Как бы то ни было, рыцарь поспешно пошел вперед, но вдруг наткнулся на неожиданное препятствие. По всему протяжению стены из-под воды выступал огромный камень. Обойти его не было никакой возможности. С сильно бьющимся сердцем Альфонсо взобрался на него, и был страшно поражен, увидев, что стена за камнем не была глухой, как казалось издали. Она представляла нечто вроде полуоткрытого свода с тесным проходом. Вдали виднелся второй свод, более открытый. Светлый отблеск воды в этом месте заставил Альфонсо предположить, что невдалеке от второго свода существует выход.

Не колеблясь более, рыцарь с большим трудом пролез через низкий свод и очутился, как и предполагал, вне пределов гетто. Сейчас же за вторым сводом потянулся широкий болотный берег, в виде острова, покрытого развалинами и плакучими ивами.

Альфонсо пошел вдоль стены, надеясь достигнуть каких-нибудь ворот. Он решил выйти и снова отправиться в гетто, с целью узнать, какая участь постигла Оливеротто, оскорбившего Мириам. Пройдя пустынное пространство, он попал в предместье города. Альфонсо побродил несколько минут по узким улицам и вдруг очутился на обширной площади, куда стекалась с разных сторон большая толпа. Часть площади занимало огромное здание. Это был дворец всемогущего Орсини. Альфонсо начал вслушиваться в говор толпы и узнал, что все эти люди вернулись из гетто.

– Скажите, любезный, что произошло там? – спросил рыцарь маленького, стоявшего вблизи него человечка, который оказался портным Паскино.

– Произошло несчастье, – насмешливо ответил урод: – один молодой христианин хотел поцеловать еврейку, и вот за это его преследуют, как какую-нибудь крысу. Впрочем, вся штука не больше как хитрость со стороны евреев. Они хотели искусственно вызвать народное возмущение, загнать нас в свои узенькие улочки, и перерезать, как стадо баранов. Знатные господа, составлявшие свиту проповедника, хотели узнать, кто именно освободил еврейку, а потому они направились в ее дом, но никого там не нашли. Они обыскали все щели, совали носы во все аптекарские горшки, но еврейка и ее освободитель как в воду канули. Наконец, показались две страшные ведьмы и заявили, что их племянница безумная и потому, вероятно, убежала из дома. Отец Бруно Ланфранки, заметив, что народ обозлился, взял в руки крест и пригласил всех уйти из гетто.

– А молодец, вызвавший всю эту тревогу, конечно, убежал? – спросил Альфонсо.

– Ну, понятно, кому же и бежать, как не виновнику беспорядка! – ответил портной.

– Где же отец Бруно? Он, вероятно, нашел убежище во дворце Орсини?

– Зачем же ему искать убежища? – возразил Паскино. – Говорят, зависть жестокого брата заставила отца Бруно уйти из дома и поселиться в развалинах бывших бань на Авентинской горе, подобно отшельнику. Выйдя из гетто, он отправился в свой дом, если только эти развалины можно назвать домом.

– Надеюсь, он не один пошел туда? – тревожно спросил Альфонсо, вспомнив о подслушанном разговоре.

– Лучше было бы, если бы он пошел один. На его несчастье его сопровождает толстый дурак Биккоццо.

– Тогда отец Бруно находится в опасности, – заметил рыцарь. – Не можешь ли ты указать мне дорогу к нему?

– Я расскажу вам, как идти, но не могу сопровождать вас. На подобное путешествие может отважиться лишь тот, у кого имеется для этого крайняя необходимость.

– Ты сделал бы доброе дело. Я боюсь, что жизнь бедного проповедника находится в опасности.

– Нет, нет. Я ни за что не пойду к нему. Говорят, что отец Бруно – очень искусный анатом и врач. Он, пожалуй, захочет узнать, почему я уродился таким маленьким, а если ваши испанцы возьмутся за какое-нибудь дело, то проявляют столько милосердия, сколько вороны, выклевывающие глаза у умирающих лошадей.

– Разве отец Бруно – испанец? – с удивлением воскликнул Альфонсо.

– Неужели вы не знаете этого? Если бы он не был испанцем, то не сделался бы правой рукой донны Лукреции.

Последние слова напомнили рыцарю замечание паломника из Кампостеллы об опасности, какую представлял собой этот монах. Он так горячо начал убеждать Паскино проводить его к отцу Бруно, что в конце концов возбудил к себе подозрение в маленьком портном. Вспомнив, что на проповедника косо смотрели в Ватикане, как утверждала молва, и, боясь Борджиа больше огня, Паскино поспешил слиться с толпой и затерялся в ней.

