После этого случая много дней “Утренняя заря” ровно скользила прямо на восток, без ветерка в парусе, без пены за кормой и без качки, по гладкому морю, совершенно лишенному волн. С каждым днем, с каждым часом свет блистал все ярче, но путешественники еще могли переносить его. По-прежнему никто из них не ел и не спал — никому не хотелось. Лишь время от времени за борт опускали ведра и вытаскивали ослепительно сверкающую морскую воду. Она казалась крепче любого вина и в некотором смысле более влажной и жидкой, чем обычная вода. Не говоря лишних слов, мысленно пожелав друг другу здоровья, они пили ее большими глотками. Все вдруг начали замечать, что несколько моряков, самые старшие в экипаже, с каждым днем выглядят все моложе и моложе. На борту царило радостное возбуждение. Чем дальше они плыли, тем меньше произносилось слов, а если и случалось что сказать, то только шепотом. Вечная тишина этих Крайних Морей наложила свою печать и на наших путешественников.

— Милорд, — обратился как-то Каспиан к Дриниану, — не видите ли вы впереди чего-нибудь необычного?

— Вижу, сир. Вдоль всего горизонта на севере, юге и востоке тянется некая белизна, природу которой не определить на глаз.

— Я вижу то же самое и никак не могу понять, что бы это могло быть, — сказал Каспиан.

— Будь мы в северных широтах, сир, я бы подумал, что это лед, — продолжал Дриниан. — Но это не может быть лед, здесь ему не место. Тем не менее лучше всего посадить людей на весла и постараться вывести корабль из полосы течения или хотя бы удержать его на одном месте, чтобы дальше не сносило. Чем бы ни оказалась эта штука, нам совершенно ни к чему врезаться в нее с такой скоростью.

Так они и сделали. Движение корабля несколько замедлилось. Они приближались к белизне, которая не становилась однако менее таинственной. Если это была земля, то очень странная земля, потому что казалась такой же ровной, как морская гладь, и лежала на одном с ней уровне. Когда они были уже совсем близко, Дриниан резко развернул корабль поперек течения и повел “Утреннюю зарю” на юг, наискось вдоль края белизны. Таким образом они сделали важное открытие: течение достигало в ширину всего сорока футов, а остальное море было совершенно неподвижно, как пруд. Это очень обрадовало экипаж, который начал уже подумывать, что если на обратном пути все время придется идти на веслах против такого течения, возвращение к Острову Раманду окажется отнюдь не легкой прогулкой. А Люси поняла, почему та девочка-пастушка так быстро ушла в воду за кормой — она-то не попала в течение! Иначе с той же скоростью, что и корабль, поплыла бы на восток.

Тем не менее никто не мог понять, что же представляет собой белое вещество. Спустив шлюпку, часть команды поплыла к белизне, чтобы обследовать ее. А те, кто остался на “Утренней заре”, видели, как течение буквально втолкнуло лодку в белизну, и слышали, как переговаривались на лодке. Голоса звучали как-то странно, пронзительно, чуточку даже пискляво и далеко разносились над спокойной гладью вод. Затем там наступила пауза, а Ринельф, стоявший на носу, сбросил в воду лот. Наконец лодка развернулась, и когда подошла ближе, стало видно, что внутри она вся завалена этим белым веществом. Все столпились на борту, спеша поскорее узнать новости.

Ринельф, по-прежнему стоявший на носу лодки, крикнул:

— Это лилии, ваше величество!

— Что? — спросил Каспиан.

— Цветущие лилии, ваше величество, — повторил Ринельф. — Точно такие же, какие растут в пруду нашего сада.

— Посмотрите, какая прелесть! — восхищенно сказала Люси, стоящая на корме лодки. И протянула вверх мокрые руки с охапкой белых бутонов и плоских широких листьев.

— А какая там глубина, Ринельф? — спросил Дриниан.

— Тоже головоломка, капитан. Глубина там по-прежнему что надо, чистых семь ярдов.

— Тогда это не могут быть настоящие лилии, — вмешался Юстас. — Или, по крайней мере, не то, что называют лилиями у нас.

