Огонь… Огонь полыхал за спиной Егора — огромный, всепоглощающий, испепеляющий. Егор чувствовал спиной невыносимый жар разбушевавшейся стихии, поглотившей целые кварталы деревянных домов, деревянные же церквушки, княжеский терем — и истребившей все живое, попавшее в гигантскую пламенную ловушку… Ему стало трудно дышать от вида столь инфернальной картины — а первобытный ужас перед огнем буквально сковал тело.

Из состояния оцепенения Егора вывел близкий, непонятный шелест чего-то тяжелого, что пролетело совсем рядом с его головой — волосы на макушке обдало сжатым воздухом! Невольно проводив взглядом округлый снаряд, от которого явственно пахнуло чем-то смутно знакомым, он увидел, как тот врезался в землю за стеной — и растекся густой, пламенной лужей.

«Нефть» — как-то отстраненно подумалось Егору… Сейчас он с удивлением и потаенным страхом рассматривал широкую, обуглившуюся брешь над своей головой, зияющую в двухскатной кровле. А мгновение спустя во вторую, еще большую дыру — в стене, всего в метре от парня — влетела стрела, свистнувшая совсем рядом, заставив Егора испуганно отпрыгнуть в сторону!

Однако еще большей ужас он испытал, увидев нескольких мертвецов, побитых стрелами, у своих ног…

А после молодой человек вдруг услышал чей-то протяжный, полный звериной ярости и одновременно безнадежного отчаяния крик «Бей!!!». И что-то в душе его, какие-то потаенные ее струны отозвались на клич — Егор почувствовал вдруг внезапное смятение, буквально на пару секунд… А потом внутри его будто прорвало плотину! Сознание в одно мгновение заполонил целый вихрь эмоций и чувств: от отчаяния при виде погибающего в пламени города и беспомощного сострадания к несчастным, кто никак не мог остановить бушующей стихии, и чьи собственные дома стали огненными ловушками и, наконец, могилами… До бессильной ненависти к набранным из китайцев расчетам катапульт, приближенных к крепостной стене на двести метров, и с этого расстояния безнаказанно расстреливающих город…

А главное, древним боевым кличем Егору передался тот заряд ярости безымянного воина, что разгорелся в душе его с чудовищной силой пламени, в настоящий миг уничтожающего Пронск! Собственное бессилие и отчаяние было ему топливом; быть может, пожар в сердце молодого человека был бы и не столь долог. Но тут в поле зрения Егора попал человек… да нет, враг, чья голова показалась в проломе заборола крепостной стены.

Лестница с прибитыми к верхним ее перекладинам стальным крючьям, была приставлена как раз к бреши — просто до этого Егор ее не замечал. А сейчас он целую секунду смотрел в лицо светловолосого с рыжиной, вполне себе европейской внешности молодого голубоглазого мужчины, очевидно ровесника, в чьем взгляде читался откровенный страх.

«Половец» — вновь всплыло в сознании парня. Воин из вражеского рязанцам племени, едва ли не две сотни лет разорявшего южные рубежи княжества. Впрочем, в последние годы враг этот поумерил пыл — часть ханов приняли христианство и заключили союзы с князьями Руси, стали реже ходить в набеги… А еще — степняки никогда не прорывались так глубоко внутрь княжества, никогда не брали штурмом сильные крепости!

Но все изменилось с приходом с востока в степь неизвестных ранее монголов. Монголов, спаявших жестокой дисциплиной не только половцев, но и китайцев, хорезмийцев, мокшан, буртасов… Монголов, чья злая воля гнала все порабощенные, побежденные ими племена вперед, напролом под мечи, топоры и сабли своих новых врагов! И подчинившиеся «Ясе Чингисхана», они не могли бежать с поля боя, каким бы яростным не было сопротивление противника… Ведь если побежит один, казнят десяток, если побежит десяток — казнят сотню, монголы не боятся лить кровь покоренных! Потому у поднявшегося по лестнице половца, каким бы сильным не был его страх, какой бы сильной не была в душе его ненависть к новым хозяевам, не было выбора…

Точнее был, и очень простой выбор: убей или умри!

