…В этот раз над гребнем показались остроконечные, стальные шлемы мокшанских ратников, многие из которых защищены также кольчугами. Я замер, ожидая, что противник и сейчас бросится в атаку, очертя голову. Но вооруженная мечами и топорами мокша не спешит опрометчиво кидаться вперед! А всего за несколько секунд накапливает группу из дюжины воев у самого гребня, выстраивая некоторое подобие «клина» в двух шагах от нас! Осознав опасность происходящего, я бешено кричу, всего на мгновение отстав от Микулы:

— Сулицами — бей!

Одновременно с криком я резко распрямляю руку, с силой отправляя чекан в полет — а следом ратники запускают в клин мокшан два с половиной десятка дротиков! Они врезаются в щиты ворогов как раз в тот миг, когда они бросились в атаку — и находят свои цели, сбив с ног и ранив нескольких воев. Остальные, впрочем, успевают врезаться в центр полусотни! Да только расстояния для разгона оказывается совершенно недостаточно, а уцелевших людей слишком мало, чтобы проломить даже два ряда пронских и рязанских пеших дружинников, обученных сражаться строем…

— Шаг!

…Не знаю, сколько раз нам удалось очистить небольшую площадку у самого гребня кручи от поганых — может пять, а может и все шесть… В какой-то момент просто сбиваешься со счета, пока вокруг тебя кипит схватка и гибнут люди — враги, и собственные соратники. Наша «полусотня» недосчитывает уже дюжины воев — я и сам едва не сгинул, в последний миг успев вскинуть щит и закрыться от летящего точно в голову топора… И то ведь тяжелый удар в верхнюю часть щита обернулся для меня разбитым носом и ртом — кромкой защиты их и разбил, не сумев ее удержать…

А потом сзади вдруг раздался рев рога Кречета, заставив меня отвлечься от схватки и начать испуганно озираться. Впрочем, я быстро осознал опасность ситуации и своевременность сигнала дядьки, адресованного сотне Елецких дружинников. Ибо во-первых, поганые начали забираться на высокий берег Прони, очевидно решив, что там проще и легче обойти рогатки и зайти нам в тыл. К самой преграде, у которой мы, имитируя замаскированные проруби, накидали кучками снег, наученные горьким опытом татары не сунулись… Во-вторых, противник полез в глубокие сугробы, пытаясь обогнуть нас и слева. И хотя скорость у поганых там невысокая, энтузиазма у последних хоть отбавляй: все лучше, чем карабкаться вверх по круче, где уже их ждут наши топоры и клинки!

Короче, еще чуть-чуть, и ведь окружили бы, гады…

Но засада сработала как надо: вслед за сигналом Кречета над гребнем высокого берега показалась полусотня арбалетчиков. И прежде, чем кто-либо из поганых успел что-либо предпринять, в спину карабкающихся по нашей круче татар ударил залп из полусотни болтов! Я не смог увидеть результата стрельбы, зато услышал дикий вой тяжелораненых, да отчаянные крики срывающихся вниз ворогов!

— Назад! Уходим назад! Лучники — прикрывайте!!!

Ратники Кречета не подвели: все это время ведя «дуэль» со стрелками противника, сейчас они отправили десятка три с половиной срезней в тех поганых, кто уже успел миновать гребень и теперь было с энтузиазмом бросился бежать следом за нами. Однако же бег тот был столь стремителен, столь и короток: стрелы, ударившие в груду половцев и мокшан, не имеющих даже отдаленного подобия строя, свалили не меньше половины их воев, заставив уцелевших сбиться в плотную кучу и перекрыться щитами… Между тем, ельчане-арбалетчики успели перезарядиться и дали уже второй залп из самострелов! Молодцы, грамотно пользуются моментом, пока лучники поганых еще не успели приблизиться к новому врагу и вступить с ним в перестрелку…

Подбежав к лыжам, я с болью в сердце уставился на раненых, коих весь бой оттаскивали к заранее заготовленным волокушам. Не менее полутора десятков ратников, а ведь есть еще и убитые… И это ведь всего три боя! Да мы до Ижеславца с такими темпами просто «кончимся»…

От тяжелых дум меня отвлек подскочивший бегом Кречет, взволнованно уставившийся на мое окровавленное лицо:

— Цел?

— Да цел, цел… А вот как ельчане уходить будут? Нужно прикрыть их лучниками?

Дядька, однако, отрицательно мотнул головой, посмотрев на противоположный берег Прони:

— Не к чему. До них стрелки поганых пока еще не достают, да и карабкаться им на высокий берег едва ли не вдвое больше. А наши гриди и вовсе еще не навоевались, поди сами в бой рвутся! Нет, воевода не дурак, он даст нам уйти с ранеными — а когда отступим, тогда и Твердислав Михайлович сотню отведет, дав дружинникам хоть немного душу отвести!

