Они вышли к невзрачной серой двери. Парнишка — кажется, Силаш — толкнул ее и первым шагнул вперед. Лестница не освещалась, и Андрей придержал девушку за руку. Запах крови и дерьма становился все сильнее.

Внизу света было чуть больше. Под его пальцами на Верином запястье слишком часто пульсировала жилка.

Силаш толкнул еще одну дверь, прошел длинный сырой предбанник, заваленный какой-то рухлядью, и вошел в подвалы. Но Вера застыла на пороге. Ее неожиданно острые ногти впились в его ладонь со страшной силой.

— Видишь ли, Веруня, несмотря на то, что ты обращалась однажды, как мне кажется, ты не в полной мере понимаешь кто ты. Я побоялся, что ты не воспримешь всерьез все то, что я должен тебе рассказать о мире… одной большой семьи, — он говорил медленно, давая ей возможность осознатькаждое слово.

Зловонный воздух гудел от тихих и жалобных стонов, обреченных разговоров, слез и бессмысленной мольбы, доносившихся откуда-то из глубины.

С кирпичного свода свисали несколько крюков. С одного по его просьбе не сняли обнаженное тело, подвешенное вниз головой. С лица молодой девушки, заляпанного красными брызгами, смотрели остекленевшие глаза. Шею ожерельем охватывала багровая полоса. Светлые волосы почти касались черного от постоянно проливаемой крови пола. Силаш, потирая веснушчатый нос, поцокал языком и крикнул в глубину подвала:

— Степан! Степка, та ты опять на пол наляпав! Степкааа! Кто за тобой прибирать-то будет, ага? Я не буду!

Он раздраженно плюнул на пол, потом подумал и плюнул еще раз, уже смачнее, а затем ушел куда-то в правый коридор, бросив напоследок:

— Как насмотритесь, дверь верхнюю на щеколду закроете, ага? Хотя нет… Не, я думаю, я быстро. Я только шо падаль сниму и к машине уволоку.

Андрей краем глаза посмотрел на остолбеневшую Веру. У нее вздрагивали губы, но в остальном она казалась спокойной.

— Что… что это? — голос дрожал, как и губы.

— А это не твой мир. И не мой. Не мир твоего отца. Не мир твоего брата. Это судьба, которой у тебя никогда не будет, — он наклонился к самому ее уху. — Потому что ты не такая, как эта девушка. Ты не человек.

На этих словах она еще сильнее стиснула его руку. Откуда-то из глубины подвала донесся жалобный голос, зовущий на помощь. Стоит ли отвести Веру туда или трупа хватит?

— Почему? Почему… я не такая? Я же… — по ее щекам потекли слезы.

— И никогда такой не была, — он высвободил свою ладонь и с неудовольствием увидел, что Вера стала понемногу оседать на пол. — Ты же обращалась, помнишь? Когда умерла твоя мать. Не закрывай глаза и не отворачивайся!

От его крика она дернулась.

— Не закрывай глаза и смотри. Как думаешь, зачем мне такие зубы? Как думаешь, почему мы с сестрой никогда ничего не ели и не пили при тебе?

— Я не знаю!!! Я не думала, что это… так! — она закрыла лицо руками и топнула ногой. — Я не помню, что было, когда… когда мама… Она просто упала с лестницы! — взвизгнула она. — А потом я…

— А потом ты обратилась, — жестко сказал Андрей, продолжая смотреть на труп девушки. Он выглядел дряблым, серым и тошнотворным, как и любая мертвая плоть. Как туша скотины на бойне.

— Я не помню! Не знаю!...

— Та шо вы так разорались, ага? — миролюбиво спросил Силаш, выходя из коридора с холстиной подмышкой. Он переоделся в какую-то покрытую пятнами робу. — Весь народ перепугаете.

Он деловито расстелил холстину и сделал неуловимое движение рукой. Тело приподнялось в воздухе и соскользнуло с крюка. Оно висело на веревке, стягивавшей лодыжки.

— Красивая была, ага? Я к ней частенько захаживал. Иринка звали. Даже жалко, что ее выбрали… Но гостям же лучшее. Я упрашивал, упрашивал Филиппу, чтобы забрали Галку, а лучше Сергея. Как он меня достал, ага! Мусорит постоянно и гадит мимо ведра...

Не переставая болтать, он уложил тело на холстину и принялся его заворачивать.

— Пойдемте… пойдемте отсюда, прошу… Я не могу это видеть... — она дернула его за рукав.

