Гошка притворился, что он ещё крепко спит, и даже начал посвистывать носом. Но мать провести было нелегко. Она подошла к кровати и, сдёрнув с Гошки одеяло, покачала головой:

— Так… Вызывают, значит. Ну что ж, сынок, расскажи, чего сокрушили, чего поломали.

— Да нет, ничего такого не было, — забормотал Гошка, поднимаясь с постели.

За окном мелькнули два вихра — Никиткин и Борькин. И тут же скрылись.

Гошка поспешно натянул штаны и выскочил на улицу.

Приятели сидели на завалинке и думали о том, что их ждёт в правлении. Наверное, Николай Иванович распушит их за вчерашнее, а потом диктор на весь колхоз объявит по радио, как мальчишки безобразничали у родника.

— И зачем ты с Митяем схлестнулся? — упрекнул Гошку Борька Покатилов. — Не брызгался бы — и всё было бы ладно.

— Я ещё и виноват? — удивился Гошка. — А зачем он деревья губит? Да и ты тоже хорош — связался с Митяем, остановить его не смог.

— Будет вам, ещё поцапаетесь! — вмешался Никитка и предложил ребятам не ходить в правление — они, мол, спали, радио не слышали и знать ничего не знают.

— Нет, так не пойдёт, — помолчав, со вздохом сказал Гошка. — Раз нашкодили, чего уж тут прятаться.

Подошло ещё несколько мальчишек, и они всей компанией направились к правлению.

В дверях конторы мальчишек первая встретила Елька.

— Почему опаздываете? — строго спросила она, кивнув на стенные часы. — По радио как объявили? Ровно в девять. — И она обратилась к отцу, который, стоя у шкафа, рылся в каких-то бумагах: — Папа, вот они. Явились с опозданием на десять минут.

В конторе Николай Иванович был не один. За широким столом сидело двое членов правления, в углу о чём-то шепталась с дедом Афанасием Стеша Можаева.

«Вот оно как придумано! — поёжился Гошка. — Нас при всём честном народе отчитывать будут».

Николай Иванович подошёл к столу, оглядел ребят:

— Молодое колхозное пополнение явилось. А почему не все? Где Митя Кузяев, Ваня Вьюрков?

— Этих огарков по радио не скличешь, — усмехнулся дед Афанасий. — Тут без нарочного не обойдёшься.

— Садись тогда, кто пришёл, — пригласил председатель ребят. — Будем разговаривать.

Мальчишки осторожно присели на скамейку, подальше от стола.

— Давно бы пора их в контору вызвать, — недовольно сказал член правления Савелий Покатилов. — Житья от ребятишек не стало. Вчера они на лошадях скачки затеяли, третьего дня стог соломы развалили.

— Так это ж не мы! — взмолился Борька, беспокойно ёрзая на скамейке. — Это, верно, старшие.

— А бес вас разберёт — старшие, младшие. Носитесь по всему колхозу как оглашенные. Я так считаю: надо за ребячьи проделки с родителей взыскивать.

— Обождите, Савелий Прохорыч, — остановил его председатель. — Тут другой разговор. — И он вновь обратился к ребятам: — Так это вы вчера о воде для трактористов позаботились, канавку у родника прокопали?

Гошка озадаченно пожал плечами — ловко же подбирается к ним новый председатель. Издалека, с подходцем.

— Да-да, мы всё копали, — сказала Елька.

— Они, Николай Иваныч, они, — вмешался в разговор дед Афанасий. — Подъезжаю я вчера второй раз к родничку, а там полный порядок. Наши ребятишки вовсю орудуют. Канавку прокопали, ограду вокруг родничка поставили, черпачок из бересты смастерили. И даже надпись на срубе выжгли: «Родник для трактористов. Воду не мутить».

— Ну что ж, ребята! — заговорил Николай Иванович. — Я так понимаю — болеете вы за свой колхоз, за порядком следите. Большое вам спасибо! — Он подошёл к ребятам и первому протянул руку Гошке, который сидел на краю скамейки. — И позвольте от имени правления поблагодарить вас.

Гошка покраснел, дёрнулся и спрятал руку за спину.

— Дай ручку, Гошенька, — прыснула сзади Елька. — Папа же не кусается.

Покраснев ещё больше, Гошка с мрачным видом сунул Николаю Ивановичу руку.

