После обеда пионеры третьего звена собрались у дома Борьки Покатилова.

Кто пришёл с ведром, кто с ящиком, кто привёз санки. В руках ребята держали лопаты, заступы, совки.

Борька Покатилов развернул на ступеньках крыльца большой лист обёрточной бумаги, начертил схематическую карту деревни и, как командир перед боем, принялся разрабатывать план «боевого рейда» за удобрениями.

— Значит, так. Наступать будем группами, — с важным — видом говорил он, рисуя красным карандашом квадраты и круги и пронзая их толстыми стрелами. — Каждая группа штурмует свой квадрат. Трофеи сдаём на хозяйственный двор бригады.

К крыльцу, с трудом волоча за собой длинные санки со старым, окованным железом сундуком, подошёл Гошка. Ребята оглядели вместительный сундук и невольно рассмеялись:

— Вот это да! Всем тарам тара. Где ты, Шарап, столько удобрений наберёшь?

— Наберём, — сказал Гошка и кивнул на Никитку. — Мы а вот с ним один клад знаем.

— Какой клад? — осведомился Борька.

Гошка объяснил, что на старой колокольне когда-то жили голуби и после них на всех этажах остались большие залежи помёта.

— Правда, Никитка? — обратился он к приятелю. — Помнишь, как мы на колокольню лазили?

— Ага. Там этого добра хоть завались, — обрадованно заговорил Никитка.

Но его тут же перебил Митька Кузяев:

— Подумаешь, клад открыли. Кто ж не знает про голубиный помёт? А только верующие не пустят нас на колокольню.

— Почему ж не пустят? — удивилась Елька.

— Им молиться надо, а мы тут на колокольне шуровать будем.

Ребята зашумели. Какие верующие? Подумаешь, десять старух! А разве они не хотят, чтобы на полях было больше удобрений? Да и колокольня почти уже не колокольня: колокола с неё давно сняты. А раз так — включить колокольню в план «боевого рейда».

— Хорошо, хорошо, — согласился Борька. — Не забудем и про колокольню. А теперь создадим штурмовые группы. Объединяйтесь — кто с кем.

— Нас с Никиткой на колокольню пошлите, — поднял руку Гошка. — Мы там все ходы-выходы знаем.

— Опоздал, Шарап, — фыркнул Митяй. — Мы уже спаровались, вместе золу собирать будем. — Он хлопнул Никитку по плечу и притянул к себе — Так, что ли, Краюха!

— Так, — еле слышно подтвердил Никитка и, стараясь не глядеть на Гошку, спрятался за Митькину спину.

«И чего он как привязанный к нему?» — с недоумением подумал Гошка и, обернувшись к Борьке, сказал:

— Тогда, ну, тогда с тобой пойдём.

— И меня с Елькой запиши. Мы тоже на колокольню хотим, — подала голос Таня.

Борька, покусывая карандаш, пожал плечами и с сосредоточенным видом уставился на карту.

— Что раздумываешь, как Кутузов на военном совете? — поторопила его Елька. — Записывай, кто куда желает, и за дело пора.

— Понимаете, какая штука, — уклончиво заговорил Борька. — А может, Гошку не записывать в группу, воздержаться пока?

— Это почему «воздержаться»? — в один голос спросили Елька и Таня.

— Сами ж знаете. Дело с Шараповыми тёмное, ничего ещё не ясно. Вот вызовут их на правление, решат, что и как, тогда посмотрим.

— Да чего ты кругом да около ходишь! — перебил его Митяй. — Скажи напрямки: подсудные они, Шараповы, на подозрении. И я бы на Гошкином месте ни в какие группы пока не лез. Лежал бы себе на печке и носа из избы не высовывал.

— Верно, ребята, — сокрушённо вздохнув, согласился Борька. — Нельзя, пожалуй, Шарапову с нами. Неудобно как-то. Придём мы за золой к кому, а там узнают, что с нами Гошка Шарапов… ну и вытурят всех нас в шею.

— Да что ты говоришь такое?! — вне себя закричала Таня, бросаясь к Борьке. — Как ты смеешь? Он же не чужой нам, Гошка. Ребята! Ну, чего вы молчите?

— Вот взвилась тоже. Все же так говорят, — растерянно забормотал Борька.

— А я вот не верю, — перебила его Елька. — Не виноват Гошка. Не мог он нас обмануть, не мог! Давайте хоть ещё раз его спросим. — Она обернулась назад. — Ну, скажи ты ребятам…

Но Гошки Шарапова около крыльца уже не было.

