– Нет, нет, синьор, этого нельзя! – быстро остановила Паоло Лукреция. – Вы успели отдохнуть, а иоаннит еле держится на ногах от усталости. Победа только тогда имеет значение, когда у противников одинаковые силы.

– Наша сестра исполняет христианский долг, и я вполне согласен с нею, – заметил Цезарь, бросая на Орсини многозначительный взгляд.

По правилам турнира, все трое победителей не должны были участвовать в третьем состязании. Это распоряжение было вполне целесообразно, так как рыцари имели очень утомленный вид. Когда оруженосец взял под уздцы лошадь Альфонсо, чтобы вывести ее из пределов арены, все заметили, что иоаннит склонился к голове лошади и с большим трудом выпрямился через несколько секунд. Неизвестно, из чувства ли сострадания, или для того, чтобы закончить свое злодейское дело, Лукреция послала феррарцу кубок вина.

– Пресвятая Дева Мария подкрепит мои силы, и ни в чьей помощи я не нуждаюсь, – неожиданно ответил Альфонсо и вылил вино на песок.

Между тем, началось третье состязание и шло чрезвычайно блестяще.

Все три состязания заняли весь день, и Реджинальд с нетерпением смотрел на заходящее солнце. Наконец, рыцари третьего турнира сломали все свои мечи. Из пятисот человек, участвовавших в состязании, осталось только сорок, имевших право претендовать на приз. В число этих сорока вошли: Лебофор, Орсини и Альфонсо.

Паоло поспешил к Цезарю с просьбой разрешить кончить турнир не мечами, а шпагами.

– Нет, вы слишком озлоблены друг на друга, и дело может окончиться убийством. Поэтому, пока у каждого из вас имеются другие противники, вы трое не имеете права сражаться между собой, – ответил герцог.

Орсини не мог скрыть свое неудовольствие, и пробормотал: – Вы покровительствуете феррарскому посланнику. Он победил меня не мечом, а потому, что моя лошадь испугалась его черного одеяния.

– Тише, друг мой! – чуть слышно прошептал Цезарь. – Посмотрите на этого проклятого иоаннита, он и так еле дышит и ежеминутно меняется в лице. Вам не трудно будет одолеть его, когда настанет время. Кроме того, кто мешает вам приделать к своему мечу острие, и проткнуть ему сзади спину, как вы это делаете, охотясь на буйволов?

Дав возможность сражающимся несколько отдохнуть, герольд возвестил начало последнего состязания. Все окружающие с напряженным вниманием следили за тем, чем окончится решительный момент, – кто возьмет приз. На высоком пьедестале стоял футляр с венком. Все рыцари собрались на арене, кроме Альфонсо. Уже два раза оруженосец напоминал своему рыцарю, что его вызывают. Тогда принц поднял олову, точно очнувшись от сна, и медленно выехал на арену. Борьба началась. На Альфонсо налетел французский рыцарь и сорвал своим мечом шлем с его головы. Ничего не понимающим взглядом иоаннит осмотрелся вокруг. Его лицо, и без того бледное, казалось еще бледнее от обрамлявших его черных, как вороново крыло, волос. Раздался слабый женский крик. Не надевая шлема, который оруженосец быстро поднял, Альфонсо двинулся вперед, и свалил на землю француза и двух других рыцарей.

Лебофор и Паоло превосходили самих себя в геройской отваге, но и сопротивление было велико. Куски изорванной одежды, обломки раздробленных мечей и пятна крови покрывали песок. Многие рыцари падали в полном изнеможении и не в состоянии были больше бороться. Даже Цезарь несколько раз тревожно приподнимался со своего места, чтобы прекратить состязание. У него был прекрасный повод для этого, так как один рыцарь не был в полном вооружении, что нарушало правила борьбы. Этот рыцарь был Альфонсо. Несмотря на неоднократно повторенные просьбы своего оруженосца надеть шлем, феррарец ничего не слышал и, размахивая мечом, лез в самый центр свалки. Лукреция попросила брата прекратить состязание, и что-то в ее тоне показалось Цезарю настолько забавным, что он разразился громким смехом и из-за этого не успел ничего сказать.

