Какое-то время, мы шли молча, а потом Сережа начал рассказывать:
— Со мной по соседству с рождения жила, девочка, мы росли вместе. Виделись каждый день. Я уже в три года точно знал, что люблю ее, и она будет моей женой. В одной группе в садике, в одном классе в школе. Оберегал ее, защищал, берег до первой ночи, на школьном выпускном, такая у нее была мечта. И я это уважал. Но в одиннадцатом классе, сначала года к нам пришёл новенький, такой весь из себя спортсмен, музыкант и перед ним она раздвинула ноги уже через полтора месяца. Я берег ее все семнадцать лет, а первая ночь досталась ему. Он бросил ее через два месяца, она на коленях передо мной ползала, моля о прощение, я простил, потому что любил, а оказалась, она от него залетела с первой же ночи и прикрыться хотела. Через пять недель обрадовала, да только бабуля моя акушеркой всю жизнь проработала. И сразу просекла, что там не второй месяц, а пятый уже. Я не простил, а она с крыши восьмиэтажного дома и в лепешку. В итоге, уже десять лет, не могу простить себя я. все, кажется, что она это сделала потому, что поняла, что искренне меня любит! А тот лишь наваждением временным был, и она бы оценила мое прощение и была бы верной и любящей на всю жизнь, а я вот смалодушничал.
Сережа тоже тихонечко всхлипнул и прерывисто задышал.
— У каждого своя судьба. Она сама себе выбрала свою. Не кари себя.
— Да это я просто к тому, что у тебя то все живы, а значит, ни так все и плохо. Не вешай нос. Со временем, все сгладится, забудется, перемелется в труху.
— Я знаю, мои дочери — мое утешение, да мамина поддержка. На дно я не упаду. Не бойся.
— Можно я тебе завтра поз….
Сережа, наверное, хотел сказать “позвоню”, но не успел. Начал падать, как подкошенный, я еле успела схватить его за руку, чтобы хоть немного задержать падение.
Глава 42
Сережу привезли в отделение травматологии и как назло, дежурила там, Ирина Алексеевна. Увидев меня рядом с молодым красавцем она нимало удивилась, одарила меня взглядом, говорящим; — так и знала, что шалава ты, еще та. Но смолчала.
— Давно избили?
— Час назад. У него было сильное кровотечение носом, затем, резко, в одну секунду, отключился, но в полицию сообщать не надо.
— Как не надо? Я обязана.
— Его избил Кирилл, — шепнула я женщине на ухо, подойдя вплотную.
Бедняжка, аж с лица сошла.
— Как?
— Так. Увидел, что мы в кафе сидим, залетел туда и избил, ни слово не говоря.
— Закрутила-таки ему мозги — прошептала Ирина, злобно ухмыляясь. — Довольна теперь? Счастлива, что обоим отомстила?
Выдержать, сжигавший, полный ненависти, взгляд Ирины Алексеевны, оказалось, пожалуй, самым не простым испытанием в моей жизни. Он обвинял меня во всех смертных грехах разом.
Очень хотелось опустить глаза, вжать голову в плечи, убежать и спрятаться где-нибудь в темном уголке. Но я уже большая девочка, и прятаться от жизни и ответственности за свои поступки, мне не к лицу. Тем более что все не совсем так, как ей представляется. И в случившемся сейчас, моей вины не было.
— Я ничего и никому не крутила! — ответила твердо и глядя ей прямо в глаза. — Вашему сыну тридцать пять, а не пятнадцать. И чем он дальше будет от меня, тем мне же и лучше.
Рада, что ты это понимаешь! И ему скажи об этом, как можно скорее.
********
К счастью, с Сережей все было в порядке, просто на свежем воздухе резко упало давление от сильной кровопотери, да еще, наверное, разволновался, рассказывая мне про свою погибшую девушку.
До утра его оставили под капельницами, а утром, после осмотра, скорее всего, отпустят домой.
Мы договорились, созвониться, и я вызвала такси и вернулась к маме.
Уже у самой двери подъезда услышала его голос:
— Вы так страстно обнимались, что я думал, поедете к тебе.
Я обернулась, Кирилл смотрел на меня очень внимательно. Словно хотел разглядеть на мне следы измены. Засосы? Или, может платье на изнанку?