— А ты оборотниха, да? — весело спросил Силаш, поднимая голову и сдувая со лба темный чуб. — Я вашего брата живьем никогда не видал… Ну, в смысле, не на картинках. Такая манюня, ага…

Вера смотрела на него с ужасом. Она дергала красный галстук на шее так, будто он ее душил.

— Та не боись ты. Господин Медведь дело говорит, ага… Ты ж такая, как мы. В смысле, одна семья и все такое. Тебя тут не тронут. Вообще, никто не тронет. На сестренку старшую руку грех поднимать.

— Да что… да что ты такое говоришь? Какая я тебе сестра?

— А ты разве не чувствуешь этого? — Андрей положил руку ей на плечо, одновременно кивком показывая парнишке на дверь. Он свое дело сделал. Силаш не стал снова повторять свой трюк, а просто закинул тело на плечо и ушел уже по центральному проходу в глубину подвалов.

— Чего? Что я должна чувствовать?!

— Тот огонь, который горит во всех нас. Этот запах свежей крови… Разве ты не чувствуешь, как он рождает в тебе… желание?

Последнее слово он прошептал ей на ухо, с удовлетворением ощущая, как по ее каменному от напряжения телу пробегает дрожь. Ее трясло совсем не от страха, нет. Силаш не обратил внимания ни на раскрасневшиеся щеки, ни на бешено бьющееся сердце, ни на то, как часто она сглатывала слюну.

— Пойдем отсюда, — он обнял ее за плечи и развернул к выходу. Вера покорилась. Она шла, зажав рот. — Ты думала, это просто забава. Что ты просто чуточку лучше других… Красавица, лучшая спортсменка класса. Ты думала, что твой папа просто рассказывает тебе необычные сказки… А вечно молодые друзья твоего папы и твоей мамы… просто немножко не такие, как все. Да и что в них было такого? Подумаешь, немного бледные… Подумаешь, не едят ничего и приходят только по ночам… А что у дяди Андрея такие зубы странные — это болезнь такая, наверное… Ты старалась не замечать того, что когда ты злишься, боишься или волнуешься, то внутри шевелится нечто. Ты думала, что если не замечать его, то оно исчезнет. Но оно не исчезало… Оно толкало тебя в драки с другими детьми. Оно пробуждало в тебе желания, которых ты стыдилась. Оно любило кровь и насилие.

Он продолжал это говорить, подобно демону-искусителю, нашептывающему с плеча. Вера молчала.

— А потом… когда ты обратилась, ты испугалась. Ты не пожелала ни с кем об этом говорить, верно? Об этом знали только Нина и мы, потому что мы пришли тебя усмирить. Ты боялась, и мы не стали настаивать… Пока. Потому что рано или поздно пришлось бы…

— Не делайте вид, что все знаете обо мне! — в голосе Веры прорезалась сталь. — Вы… ничего не знаете! Ни обо мне, ни о моей семье!

Она нащупала дверь и толкнула ее. Слишком яркий свет на пару секунд ослепил Андрея, и он сощурился. Когда зрение вернулось, Вера стояла напротив, кусая губы. Ее брови то хмурились, то собирались жалобным домиком.

— Не обязательно было показывать мне все… это, чтобы рассказать мне об оборотнях! Я была готова.

— Конечно, — Андрей сделал вид, что поверил. Главным было то, что она взяла себя в руки. По крайней мере, пыталась.

— Вы не должны были! Это было гадко! Папе… папе бы не понравилось.

— Твоего папы здесь нет, — напомнил он. — И мне вместо него нужно тебе объяснить так, чтобы ты понимала, что это все не игра. Твоя мать отдала тебя в обычную школу, потому что не справлялась одна с двумя детьми. Ты слишком долго жила среди людей и, должно быть решила, что их жизнь — это твоя жизнь. Но привыкай к тому, что это не так.

Вера посмотрела в пол и упрямо повторила:

— Это было гадко и жестоко. Я бы поняла и так.

Андрей закивал, снова приобнял ее и повел в свою комнату. Их шаги заглушал мягкий ковер.

— Тебя возмущает то, что я показал тебе труп, а не то, что здесь под землей держат и убивают людей, будто скот, — вкрадчиво добавил он. — Кажется, ты очень быстро усвоила урок о том, что люди не имеют к тебе никакого отношения… Пожалуй, ты ведь недаром всегда думала, что ты лучше, верно? С гордостью повторяла про себя, что ты волчица… Ты ведь всегда знала, что не имеешь отношения к их миру. Поэтому тебя и возмущает этот маленький урок.