Сопящего, хмурого Никитку, который словно прирос к скамейке, Елька почти силой подтолкнула к отцу.

И только Борька Покатилов с довольной улыбкой поднялся навстречу Николаю Ивановичу и обменялся с ним долгим и крепким рукопожатием. При этом он не без лукавства покосился на отца, словно хотел сказать: «Пилишь, ругаешь, а мне вот благодарность от правления».

Пожал председатель руку и остальным мальчишкам.

— Непорядок это, Николай Иваныч, — покачал головой Покатилов-старший. — Тут срочные меры против озорников надо, а вы им ручки пожимаете.

— Порядок, порядок, — сказал председатель и вновь обратился к мальчикам — Значит, так. Будете охранять родничок и дальше. Но этого, я думаю, вам недостаточно. Энергии у вас хоть отбавляй. Можно и другими делами заняться. В лесу, в поле, на фермах — везде вам работа найдётся. Глаза у вас острые, ноги быстрые, бегаете вы по всему колхозу — вот и примечайте, наблюдайте за всем. Где непорядок какой — руки приложите, поправьте или сигнал подайте.

— А кому сигнал? — спросил Гошка.

— Можно и мне, и бригадирам, и Косте Пёрышкину. Он ведь теперь у нас председатель ревизионной комиссии и редактор радиогазеты. Можно сказать, глаза и уши колхоза.

— А мы тоже будем глаза и уши?

— Это уж от вас зависит. Как будете действовать.

— Николай Иваныч, а вы про самое главное ещё не сказали, — напомнила председателю Стеша, — про летний-то лагерь.

— Да, ребята, чуть не забыл. Про лагерь, наверное, все слышали. Дело это новое, большое, сложное. Александре со Стешей нелегко будет. Так что они на вашу помощь рассчитывают. И чтоб не один, не двое им помогали, а вся ваша команда.

«А здорово поговорили! — подумал Гошка. — Это, наверное, всё Стеша с Елькой придумали, чтоб нас в правление вызвать».

Вытянув шею, он готов был задать председателю ещё десяток вопросов, но выбрал самый главный:

— А это как всё? Просто так помогать или задание такое от колхоза?

Николай Иванович переглянулся с членами правления и, с трудом сдерживая улыбку, ответил:

— Непременно задание. Самое ответственное и очень важное. И утверждаем вас от имени правления шефами над летним лагерем. Вас это устраивает?

— А как нашу команду называть будут? — спросил Борька.

— Ну, шефами там или юными свинарями, — пояснил Николай Иванович. — Можно и молодыми животноводами.

— Да есть у них уже название, — подсказала Стеша. — Ребята ещё на старой ферме его заработали: «команда ретивых».

— Подходяще, — согласился Николай Иванович и кивнул ребятам. — Ну что ж, ретивые, действуйте!

Через неделю летний лагерь был достроен, и Николай Иванович распорядился перевозить в него поросят.

С утра «команда ретивых» была уже на ногах и собралась — а у дома Шараповых. Не было почему-то только Никитки Краюхина.

Но вскоре тот прибежал, запыхавшийся и чем-то встревоженный.

— Чего ты такой, словно на тебе воду возили? — спросил Гошка.

— Дела всякие дома… мамке помогал. Нездоровится ей, — забормотал Никитка.

— Тогда иди домой, — предложила Елька. — Мы и без тебя справимся.

— Нет, я с вами. Пошли скорее, — заторопил Никитка, то и дело поглядывая на свой дом. — Какая работа-то будет?

— Начинается великое переселение поросят, — торжественно объявила Елька. — Прощайте старые, тесные клетки! Да здравствует свобода, приволье и зелёная трава!

Ребята отправились к старому свинарнику.

Там уже стояло несколько подвод с пустыми ящиками и корзинами. Стеша вытаскивала из полутёмных станков визжащих поросят и грузила их на подводы. Заметив пионеров, она объяснила им, что надо делать. Мальчишки пусть грузят поросят, а девочки собирают лопаты, вилы, вёдра.

— В атаку! — скомандовал Гошка и первый ринулся в свинарник.

Мальчишки принялись ловить поросят, нацеливаясь на самых рослых и сильных, и таскать их к подводам. Поросята завизжали ещё оглушительнее, бились в ребячьих руках, словно их тащили на убой, но мальчишки изо всех сил сжимали их в своих объятиях.