Все это за секунду промелькнуло в сознании Егора — словно неяркая, и тут же погасшая вспышка. Промелькнуло в тот миг, когда он шагнул вперед, с перехваченным от душащей ярости горлом, наконец-то получив возможность выплеснуть ненависть на пришедшего к Пронску врага! Вскинув правой рукой легкую, верткую саблю, описавшую короткий полукруг над головой, он обрушил ее тяжелейший удар на непокрытое чело половца!

Впрочем, тот успел закрыться легким, круглым щитом, остановившим рухнувшую сверху сталь. А в следующий миг уже сам с силой рубанул по ней собственным кривым клинком, сбив в сторону оружие противника! И одним рывком преодолел последние перекладины лестницы, нырнув в пролом в стене.

Егор отступил на шаг под напором половца, только сейчас осознав, что без собственного щита чувствует себя голым. На мгновение он поймал глазами взгляд степняка — и содрогнулся от животной ненависти и жажды убийства, что прочел в них! Где был страх, что он видел до того? И был ли там вообще страх — может, до того просто почудилось?!

Но миг смущения был краток, а ненависть к убийце и разорителю родной земли, оказалась гораздо сильнее малодушия. Отступив еще на шаг, при этом внимательно следя за степняком, он поймал миг, когда последний сам вскинул саблю для удара сверху — и тут же рубанул навстречу, шагнув вперед и одновременно присев. Лезвие его клинка распороло незащищенный живот половца ниже пупка, а удар вражеской сабли пришелся на спину, закрытую кольчугой… Не сдержавшись, Егор вскрикнул от боли — но крик смертельно раненого врага был гораздо громче!

Однако покуда единственный защитник пролома разбирался с первым своим противником, по лестнице уже поднялся второй — вооруженный копьем! На мгновение молодой воин — после убийства врага пришло четкое осознание, что он именно воин! — захолодел от страха: в руках опытного бойца копье есть смертельно опасное оружие. За счет своей длинны гораздо более опасное, чем сабля, меч или топор! Впрочем, внутри верхнего яруса крепостной гродни места не так много — но все же новый половец мог сделать один точный укол прежде, чем Егор сумел бы с ним сблизиться…

И враг ударил — стремительно и мощно, уколов в длинном выпаде! Но близость смерти подстегнула Егора: со всей возможной силой и скоростью он рубанул по древку нацеленного в его живот копья, отведя острие в сторону и одновременно скрутившись к степняку боком! Наточенная грань широкого, листовидного наконечника лишь вскользь задела кольчужные кольца — в то время как молодой воин уже ударил от себя навстречу, на обратном движении руки! И самым острием сабли вспорол горло половца…

Когда в бреши еще только показалось самое навершие остроконечного степного шлема — едва ли не в один в один близнец русского шелома! — Егор уже не думал о том, что нужно делать. Ни мгновения он не рефлексировал о двойном убийстве, совершенным до того — ведь он истреблял врага, пришедшего на родную землю, и делал это с абсолютной убежденностью в своей правоте и в своем праве! Вот и сейчас, подскочив к очередному ворогу, он лихо рубанул того прямо по шлему — только и успев увидеть, как закатываются глаза пришедшего на Русь с монголами незваного чужака, татарина, да как срывается тот с лестницы и летит вниз…

А потом что-то болезненно обожгло Егора в груди — и парень вдруг ощутил, как слабеют ноги, а тело становится невесомо-легким… Скосив глаза на источник необычного жжения, он с ужасом разглядел торчащее из-под ключицы древко стрелы — а потом понял, что почему-то находится в воздухе…

Последним, что увидел Егор, была стремительно приближающаяся земля у подошвы стены, усеянная телами убитых степняков…

Георгий проснулся с бешено колотящимся сердцем, весь в поту, лихорадочно дыша — будто только-только вынырнул из толщи воды, где уже начал задыхаться! Сон — хотя какой это сон, настоящая явь! — был столь подробен и красочен, что в первые мгновения выпускник пятого курса исторического факультета не мог прийти в себя и понять, где он находится, и что с ним вообще происходит… Подобные сны, точнее отдельные фрагменты увиденного этой ночью являлись ему и ранее. Но чтобы так полно, подробно и красочно, да чтобы передавались физические ощущения?! Нет, такое точно случилось впервые!