– Я про Лозовую. Я тогда дал слабину, расклеился. Из‑за меня у всех могли быть проблемы.

– Не за что. Такое бывает.

– Хм… Может и так, но в любом случае если бы не ты, то я даже не знаю, как бы всё сложилось.

– Не благодари. Просто делай выводы и становись лучше, расти.

– Так‑то оно так, но не хочется расти, подвергая остальных риску.

Возникла коротенькая пауза, которую Лёша быстро нарушил.

– Ты устал и позволил слабости одолеть…

– Нет. Я сломался, – решительно перебил Андрей. – Я тогда потерял все ниточки, я просто не знал куда дальше идти и позволил себе отчаяться.

Это было честное заявление. Парень явно размышлял о произошедшем и пришёл к вполне верным выводам. Молодец. Лёша хмыкнул и некоторое время молчал. Затем заговорил уверенным, привычным голосом.

– Рано или поздно ломаются все. Это неизбежно. С одними это происходит, когда они сталкиваются с первой же трудностью, с другими – во время суровых испытаний. Есть и такие, кто ломается, только потеряв всё. В таких случаях главное – вовремя выбраться из этого состояния, найти силы подняться и мотивацию для дальнейшей борьбы.

– Тогда ты подал мне руку. Пинками, угрозами, объяснениями, но ты добился результата. Именно за это я тебя благодарю.

– Не за что, – повторился Лёша.

Андрей молчал какое‑то время, собираясь с мыслями. Ему очень редко удавалось поговорить с Лёшей по душам, но каждый из этих разговоров становился для него огромной ценностью. Однако сам Корнеев, сколько бы они ни разговаривали, по‑прежнему оставался для него загадкой. В своё время Гронин просил прислушиваться к нему, но быть осторожным, наблюдать за ним. С тех пор Лёша проявлял себя только как надёжный товарищ, человек, который не запорол ни одной задачи, и как опытный советчик. Но всё‑таки, если быть честным – Андрей почти не знал его и не понимал, что им движет.

Тогда почему он так доверяет ему и прислушивается к его мнению? Почему безоговорочно верит во всё, что говорит этот загадочный человек? Кто он? Кем был и кем стал? Вероятно, он верил ему, потому что чувствовал в Корнееве уверенность в своих силах. Присущие ему молчаливая деловитость и серьёзность, опыт и знания, надёжность, полное отсутствие понтов и лишней бравады – вот, что в нём подкупало, внушало доверие. В дополнение всё, за что бы ни брался Лёша, он делал качественно и быстро, всегда доводил дело до конца и отвечал за каждое своё слово. Наверное, именно поэтому он был так немногословен – предпочитал словам действия. Андрей улыбнулся, придя к такому выводу, и Корнеев это заметил – он мало когда расслаблялся и даже сейчас, когда они были в безопасности, всё равно следил за происходящим вокруг, например, за Андреем.

– Чего улыбаемся? – поинтересовался он.

Вопрос был задан таким равнодушным тоном, что сходу трудно было понять вопрос ли это вообще.

– Что? – содрогнулся Андрей и открыл глаза.

– Ты улыбался. Я спросил – почему.

– А. О тебе размышлял.

– По‑твоему я смешной?

– Наоборот – слишком серьёзный. Я подумал, что ты всегда отвечаешь за всё, что говоришь или делаешь, и, наверное, именно поэтому ты так немногословен – чтоб лишнего не наговорить.

Алексей ничего не ответил. Он отвернулся от Андрея и уставился взглядом в широкую гладь зелёного поля.

– Я думал о том, что я совершенно тебя не знаю – ни кто ты, ни откуда, ни чем занимался до эпидемии и после неё, – продолжил Андрей, тоже блуждая взглядом по дальнему склону поля.

– Это не имеет никакого значения.

– Для меня – имеет. Согласись, что все мы, даже вместе взятые – тебе не ровня. Ты – опытный, умелый боец, явно профессионал, возможно, бывший спецназовец или наёмник – этого я не знаю, и, может быть, у тебя есть причины не обсуждать это. Но мне кажется, что сейчас мы больше, чем люди, объединённые одной целью – мы друзья. А друзья просто обязаны знать друг о друге хоть что‑то. Разве нет?

Корнеев промолчал. Раздосадованный этим молчанием, Андрей немного прикусил губу, размышляя, как подтолкнуть Лёшу на откровенный разговор.

