. Зачем так делали — до сей поры не могу понять.

— А эти горные старички, случаем, не из племени чуди-белоглазой? — поинтересовался Андреич.

— Из них самых, — кивнул дедушка Тит. — Рассказал я своим новым приятелям, зачем наведался в их места. Они подтвердили, что имеются пещеры, где обитают «угрюмые слепни». Так старички называли подземных зверей. По описаниям одни «угрюмые слепни» походили на рысь — только раза в два покрупнее, другие — на матерых белых медведей. И те и другие не переносили солнечный свет и сразу лишались зрения, если выходили из пещер.

— А чем же они питались в подземелье? — поинтересовался Митька.

Дедушка Тит пожал плечами:

— Видать, в пещерах, окромя «угрюмых слепней», жили и другие твари. Но сказывали старички, а потом я и от других слышал, что «подземельны медведи и львы» из своего царства все же выбирались изредка. На охоту они выходили в темные ночи, когда луна и звезды

в тучах завязали…

— Ну так удалось добыть хоть одного пещерного зверя? — нетерпеливо заерзал Митька.

— Сам не подстрелил, а шкуру льва заполучил, — ответил дедушка Тит. — При мне схватились два зверя. Уж не знаю, чего они не поделили. Дрались и ревели «угрюмые слепни» так, что с верховья пещеры камни сыпались. Никогда не слышал страшнее рева, а потом один другому хребет переломил. Но жрать не стал.

Ушел победитель в темень, а я побыстрей веревку накинул на убитого льва и к выходу поволок. На свету снял шкуру. Огромадная оказалась. Не меньше, чем у взрослого бурого медведя… Приволок я ту шкуру по назначению. А у господ начальников — перемены.

Упорхнул неизвестно куда иностранец, и интерес к пещерным зверям у всех пропал. Отдал я шкуру околоточному надзирателю, а тот обещание сдержал. Отпустил на все четыре стороны. Вот только паспорт не выдал. А куда потом шкура подевалась — не ведаю.

Может, околоточный в музей ее отправил, а может — себе на стенку повесил…

Хоть и не очень-то мы с Витькой поверили в существование пещерных львов и медведей на Урале, однако, дружно стали досаждать дедушке Титу вопросами. Но тот, видимо, устал и заявил нам, что ничего больше об «угрюмых слепнях» не слышал.

А вот Андреич подтвердил слова старика:

— Ходила в давние времена молва о пещерных львах и медведях, обитающих где-то на Урале.

На Митьку, видимо, эти слова подействовали. Он потянулся, зевнул, взглянул с опаской на черную стену и предложил:

— Ну что ж, пора и ко сну… Хоть до Урала далеко, а ружья кладите рядом. А то вдруг и у нас объявятся какие-нибудь «угрюмые слепни».

Все засмеялись над Митькиными опасениями и улеглись вокруг погасшего костра. Однако заряженные ружья положили возле себя — так, на всякий случай.

Спустя некоторое время после рассказа дедушки Тита о пещерных львах и медведях я случайно узнал, что в самом начале Первой мировой войны в Москву откуда-то из Сибири привезли шкуру зверя из крупных кошачьих. Тот зверь отличался от обычных львов и тигров, хотя в размерах, судя по шкуре, не уступал им.

Кто добыл неизвестного хищника и куда потом подевался охотничий трофей — выяснить не удалось.