Когда лукавый герцог отпустил от себя молодого рыцаря, он был вполне уверен, что рассеял все его недоверие и сделал из него поспешное и необходимое орудие своей отважной политики.

На другой день Реджинальд был уже на пути в Фаэнцу, в сопровождении собственных стрелков. Однако, Пиетро д'Овиедо и хитрый епископ д'Энна, также ехали возле него с многочисленным отрядом солдат, состоявших на службе Цезаря. Эти люди и гарнизон Фаэнцы составляли внушительную военную силу, вполне достаточную для того, чтобы не выпустить из рук ожидаемой добычи.

Борджиа не особенно полагался на верность своего нового приверженца, и обставил дело так, что Реджинальду было немыслимо убежать или уклониться от исполнения предначертаний Цезаря. По прибытии в Фаэнцу ему отвели помещение в старинном замке под бдительным надзором прелата д'Энна, он был окружен солдатами Овиедо и не имел возможности открыть свое положение даже старику Бэмптону.

Устроив эту часть своего замысла, Цезарь пустил в ход все рычаги и колеса, бывшие у него давно наготове. Мигуэлото покинул Синигалию и отправился в Рим под предлогом доставить туда известие о поражении Орсини, на самом же деле с целью осуществлять замыслы Цезаря. Между прочим, он был обязан, сообщая о беспокойном состоянии страны, покрытой рассеянными, но не подавленными приверженцами Орсини, тормозить отъезд Лукреции до тех пор, пока план задержки ее в Фаэнце станет исполнимым.

Получив донесение Цезаря, папа немедленно велел арестовать всех членов дома Орсини, находившихся в Риме, и завладел всеми их укрепленными замками, предварительно разграбив их. Он объявил весь их род лишенным имущества и прав, и приказал опустошить их владения. Однако, возвращение Фабио и необычайная храбрость, проявленная им, внезапно воскресили мужество и решительность приверженцев их рода. Сам Цезарь был удивлен победоносными успехами юноши и, казалось, отложил принятые им решения, потому что щадил жизнь своих пленников или скорее, откладывал смерть Паоло и его отца, герцога Гравины. Он повсюду таскал их за собою в цепях, тогда как папа ограничился тем, что заточил свои жертвы в замок Святого Ангела, где доставлял им всевозможные льготы и даже публично заявил, что не посягнет на их жизнь.

Тем временем Цезарь не терял ни минуты для осуществления своих планов. Он пока соблюдал заключенный им договор с Болоньей, и только принудил повелителей города доставить ему выговоренное подкрепление, составлявшее значительную военную силу. В области Виены, где он также воевал, до него дошла весть о победах Орсини, которые овладели всей Компаньей и угрожали даже Риму. Тогда Цезарь поспешил к Вечному городу и тем помешал отчаянной попытке Фабио, замышлявшего захватить в плен папу с Лукрецией, чтобы держать их заложниками для обеспечения безопасности своих отца и брата. Это возбудило сильнейший гнев папы, и когда Орсини после нескольких кровопролитных сражений были изгнаны превосходящими силами Цезаря из Неаполя и вынуждены были искать убежища в своих укрепленных замках, он дал приказ осадить Браччиано, где нашел себе приют Фабио. Политика Цезаря принесла ожидаемые плоды и в Неаполе, где французы после неудачных сражений с испанцами стали более зависеть от произвола папы, последний же пренебрегал теперь их просьбами и даже угрозами перейти на сторону Орсини.

Весть о подавлении восстания Орсини и об отчаянном положении их юного вождя только успела дойти до Фаэнцы, как там стало известно, что Лукреция приближается к этому городу, последнему из значительных городов в области Борджиа, через которые лежал ее путь. В Фаэнце делались блестящие приготовления к ее приему, но на самом деле, они должны были послужить только средством к тому, чтобы задержать ее. Фаэнца отстоит всего на какой-нибудь день пути от Феррары, и хотя город, обнесенный крепкими стенами и защищаемый значительным гарнизоном, мог дать отпор всякому нападению, однако Цезарь желал, по возможности, убедить герцога Феррарского, что его невеста не была задержана здесь против ее воли. Кроме устройства празднеств, от участия в которых Лукреция, конечно, не могла уклониться, был пущен еще слух, что Вителли бежали в окрестности и до их изгнания оттуда проезд в Феррару представляет крайнюю опасность. В то же время были пущены в ход все ухищрения, чтобы доставлять удовольствия Лукреции с ее свитой, причем Реджинальду дали понять, что в отношении влияния на Лукрецию Цезарь рассчитывает преимущественно на него.

