Никитка разыскал своего дружка около саней. Гошка прилаживал к валенкам лыжи. Лицо его было хмуро, на лоб набежали морщины, ноздри всё ещё сердито раздувались.

В такие минуты ребята обычно звали Гошку «ёж колючий» или «петух-хорохор».

— Ну, чего ты убежал как ошпаренный? — заговорил Никитка. — Мать-то как разобиделась.

Гошка резко вскинул голову:

— А зачем она так…

— Подумаешь, беда, — усмехнулся Никитка. — Ну, приврала немного. Все они, матери, такие. Я вчера спросил у своей рубль на кино. «Нету», — говорит. А я знаю, в сундуке под бельём у неё девятьсот рублей лежат. И даже нафталином пропахли.

— То рубль на кино, а тут такое дело.

— Или ещё вот, — продолжал Никитка. — Тятька из города в воскресенье приедет, так мамка охает, стонет. И тут у неё болит, и там свербит. Тятька, как заведённый, крутится. А уедет — у мамки все хвори как рукой снимет…

— Так что ж, и нам с тобой тоже привирать да обманывать? — перебил его Гошка.

Он наконец затянул ремни на валенках и взялся за лыжные палки.

— Ты куда? — удивился Никитка. — Там же щи стынут и котлеты.

— Уминай за двоих, а я пошёл, — отмахнулся Гошка и, высоко поднимая лыжи, выбрался на обочину дороги.

Но снег, прогретый за день солнцем, стал рыхлым и липким, и лыжи никак не хотели скользить.

Гошка с силой оттолкнулся палками и порвал на левой ноге крепление. Чертыхнувшись, он вскинул лыжи на плечо и зашагал по чёрной от вытаявшего навоза мостовой.

«Вожжа под хвост попала. Теперь не остановишь», — подумал Никитка. Он взял из саней свои лыжи и бросился догонять приятеля.

— Тоже мне «нравный»… — с досадой заговорил Никитка. — Не хочешь — не разговаривай с матерью, а зачем же от подводы отказываться? Теперь вот хлебай киселя восемнадцать километров.

— А мы с попутной машиной доедем. — Гошка остановился и стал «голосовать» проходящим грузовикам. Потом вдруг вспомнил про пакетики с крысиным ядом.

— Зачем они теперь? — удивился Никитка. — Всё равно шпитомцев-то нет.

— Надо. Кузяеву покажем. Пусть он не наговаривает на нас, — сказал Гошка и попросил Никитку сходить за пакетиками. Сам же он за это время поищет попутную подводу или машину.

Никитка согласился и отправился в чайную.

Но едва он только вошёл туда, как заметил, что за столиком рядом с Гошкиной матерью сидит Ефим Кузяев.

Они сидели спиной к Никитке и о чём-то вполголоса разговаривали.

«Ага, и Кузяев здесь», — подумал Никитка, придвинулся ближе и, прижавшись к стене, невольно прислушался.

Официантка принесла Кузяеву графинчик с водкой и закуску. Тот разлил водку по стаканам и потянулся к Александре чокнуться.

— С удачной тебя распродажей, сестрица!

Александра пить отказалась и отодвинула стакан в сторону. Кузяев выпил один.

— Ну-ну, как знаешь. А я ведь в соседнем зале сидел. Давно хотел к тебе перебраться, а ты тут с ребятами лясы точишь. И откуда их принесла нелёгкая?

— Они сами по себе, по своим делам приехали, — уклончиво ответила Александра.

— Вот и ладно, — усмехнулся Кузяев. — Сама понимаешь, ребятишки в нашем деле лишняя обуза. — И, придвинувшись ближе, он деловито осведомился: — Значит, расторговалась, сестрица? Из своих никто тебя не приметил? В цене не продешевила?

Александра молча полезла в карман кожушка за деньгами.

— Ладно, потом отдашь, — остановил её Кузяев и заглянул ей в лицо. — Да что ты как в воду опущенная сидишь?

— Будешь тут в воду опущенная. — Александра провела ладонью по лицу, словно сняла липкую паутину. — Обманул ты меня, Ефим, запутал. Ну и я через тебя почём зря врать стала.

Кузяев насторожился:

— Что это за слова такие?

— А вот такие. Шпитомцы-то ребячьи здоровёхоньки были, а ты их в больные зачислил да торговать меня ими послал.

Кузяев исподлобья посмотрел на сестру и сделал вид, что обиделся.

