— Вернись в машину, Марин. Не дай бог, промокнешь, замерзнешь и заболеешь, — услышала я позади себя голос Кирилла.

— Сколько лет это длилось год? Два? Пять? Может быть, все десять?

— Мне не нужен был ответ, я просто озвучила мысль, что долбила мне мозг словно голодный дятел.

— Я не знаю, Марин. Не знаю. От матери он всегда блядовал, но она совсем не такая как ты. Вечно едкая, желчная, чем-то не довольная. Мне искренне казалось, что это от того, что ему с ней неуютно. Мстит ей так, за вредность. Казалось, что он тебя любит. Ты мягкая. Во всем под него стелилась всегда, угождала. И я был уверен, что на тебе-то он остановиться.

— Видно, верно говорят, что горбатых лишь могила исправляет. А мать твоя от того едкой и была, что душа от его измен почернела уже. — Горько усмехнулась я, развернулась, чтобы идти к машине, но оказалась в объятьях Кирилла.

— Я всегда буду с тобой, запомни. Мне лишь ты нужна. Я — не он. — Прошептал он, склоняясь к моим губам.

Я отпрянула и уперла ладони ему в грудь.

— А мне никого не надо. А тебя больше всех. Запомни. Ты довезешь нас до места, поможешь снять квартиру и забудешь меня. Навсегда забудешь.

Тоном, не терпящим возражений, заявила я и быстро ушла в машину, а оттуда, наблюдала, как Кирилл подставляет свое лицо дождю, чтобы остыть.

Дальше ехали молча, я лишь позволила Кириллу укрыть меня своей курткой, так как очень продрогла и боялась простыть. Болеть в чужом городе, с детьми на руках, очень не хотелось.

Согревшись, я сама не заметила, как уснула, а снился мне Кирилл. Снилось, что приходит к нам на обед, как всегда. Я подаю ему чашку супа, а он хватает меня, бросает на стол и начинает срывать с меня одежду. Я отчаянно отбиваюсь, в моем сердце бушует животный ужас, ведь я знаю, что в соседней комнате Миша играет с девочками и я никого не зову, чтобы не пугать детей и избежать скандала в семье.

И Кирилл этим нагло пользуется, лезет с поцелуями, я пытаюсь его, царапать, он лишь нагло смеется. Разрывает колготки, как вчера, пытается проникнуть в меня пальцами, уложить на стол и раздвинуть ноги. Я отчаянно сопротивляюсь, брыкаюсь и до крови раздираю ему руки. Но мерзавца, это только больше заводит.

— Да ладно тебе! Сама ведь хочешь не меньше! — шепчет Кирилл, поднимая вверх кофточку и опуская вниз бюстгалтер. Его пальцы зажимают мой сосок, и я вздрагиваю от остро приятной волны, покатившейся вниз по телу. Я до боли вцепляюсь в волосы Кирилла, но из его горла вырывается томный стон. Он припадает губами к напряженному соску и кружит по нему языком. Вопреки всему меня прошибает возбуждением словно молнией. Я откинулась назад и еще крепче вцепилась в волосы Кирилла, но, уже не пытаясь его оттолкнуть, напротив, крепче прижимаю к себе.

В голове приятный, пьянящий туман, из горла вырывается стон, внизу живота тяжелеет. Я не осознанно двигаюсь вперед. Кирилл поднимает голову и обжигает меня взглядом, полным порочного желания. Меня пробирает мурашками и вместе с ними в душе рождается ликование. Мне безумно приятно, что он меня хочет, и к своему ужасу, я понимаю, что хочу его не меньше, сопротивляться себе бесполезно и глупо.

Я тянусь к его губам, мы жарко целуемся, спеша захватить, губы друг друга. Наши языки начинают сумасшедший танец. Я чувствую, как пульсирует мой клитор, и просто сгораю от желания ощутить Кирилла в себе. Он кладет на него пальцы, чувствует мое желание, задирает мое платье и пытается перевернуть меня на живот. Я очень хочу этого, но понимаю, что сюда в любой момент могут войти дети, и снова начинаю отчаянно сопротивляться его настойчивости.

— Нет не надо, — прошу я, пытаясь одернуть платье. — Пожалуйста. Не надо. Здесь же дети.