Борьба в сердце Лебофора была бы еще сильнее, если бы, зная о недостойной страсти Цезаря, он не был уверен, что этот лицемер ни в каком случае не мог желать успеха его собственной любви. Рыцарь видел, что в Фаэнце следят за каждым его шагом и вовсе не намерены предоставлять ему настоящую власть, которая находилась фактически только в руках епископа д'Энна и Овиедо. Вдобавок, Реджинальд был уверен в любви Лукреции к своему жениху, а также в том, что союз с таким могущественным государем льстил ее гордости и честолюбию. Между тем, Лебофор считал совершенно невозможным предостеречь Лукрецию от расставленной ей западни, не рискуя при этом внезапной и бесполезной гибелью. Он мог только питать пустые надежды и строить неисполнимые планы разрушения коварных замыслов Цезаря, беспрекословно и терпеливо исполняя в то же время все предъявленные ему требования, чтобы усыпить подозрение своих врагов.

Наконец, приближение поезда невесты принесло ему некоторую свободу, а поутру в тот день, когда ожидалось прибытие Лукреции, Реджинальд получил официальное назначение комендантом Фаэнцы. Однако, епископ д'Энна заявил, что для рыцаря было бы рискованно выступать публично в своем новом звании, пока Лукреция не прибудет в город, причем отсутствие начальника при встрече можно было извинить опасностью, которою угрожали здесь беглецы из партии Вителли.

В жаркий летний день появились два герольда, возвестивших о приближении поезда невесты. Любопытство жителей собравшихся на рыночной площади, было немного отвлечено прибытием нового коменданта, который выехал из замка со своими английскими стрелками для приема ожидаемых гостей. Горожане были разочарованы, потому что он не поднял своего забрала, но его великолепные доспехи возбуждали всеобщее восхищение.

Поезд вступил в город и продвигался по главной улице, приветствуемый оглушительными криками, звуками труб, литавр и ружейным огнем войска, выстроенного двумя рядами. Лебофор был удивлен и несколько успокоен при виде многочисленности и молодецкой выправки испанских стрелков и всадников, состоявших в охране Лукреции. Епископ д'Энна был заметно озадачен такой неожиданностью. Они открывали шествие, а за ними следовало множество хорошо вооруженных и великолепно одетых слуг, что заставило епископа еще более призадуматься. Далее ехали украшенные роскошными покрывалами повозки, нагруженные гардеробом невесты и драгоценными подарками, полученными ею от отца, а главное – ее денежным приданым из трехсот тысяч золотых. Потом показался мул с мягким сидением на спине, устланным белыми атласными подушками, под балдахином из золотой парчи. Он был предназначен для Лукреции, однако, она предпочла вступить в город на своем белом коне. Лицо красавицы было почти совершенно закрыто тонким покрывалом невесты, ниспадавшим до ног, но ее похорошевшие черты были видны под ним, а ласковая улыбка, которою молодая женщина благодарила за шумные приветствия народа, сияла подобно солнечному лучу сквозь прозрачную ткань, прикрывавшую ее лицо.

Рядом с Лукрецией ехал кардинал д'Эсте, брат Альфонсо, в алом одеянии, а их сопровождало множество придворных дам, знатных дворян, рыцарей и прочая свита из Рима и Феррары. Однако, несмотря на столь многочисленную и великолепную свиту, Лукреция вздрогнула, увидав на рыночной площади внушительное войско под знаменем Цезаря. Но в этот момент возле нее очутился епископ д'Энна, чтобы принести ей приветствия и поздравления от города.

Внимание Лукреции было тотчас приковано личностью коменданта, едва он приблизился к городу. Реджинальд произнес несколько слов таким тихим и невнятным голосом, что епископ д'Энна в оправдание его указал на иностранное происхождение рыцаря.