— Это уж ты зря, Александра. Вспомни, как дело-то было Мы как в город приехали, ты по магазинам пошла, за покупками, а я поросят в лечебницу повёз. И мне там сам главный доктор сказал сразу: «Никак нельзя такую хворобу на ферму допускать». Ну как было не продать их?

— Ладно, Ефим. Хоть сейчас-то не ври, — устало махнула рукой Александра и, показав Кузяеву пакетик с крысиным ядом, обо всем рассказала.

Кузяев нахмурился:

— Это что ж получается? Следят за нами ребятишки, улики подбирают?

— Да нет. Они тебя сегодня вроде не видели. Но обидели мы их крепко — сначала ты их от поросят отстранил, теперь базар этот.

— А взрослым кому мальчишки о базаре не сболтнули?

— Не должно вроде.

— А где они сейчас? — продолжал допытываться Кузяев.

Александра призналась, что Гошка поссорился с ней, убежал из чайной, а Никитка пошёл его разыскивать.

— Эх ты, голова, уши холодные, — с досадой сказал Кузяев. — Раз такое дело, надо бы парня при себе держать, глаз с него не спускать. — Он оглянулся, чтобы позвать официантку, и вдруг осёкся. За его спиной, у стены, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоял Никитка.

— Это что за невидаль? — удивился Кузяев. — Ты зачем здесь?

— Я… Мы… — забормотал Никитка. — Мне Гошка пакетики велел взять. С ядом с этим.

— Ох, господи, — вздохнула Александра, передавая Никитке пакетики. — И зачем они вам теперь? Где Гошка-то?

— А он там, на улице. Подводу попутную ищет.

— Вот упрямый-поперечный! — рассердилась Александра. — Иди скажи ему: сейчас вместе поедем. — И она обратилась к брату: — Пора трогаться, Ефим.

— Да-да, уже время, — согласился Кузяев.

Он искоса оглядел Никитку, потом поднялся из-за стола и взял его за плечо.

— Ну-ка, выйдем!

Они вышли в коридор, Кузяев затолкал Никитку в дальний полутёмный угол и, держа за плечо, угрожающе шепнул:

— Кайся, как на духу. Чего-нибудь слышал?

— Слышал, дядя Ефим, — так же шёпотом признался Никитка, чувствуя, как рука Кузяева больно сжимает его плечо.

— Ну?

— Вы тётю Шуру поросят заставили продать.

— Та-ак… Очень даже красиво, — протянул Кузяев. — Ну вот что, стрючок, ты меня сегодня в городе не видел, с Александрой я ни о чём не разговаривал и о продаже поросят знать ничего не знаю. Всё запомнил?

— Как же это, дядя Ефим… — начал было Никитка.

— Ты моего Митьку знаешь? — перебил его Кузяев.

— Как не знать…

— Вот и заруби себе на носу. О том, что здесь слышал-видел, помалкивай. Ни Гошке, никому ни слова. А будешь болтать — Митька тебе пропишет ижицу. Знаешь, поди, какие у него кулаки справные. Ну, иди себе. — Кузяев слегка щёлкнул Никитку по затылку, потом сунул ему в руку десятирублёвку. — Возьми. Гостинец себе купишь.

Он подтолкнул Никитку к выходу, проследил, куда тот пошёл, и вернулся обратно в чайную.

— Что у тебя за секреты с Никиткой-то? — спросила Александра.

— Не было печали, так черти накачали! — поморщился Кузяев. — И надо же было ребятишкам в наши дела втереться. Вот и пыхти теперь.

Он быстро допил водку, расплатился с официанткой и встал.

— Вот что, Александра! Надо нам эту заваруху зараз прикончить. Иди сейчас по магазинам, купи ребятам подарков побольше и поезжай домой. Подарки вручишь Гошке с Никитой. Ещё скажи им что-нибудь, успокой, чтобы они шума не поднимали.

— Эх, Ефим, Ефим! — покачала головой Александра. — И зачем ты с этими поросятами связался?

— Не от хорошей жизни, конечно. Беда подходит. Новый председатель ферму проверяет, а у меня недостача большая. Деньги срочно нужны. А откуда их взять? Вот шпитомцы и выручат.

— А может, по-честному, Ефим? — подняла голову Александра. — Пойти да и признаться новому-то хозяину: так, мол, и так. Жадность попутала, на колхозное добро польстились. Ну и деньги, конечно, вернуть.

Кузяев оглянулся по сторонам.

— Ты глупости не городи. Шпитомцы эти нигде не записаны, не учтены. Колхозу до них и дела нет. Тут главное — ребятишек умаслить, подарки им сделать.