Альфонсо пошел той дорогой, которую ему указал маленький портной. Он собственно не знал, что заставляло его идти к отцу Бруно: чувство ли человеколюбия, или любопытство, смешанное с желанием рассеять свои сомнения? Он прошел к долине между Авентинским и Палатинским холмами, по узкой тропинке. Но последняя скоро окончилась, и Альфонсо не знал бы, куда ему идти, если бы не маленький ручеек, который журча стремился прямо к развалинам, протекая через темный лес. Паскино рекомендовал рыцарю держаться этого ручейка, и, наконец, Альфонсо пришел к грандиозным развалинам, занимавшим центр Авентинской горы. Альфонсо сомневался, найдет ли он жилище проповедника среди этой каменной глыбы, и уже подумывал вернуться назад, как вдруг заметил человеческую фигуру, направлявшуюся к нему навстречу. Рыцарь обрадовался, надеясь увидеть слугу доминиканца или кого-нибудь из местных крестьян, которые могли бы указать ему, где живет отец Бруно. Однако человек был так погружен в свои мысли или молитвы, что не видел приближавшегося к нему рыцаря. Почти столкнувшись с ним, он вдруг вздрогнул, страшно испугался и закричал во все горло. К своему величайшему удивлению, Альфонсо узнал в этом человеке бандита из гетто. Не давая рыцарю произнести ни слова, бандит бросился бежать со всех ног. В эту минуту одна из руин осветилась, и раздался чей-то испуганный голос:

– Что с тобой, брат мой?

Альфонсо с ужасом подумал, что несчастье, которое он собирался предупредить, уже совершилось. Он подошел к развалинам и при свете факела увидел лицо Биккоццо.

– Говори, кто ты такой? – прохрипел монах, глядя на рыцаря с открытым от удивления ртом.

– Это не относится к делу, батюшка. Проведите меня к отцу Бруно, мне необходимо видеть его. С ним ничего не случилось? Он здоров?

– О, почтенный рыцарь, ведь ты не дьявол в человеческом образе, пришедший погасить светильник божественной премудрости, воплотившейся в лице моего господина? Святой Фома, сохрани нас! Неужели ты пришел затем, чтобы убить отца Бруно.

– Наоборот, я явился сюда для того, чтобы спасти твоего господина от руки убийцы, – ответил рыцарь. – Мне хотелось бы знать, откуда шел тот негодяй, которого я только что встретил?

– Он был на исповеди у отца Бруно.

– Ну, если тот убийца был у отца Бруно, значит, последний убит! – воскликнул Альфонсо. – Я уверен в этом. Я – рыцарь гроба Господня, вырвавший еврейку в гетто из рук насильника.

– Пресвятая Дева Мария, Матерь Божия, чем я, великий грешник, заслужил такую милость? – восторженно проговорил Биккоццо, неожиданно склоняясь и ногам удивленного рыцаря. – Убийца уверял нас, что ты – святой Михаил, сошедший с неба для того, чтобы спасти светоч христианской веры, моего господина и брата во Христе.

– Ты с ума сошел, отец Биккоццо, – с невольной улыбкой возразил рыцарь. – Страх заставил бандита потерять разум, а может быть, он умышленно обманул тебя, чтобы получить доступ к твоему господину и убить его. Наверно, отец Бруно теперь купается в собственной крови. Умоляю тебя, проводи меня к нему скорее!

Биккоццо с трудом дал убедить себя, что видит перед собой не святого Михаила, а обыкновенного смертного. Успокоившись на этот счет, он вспомнил слова рыцаря и начал дрожать от страха при мысли, что, может быть, его господин убит. Он смотрел с недоверием на незнакомца и все никак не мог решить, остаться ли ему на месте, или броситься бежать. Наконец, не смея противоречить рыцарю, он повел его к келье доминиканца.

Повсюду среди руин царила мертвая тишина, только совы, испуганные светом факела Биккоццо, с громким криком перелетали на другие места. Наконец, они подошли к полуразрушенным триумфальным воротам, по обеим сторонам которых стояли безголовые бюсты римских императоров. Отсюда начинался целый лабиринт узких проходов. Полуразрушенная, поросшая травой лесенка вела в верхний этаж с рядом пустых комнаток. Биккоццо открыл одну из боковых дверей, и Альфонсо увидел полукелью, полуученый кабинет философа. Высокие, без стекол, окна пропускали много света и воздуха. Огонь факела позволял видеть разные анатомические инструменты, химические аппараты, книги, телескопы и рядом с ними распятия, четки, изображения святых и разную домашнюю утварь. Меблировку составляли два стула, опрокинутый ящик вместо стола и две циновки, служившие, очевидно, постелью. Биккоццо подошел к противоположной двери этой своеобразной комнаты и открыл ее. Глазам рыцаря представился открытый четырехугольник, окруженный со всех сторон стенами развалин.