— И поэтому ждешь меня здесь?
— Там тоже ждут люди. Мне бы позвонили. — Ответ Кирилла буквально заставил мою челюсть отвиснуть. — Но я все же надеялся, что утешаться с первым встречным, пусть и героическим спасителем, ты не станешь.
— Я не ослышалась? Ты следишь за мной?
— Да. Твоя безопасность, превыше всего.
— А, по-моему, ты просто ревнуешь, не здорово, ревнуешь! Сходи к психологу.
Развернулась чтобы уйти, но Кирилл схватил за плечо и развернул к себе, причинив при этом боль. Горящие гневом глаза, не сулили мне ничего хорошего. Мужчина, явно еще не пришел в себя, после вспышки гнева. А скорее всего, ожидая звонка, от тех, кто караулил нас возле моего дома, накрутил себя еще больше.
— Да, я болен! Давно и не излечимо! Болен тобой! И ты прекрасно это знаешь!
— Я уже сказала тебе, что больше не хочу видеть тебя в своей жизни! Все кончено! Уходи и не появляйся в моей жизни никогда больше.
Я говорила твердо, не боясь, что он ударит и меня, это, пожалуй, будет даже и к лучшему, поставит окончательную, твердую точку.
— Вот так вот просто? Топнула ножкой и все? А как же все те слова, что ты Мне говорила еще вчера ночью? Все слезы твои? Неужели это все притворство?
Сердце сжалось от давящей боли, что принесли его слова. Не было притворства вчера ни грамма. Но…
— Вчера я еще не видела твоего истинного лица. Я тебе уже все сказала в кафе. Я подобную придурь от твоего отца десять лет терпела. Добровольно себя домоседкой, затворницей сделала, чтобы не прибил в ярости ненароком. И я до сыта такого натерпелась! Не нужен мне его клон!
Я отвернулась и хотела открыть дверь подъезда, чтобы уйти, но Кирилл придавил сверху ее рукой. Угрожающе нависнув надо мной.
— Только не говори, что как малолетка повелась, на брутальную бородку своего качка спасителя?
Кирилл прошептал это у самого уха, заставив меня задрожать от страха и совершенно неуместного возбуждения. Мне пришлось сделать один, глубокий, судорожный вздох, чтобы взять себя в руки и сказать спокойно:
— Тебя не касается, на кого, как и когда я поведусь. Исчезни из моей жизни, мы с тобой больше не родственники, а совершенно чужие люди теперь.
— Верно. Мы с тобой перестали быть родственниками, как только стали любовниками.
Кирилл нахально уперся мне коленом в бедра. Заставив тихо охнуть от неожиданности и злости на его нахальство.
— Теперь и эта страничка наших отношений закончена! Пусти! Иначе, на всю улицу закричу!
— Сначала скажи, что не хочешь меня! — свободной рукой Кирилл залез в подмышку платья и сдавил уже предательски твердый сосок, а я вздрогнула от лавины возбуждающих мурашек, пробежавшей при этом по моему телу. И это жутко меня разозлило.
— Не хочу! — заявила твердо, жутко злясь на то, что тело мое говорит об обратном.
— Врёоошь, — пропел Кирилл, прикусывая мочку моего уха и безжалостно катая напряженный сосок между пальцев. — Твой сосок напряжен, дышишь прерывисто, вздрагиваешь от мурашек, а твоя шея покраснела от прилива крови, что свидетельствует о возбуждение. И тебе сейчас до одури хочется, чтобы я припал к ней губами и провел по ней языком. И не только по ней.
— Это просто реакции тела на прикосновения! К моим чувствам, они не имеют никакого отношения! — заявила предательски севшим, дрожащим голосом.
— Хочешь сказать, что ты способна так дрожать под любым? Подобно самой дешевой, обдолбанной шлюхе?! — язык таки прошелся с легка по шее, заставляя дрожать еще сильнее.
Я задохнулась от возмущения, но не нашла, что ответить, кроме:
— Пусти! Закричу!
Импульсивно дернулась, но лишь глубже в печаталась в колено которое сместилось немного ниже. А платье то шифоновое, тонкое, наверняка он, как и я уже ощущает, что там, внизу, я вовсе не зажата, как должна бы была, если бы не хотела его.