Забыв про санки с сундуком, Гошка вылетел из переулка Покатиловых как настёганный и, не разбирая дороги, помчался вдоль улицы.

Так вот оно как! Значит, не зря тётка Ульяна наставляла Никитку и Борьку, что Гошка им не пара, что дружить с ним опасно.

А ведь сколько лет они дружили втроём, вместе учили уроки, обменивались книгами, ходили на рыбалку, мечтали после школы вместе поступить в училище механизаторов. Вот она и дружба!

Гошка вдруг обнаружил, что ноги ведут его не к дому, а в противоположный конец деревни. Куда же это он идёт?

Может быть, поговорить со Стешей Можаевой? Но она и так не верит, что Гошкина мать виновна, и готова её защищать, но что она может сделать, если мать сама призналась во всём. Не лучше ли зайти к бабке Евфросинье, залечь на печку, как барсук в берлогу, и никуда больше не показываться? Пусть все думают, что Гошка уехал далеко-далеко и никогда больше не вернётся в Клинцы.

Да нет, к бабке нельзя. Она будет стонать, охать и без конца донимать внука расспросами, как это его мамку «бес попутал». Потом затеплит лампадку и примется молиться за погрязшую в грехах богоотступницу Александру. «Да ну её, ещё ладаном пропахнешь», — подумал Гошка, поворачивая обратно.

Но мысль об уходе из дома уже не покидала его. В самом деле, почему бы ему не уехать куда-нибудь. Определился же в школу-интернат Серёга Савушкин и, кажется, очень доволен новой жизнью. Ходит в форме и в каждом письме домой сообщает, что непременно будет учиться на реактивного лётчика. А Зинка Петракова? Хоть и девчонка, а устроилась в ремесленное, учится работать на токарном станке и вытачивает из металла такие детали, что все клинцовские мальчишки сгорают от зависти.

Конечно, об уходе из дома придётся сообщить матери. Ну, да она возражать не будет. Ей сейчас не до этого.

Но куда и как поступить? Дело идёт к весне, набора нигде нет. Хоть бы поговорить с кем-нибудь.

Гошка замедлил шаг и задумался. Дорожка вела мимо дома Краюхиных.

За крыльцом дядя Вася колол дрова. Широко расставив ноги, он высоко над головой вскидывал тяжёлый колун и с хеканьем ударял им по торцу берёзового чурбака. Удар приходился по самой середине, и полено, в меловой берестяной одёжке с чёрными подпалинами, с сухим щёлканьем распадалось на две половины.

«Как сахар колет», — подумал Гошка и, остановившись, невольно залюбовался работой.

— А-а, Гоша, — заметил его дядя Вася. — А где Никитка? Что ж это вы, други мои, не встретили меня сегодня?

Гошка развёл руками — они ведь совсем забыли, что сегодня суббота.

— Дела тут всякие, — уклончиво ответил он. — А Никитка с ребятами золу собирает.

— Та-ак… дела-события, значит? — покачал головой дядя Вася. — Слыхал я кое-что, слыхал.

— Уже знаете, рассказали вам? — вспыхнул Гошка и, подойдя ближе к Никиткиному отцу, умоляюще заговорил: — Дядя Вася, возьмите меня с собой. На завод.

— Стоп, парень, — опешил тот, откладывая в сторону колун. — На какой такой завод?

— А на тот самый, где вы работаете. Где жатки делают, косилки.

— Это как же так? Ни с того ни с сего, с бухты-барахты. А мамаша что скажет? А чего ты, к примеру, делать умеешь?

— Мамка, она отпустит. А делать что хошь буду, — принялся уверять Гошка. — Пусть хоть самое тяжёлое, хоть самое грязное. Слова против не скажу. Ну возьмите, дядя Вася! Не могу я здесь больше!

Дядя Вася закурил, затянулся и попросил Гошку рассказать, что же произошло с матерью. Мальчик зябко поёжился.

— Так вы уже знаете.

— То по слухам, с пято на десято. А ты мне толком обрисуй… как на самом деле всё было. Давай-ка присядем.

Они опустились на берёзовый чурбак, и Гошке пришлось рассказать о базаре, о чайной, о подарках.

— Да нет, парень. Чего-то вы с Никиткой недоглядели, — покрутил головой дядя Вася. — Не может мамаша твоя на чужое польститься.

— Так она же сама председателю призналась, — вырвалось у Гошки.