Кроме трех рыцарей, не имевших права сражаться друг с другом, на арене остались только шесть человек. Не помня себя от бешенства, они все бросились друг на друга в ожесточенной схватке. После минутного молчания, вызванного всеобщим удивлением, поднялся оглушительный шум, но он затих, когда зрители увидели, что произошло дальше.

Бледное лицо Альфонсо вспыхнуло, глаза засверкали и звонким голосом он закричал:

– Ну, английский мальчишка, посчитаемся теперь с тобой.

– Нет, ломбардец, я не стану сражаться с тобой. Может быть, мой брат Орсини пожелает проучить тебя! – резким тоном возразил Лебофор.

– Нет, я хочу состязаться только с тобой. У меня есть сила только для тебя. Я уже положил раз Орсини на землю, повторять то же не стоит труда. Но ты, английский рыцарь, ты – трус, говорю это громко, в присутствии твоей возлюбленной. Ты – трус, раб, на которого плюют, который...

Однако Альфонсо не успел окончить свою фразу, потому что Лебофор, пришпорив свою лошадь, ринулся на него. Англичанин не заметил в пылу раздражения, что Орсини, задетый замечанием феррарца, тоже бросился на рыцаря святого Иоанна. Напрасно кричала толпа, что двое не могут нападать на одного. Тщетно маршалы и герольды старались прекратить борьбу, – последний час Альфонсо пробил. Он бессильно свалился с лошади и растянулся на песке. Его черные волосы окрасились кровью, лившейся струйкой из маленькой раны, нанесенной сзади. Он лежал неподвижно, без дыхания, как мертвец.

После турнира Альфонсо в течение многих дней находился в бессознательном состоянии. Потом ему представлялось точно в тумане, что его подняли вскоре после того, как он упал, и быстро понесли куда-то. Холодный, влажный воздух, бывающий поблизости от реки, несколько освежил его. Затем все снова потонуло во мраке. Несколько раз, когда он открывал глаза, ему казалось, что его окружают какие-то незнакомые лица и среди них закутанная до самых глаз монахиня, смазывающая его раны. Вот все, что осталось в воспоминаниях Альфонсо, когда он окончательно пришел в себя.

С большим удивлением разглядывал он роскошную постель, обитую бархатом, и белые атласные подушки, на которых он лежал. На стенах висели гобелены, на которых были изображены любовные сцены. Потолок украшала художественная живопись с изображением Гименея, окруженного богами любви, которые бросали Цветы на его ложе. Невдалеке от кровати сидел Бембо и сочинял оду, посвященную Лукреции. Заметив сознательный взгляд своего властелина, он быстро вскочил со своего места, подошел к нему и, умоляя Альфонсо поменьше разговаривать, рассказал ему, что, по приказанию папы его перенесли в Ватикан.

– Его святейшество постоянно осведомляется о состоянии вашего здоровья, – продолжал Бембо, – он присылает каждый день четырех хирургов, а перевязки вам делают старшая кормилица донны Лукреции и сердобольная сестра-монахиня, которая посвятила себя уходу за больным и утешению страждущих. Я обязан каждый день докладывать донне Лукреции о том, как вы себя чувствуете. Даже отец Бруно приходил несколько раз сюда, предлагая свою духовную помощь.

Альфонсо выразил подозрение, что Бембо умышленно выдал, кто он такой, но тот так горячо уверял его в обратном, что больной не мог не поверить ему.

– А кто из тех двух презренных рыцарей, предательски накинувшихся на меня, получил приз? – спросил Альфонсо с горячностью.

– Нет, мой благородный господин! Сир Реджинальд плакал, когда увидел, что произошло. Все утверждают, что это нападение двоих на одного было лишь печальной случайностью, а не сделано умышленно. Как только Лебофор встречает меня во дворце, он говорит о вас с нежностью, как о родном брате. Мне кажется, что и Орсини очень жалеет о вашем несчастье. Что касается приза, то пока никто не получил его. Герцог спрятал приз до вашего выздоровления.

– Ты говоришь, что встречаешь англичанина во дворце? Следовательно, он часто навещает донну Лукрецию? Мне кажется, что она смеялась громче всех, когда я упал?

– Она не могла смеяться ни громко, ни тихо, с ней моментально сделался обморок.