— Мы по-быстрому. Не дергайся! Только время тянешь! — Кирилл задирает подол платье на спину, и я чувствую своей обнажённой, невероятно чувствительной от возбуждения кожей, прикосновение горячей, твердой, словно камень головки его члена. И меня накрывает паника

— Не надо! Прошу! Из моих глаз катятся слезы, от кома в горле рискую задохнуться. Мне уже плевать на возможность скандала, я молюсь только о том, чтобы вошел Миша и спас меня.

— Никто не придет! Сама виновата! Потекла и спровоцировала меня!

Кирилл снова стал грубым, зачем-то схватил меня за горло так, что стало очень больно и трудно дышать, один резкий толчок он проникает в меня очень глубоко, мое лоно импульсивно сжимается и от этого мне больно так, как с Мишей не было никогда. Даже в наш самый первый для меня раз.

— Марина! Проснись! Марин.

Резко открываю глаза и вижу перед собой улыбающегося Кирилла. Испугалась, так, что подскочила.

— Какого черта ты делаешь? Здесь же дети! — в панике кричу я, автоматом пытаясь оправить задранное платье.

— Ничего я не делаю, — говорит совершенно спокойно. На губах легкая улыбка, в глазах смех. — Это тебе снилось что-то этакое! Ты так сладко постанывала, — Кирилл многозначительно улыбается мне и подмигивает, я тут же заливаюсь краской с головы до ног. Меня охватывает нестерпимый жар, того гляди, вспыхну на месте.

Это же сон. Это был всего лишь сон!

Но внизу такое постыдно сладкое томление, какое бывает только после очень горячей ночи. Или же, при страстном ее ожидание. Даже клитор предательски пульсирует.

— Вчерашнюю ночь не отпускала? До главного десерта то мы так и не дошли, — нагло усмехался поганец.

— Вчера не было ничего, кроме того, что ты, как последний подонок, воспользовался моим отчаяньем! — напомнила я.

Стыд прихлынул к щекам с новой силой, чтобы отвлечься, я посмотрела назад на мирно спящих, раскрасневшихся девчонок.

Красавицы мои! Счастье мое, в чистом виде. Ужом на сковородке вертеться ежедневно буду, но вы не в чем нуждаться не будете. Все для вас сделаю! Что могу, и что не могу, тоже сделаю. Сама. Ни чьей помощи не нужно. Рожала себе, а не им, в конце концов.

Миша, Миша! Как же ты так?! Что же ты наделал! Они же теперь засыпят меня вопросами, почему мы уехали без тебя? Когда ты приедешь, или когда мы к тебе, вернемся. Почему ты о них не подумал, Миша! Они же так тебя любят. Думал, что никогда, ничего не узнаю? А узнаю, так подобно Ирине, за ради любви все терпеть буду, потому что мне идти с двумя детьми не куда и рассчитывать без образования неначто?

Просчитался, милый! Я не сдамся и в грязи себя купать не позволю!

На глаза снова выступили слезы, настроение упало ниже плинтуса. Еще и свой проф. фотоаппарат вчера забыла, а без него качественных фоток тортов не сделать.

Блин!

А теперь такой дорогой покупки я не могу себе позволить. Черт!

— Держись бодрее! Марин! К морю ведь едем.

Нарочито бодрого оптимизма Кирилла, я ничуть не разделяла. Лишь смахнула злые слезы и потянулась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В чем-то он прав! У нас с девочками начинается новая жизнь, и слезы мы туда не берем!

Вон как солнышко красиво над лесом встает. С Мишей, без Миши, оно все равно встает. Встает для меня.

— Через пять километров будет заправка и закусочная. Позавтракаем, умоемся, сходим туалет. Просыпайтесь, девочки! просыпайтесь, мои хорошие!

Таак, времени на грусть нет. Быстро вытерев слезы, прикрыла волосами левую сторону лица и натянула улыбку, хотя улыбаться было очень даже больно. Лицо невероятно саднило и дергало. От воспоминаний о сумасшедшем, сотворившем со мной такое меня, пробрал озноб.

А, что, если он и правда будет нас преследовать? Искать? Тут же отогнала эту мысль с улыбкой, как бред. Клуб Кирилл ему отдал, а я, никакого интереса для него не представляю. Баба и баба, каких несчетное количество на каждый день. Наверняка, просто пьяным был или укуренным.

Эти мысли успокоили меня, и новый день я встретила бодрее. Главное в жизни матери — здоровые дети. Это у меня есть, а с остальным разберемся.