— Понял. Тогда не будем медлить!

…Тяжело вздохнув, я переворачиваюсь на другой бок, пытаясь поудобнее устроиться на подложке из еловых лап, поверх которых постелен тканный шерстяной плащ. Но сон как не шел, так и не идет — хотя до того несколько ночей подряд я отрубался тут же, как только принимал горизонтальное положение… Однако сегодня вышло иначе. Очевидно, виной всему эмоциональный «откат» после нескольких дней стремительных марш-бросков и многочисленных стычек — а еще потерянных соратников и ежедневного риска. И «догнал» откат меня именно сегодня — как раз после того, как мы достигли Ижеславца, объединившись с ожидающей нас дружиной. Тем самым получили пусть недолгую, но передышку, завершавшую первый этап противостояния — вот эмоции и проявились…

А ведь стоит-таки отметить, что с первоначальной задачей триста рязанских «спартанцев», на мой взгляд, справились стопроцентно! До крепости, основанной, к слову, берендеями, переселенными на север Руси еще при Андрее Боголюбском, орда добиралась девять (!) дней. А ведь при нормальном движении конными по руслу Прони ордынцы достигли бы крепости примерно за пять суток! Выходит, время их нахождения в пути мы практически удвоили, заставив поганых платить кровью за каждые десять верст, пройденных по русской земле! Впрочем, и наши вои щедро полили ее собственной кровушкой…

События последних дней пронеслись перед глазами цветастым калейдоскопом. Спешно отступление от третьей по счету преграды, в которую временно уперся передовой отряд татар, соединение с ельчанами — и новое разделение у ближайшего же поселения. Название его я не запомнил — небольшой погост, покинутый жителями, где мы оставили очередную партию раненых да пополнили запас стрел и железных рогулек. К слову, запас был невелик — вот мы и решили с ельчанами разделиться. Последние остались у очередной преграды, перекрывшей реку чуть впереди погоста — а мы последовали на лыжах по лесной дороге назад, навстречу неумолимо наступающей орде.

Поредевшую сотни на три татарскую «кампфгруппу» мы пропустили вперед, затаившись в лесу, примыкающем практически вплотную к реке. После чего раскидали на льду чеснок, постаравшись углубить несколько десятков рогулек в и так уже размятый сотнями копыт снег, прикрывший лед… И когда лошади следующих в голове тумены всадников напоролись на чеснок, отчаянно заржав от боли, брыкаясь и изредка сбрасывая наездников, мы их срезнями и обстреляли-то с бережка! Выпустили сотни две стрел — считай, весь запас, переданный нам селянами, а после спешно отступили на лыжах в чащу, не дожидаясь ответа поганых…

Ельчане же, затаившись в засаде на высоком берегу у очередной линии рогаток, дождались передового отряда половцев и мокши. Те вновь отправили вперед пеший дозор — и ратники Твердислава Михайловича хладнокровно подпустили его к себе, а после изрубили несчастных. Затем ратники в два залпа выпустили в сгрудившихся на реке всадников сотню арбалетных болтов — с недостижимой для ворога дистанции в полтораста метров. Когда же татары попытались подобраться ближе к берегу, чтобы поквитаться, дружинники отступили, избегая потерь в ненужной для нас перестрелке…

Собственно, после первых трех схваток, сокративших дружину на семь десятков воев (потери ордынцев по нашим прикидкам исчисляются в не менее, чем шесть сотен!), мы приняли совместное решение перейти к тактике частых и внезапных, беспокоящих ударов, после которых следует незамедлительное отступление. Этому сопутствовали три фактора: несмотря на удачно проведенные бои и гораздо меньшие по сравнению с ворогом потери, наши было просто некем восполнить — и для дружины они были гораздо более чувствительными, чем для следующей в голове ордынцев тумены. Это во-первых. Во-вторых, банально подошел к концу запас стрел, заготовленных заранее, даже с учетом «боезопаса» выбывших воев и трофеев, собранных после первой схватки с мокшей. То, что нам заготавливали местные жители, хватало как раз на два-три, максимум четыре быстрых залпа — после чего в колчанах оставался лишь «неприкосновенный запас» из десятка «бронебойных». С болтами для самострелов ситуация была несколько иной — их запас тратился значительно медленнее, но и восполнить его по пути было в принципе негде. А потому тактика ельчан была неизменной — дождаться появления «камфгруппы» у очередной линии рогаток, да выпустить во врага строго два залпа с безопасного для себя расстояния.