Возможно, что эти цветы и в самом деле не были лилиями, но походили на них исключительно. Обсудив свое открытие, они ввели “Утреннюю зарю” назад в течение, и корабль снова заскользил на восток по Лилейному Озеру, или Серебряному Морю (они никак не могли решить, на каком из этих двух названий остановиться, но на волшебной карте Каспиана тогда проявилась надпись “Серебряное Море”, и она остается там до сих пор).

С этого момента началась самая чудесная и диковинная часть их путешествия. Открытое море, которое они только что оставили позади, быстро превратилось в тоненькую синюю полоску на западе у самого горизонта. Вокруг них со всех сторон простиралась белизна, чуть тронутая легкой позолотой. Только за кормой, там, где лилии раздвигались при движении корабля, тянулась полоса открытой воды, словно темно-зеленое стекло. Внешне это море у пределов мира очень походило на Арктику. Если бы глаза отважных мореплавателей не стали уже сильными и зоркими, как у орлов, то сверкание солнца на лилиях, особенно по утрам, давно бы ослепило их.

Благодаря белизне по вечерам теперь темнело намного позже. Казалось, что лилии никогда не кончатся. И днем, и ночью над милями и лигами цветов стоял запах, который даже Люси затруднялась описать. Он был ароматен и сладок, но не одурманивающий, а наоборот... свежий и вольный. Казалось, он насквозь пропитывал все ваше существо, проникая прямо в мозг. И вы ощущали такой прилив сил, что запросто могли бы бегом взобраться на крутую гору или сразиться со слоном. Люси и Каспиан часто говорили друг другу:

— Я чувствую, что долго этого не выдержу.

— И я тоже. Но мне хочется, чтобы это никогда не кончалось.

Моряки часто бросали в воду лот, промеряя глубину, но она оставалась прежней, и только несколько дней спустя обнаружилось: море мелеет. Наконец настал день, когда течение вдруг пропало, и дальше пришлось идти на веслах. Гребли изо всех сил, но продвигались все медленнее и медленнее, со скоростью улитки, пока не стало ясно: “Утренняя заря” дальше плыть не может. Им просто повезло, что Дриниан вовремя повернул штурвал и отвел судно назад, иначе они бы прочно сели на мель.

— Спустить лодку! — крикнул Каспиан. — И созовите на корму весь экипаж. Мне надо поговорить с людьми.

— Что это ему пришло в голову? — шепотом спросил Юстас у Эдмунда. — У него в глазах какое-то странное выражение, и мне оно, сказать по правде, совсем не нравится.

— Я думаю, что все мы сейчас выглядим довольно странно, — шепотом ответил Эдмунд.

Они прошли на корму к Каспиану, где вскоре собрались все остальные, чтобы послушать речь короля.

— Друзья мои! — начал Каспиан. — Цель, ради которой мы пустились в это плавание, достигнута. Теперь нам известна судьба всех семи лордов, а поскольку господин Рипишиппи дал клятву, что никогда не вернется домой, то я не сомневаюсь, что когда вы снова ступите на остров Раманду, то найдете там лордов Ревилиана, Аргоза, Мавраморна и Рупа проснувшимися и в добром здравии. Милорд Дриниан, я вверяю вам судьбу этого корабля и повелеваю как можно скорее плыть в Нарнию. Только ни в коем случае не причаливайте у Острова Мертвой Воды. Прибыв в Нарнию, передайте моему регенту, лорду Трумпкину, наше королевское повеление воздать моим товарищам по плаванию те почести и награды, которые я им обещал. Они их вполне заслужили. И если я сам не вернусь, то вот моя последняя воля: пусть лорд регент, господин Корнелиус, Барсук Стародум, лорд Дриниан, кентавр Громовой и прочие члены нашего Совета, изберут того, кто...

— Что я слышу, сир? — перебил его Дриниан. — Неужели вы намерены сложить с себя свой сан?

— Я намерен идти вместе с Рипишиппи до самого конца, чтобы увидеть Край Света, — заявил Каспиан.

В толпе моряков пробежал глухой ропот ужаса.

— Мы возьмем лодку, — продолжал Каспиан. — Вам, в этих тихих морях, она больше не понадобится, а на острове Раманду можно будет изготовить новую. Теперь же...

— Каспиан! — неожиданно суровым голосом сказал Эдмунд. — Вам нельзя этого делать!