– Так расскажи о себе? – атакой в лоб продолжил он. – Я ведь рассказывал тебе о своей семье, о жизни до эпидемии и о том, что было после. Может, тебе было не интересно, но люди так устроены – они должны делиться друг с другом своими мыслями и воспоминаниями. То ли чтобы укреплять взаимоотношения, то ли просто, чтобы самим не забывать своё прошлое. Сам не знаю.

С равнодушным выражением лица слушая Андрея, Лёша вынул из вещмешка и расстелил рядом с собой небольшую, слегка измазанную маслом тряпочку, затем достал из кобуры пистолет и принялся разбирать его. Высказавшись, Андрей ожидал от него какого‑то ответа, но тот в свойственной ему манере некоторое время молчал, заставляя собеседника размышлять: а слышали ли его вообще? Бесящая манера.

– Да, ты угадал, – наконец, сказал он. – Я не был гражданским. Я действительно служил в спецназе. И дезертировал, когда началась эпидемия. Так что твой, как ты выразился, друг – обычный дезертир, то есть – трус и предатель.

– Не верю, что ты сделал это, потому что тебе стало страшно. Наверняка была какая‑то серьёзная причина…

На пару секунд Лёша застыл с разобранным пистолетом в руке. Его взгляд сосредоточился на чём‑то на земле, а затем он снова ожил и ответил.

– Она была.

Андрей уже хотел что‑то сказать, но запнулся, ожидая, что Лёша разъяснит, однако тот не спешил или вовсе не собирался этого делать. Пришлось Андрею в очередной раз тянуть из него слова.

– И в чём же было дело? – осторожно поинтересовался он.

– Теперь это неважно, – беспощадно отрезал Леша.

– Нет важно! – возмутился Андрей.

Алексей пожал плечами, как бы говоря: «как хочешь», и принялся смазывать оружие. Затем ловко собрал пистолет, внимательно осмотрел всё ещё раз, вставил магазин и передёрнул затвор. Все действия были чёткими и уверенными – он проделывал это сотни раз и, выполняя их вновь, был похож скорее на машину, чем на человека.

Романов слегка нахмурился, недовольный тем, что его игнорируют. Тем не менее, он понимал, что полез во что‑то очень личное, и Корнеев явно не желает продолжать этот разговор.

Всё время, пока Леша заканчивал чистить и собирать пистолет, Андрей молчал. Но когда тот закончил, он снова заговорил, сменив тему на другую, беспокоящую его побольше прошлого Корнеева, которое тот упорно не желал раскрывать.

– Ты слышал Родионова – нас вскоре ждет множество неприятностей. Ты намно‑ого опытнее меня, так что благодаря тебе мы можем избежать многих неожиданностей. Я знаешь, я подумал, что ты мог бы командовать отрядом, – путано и неуверенно вдруг предложил Андрей.

– Нет, не мог бы, – в очередной раз отрезал Корнеев.

– Почему?

Ответа не последовало, а затянувшаяся пауза свидетельствовала о том, что его, скорее всего, и не будет. Андрей снова нахмурился, внутри начало закипать недовольство.

– Слушай, ты не мог бы нормально со мной поговорить? Ну, что за манера? Почему ты вечно игнорируешь меня?

Хоть Андрей и старался сдерживать эмоции, но всё равно в его голосе отчётливо слышалось раздражение. Алексей с выражением лёгкого скепсиса покосился на парня – Романов смотрел на него, сжав губы и нахмурившись. Похоже, придётся ответить, а то не отстанет.

– Я никогда не был командиром. Мне предлагали, и не раз, но я всегда отказывался. Гронин уже предлагал мне возглавить вас, но услышал тот же ответ, что и ты сейчас – я не собираюсь и не буду командовать.

Лёша сделал паузу, глядя в глаза Андрею, и его лицо приобрело грустное выражение. Кроме грусти в нём было ещё что‑то, но Андрей не мог понять, что именно.

– Единственный раз, когда я был вынужден командовать, брать на себя ответственность за чужие жизни – всё закончилось смертями. Причём людей, гибели которых я не имел права допустить.

Он снова затих. Андрей не мог понять, почему это с ним происходит, но сидел, округлив от удивления глаза – Лёша сейчас говорил о своём прошлом, чего ещё никогда не делал. И при этом ещё и не скрывал эмоции. Невероятно. В его голосе звучали тоска, горечь и стыд – эмоции, которых Андрей вообще ни разу ещё от него не слышал и не видел. Очевидно, что ему были неприятны эти воспоминания, да и наверняка это было нечто личное, что он не собирался раскрывать. В любом случае Андрей был уверен, что они доставляют Лёше боль и потому тактично молчал.