— Зело грамотный это муж, княже. То о чем он говорит — правда, я этот "перибол" в Корсуни своими глазами видел по молодости лет… Я воевода Мирослав, дружинный — а вот ты свое имя еще не назвал.

Внутренне подобравшись, я быстро ответил:

— Егор.

Кивнув мне, воевода ответил, вновь обратившись к властителю Пронска:

— Дозволь Михаил Всеволодович, мы и дальше послушаем молодца, коли ему есть что сказать.

Дождавшись согласного кивка княжича, я быстро ответил:

— Есть, еще как есть. Татарва осаждает города с великими хитростями — например, чтобы избежать вылазок защитников, они возводят частокол, или хотя бы ставят рогатки перед своими пороками, чтобы всадники не вылетели вдруг из врат детинца, да не порубили бы охрану их и обслугу. Но если заранее озаботиться возведением подземного хода, чтобы вел за внешний обвод стен, то можно даже небольшой отряд ночью направить к камнеметам. Уж если не обслугу побить, то хотя бы пожечь их — особенно, если монголы ров внешний не землей засыплют, а просто набьют в него сушняка вязанками, да сверху их манжаники и поставят. Тогда уж и вовсе грех будет их не сжечь!

Последнее мое замечание впрочем, вызвало лишь усмешку на лицах присутствующих, после чего воевода с удовлетворением ответил:

— Ход подземный у нас есть. Еще что предложишь?

Я чуть разочарованно пожал плечами:

— Иное вы и сами наверняка знаете, да понимаете. Запас еды приготовить, хотя бы часть жителей посада в лесах укрыть, а у кого есть родственники на севере — тех к родным направить. И при приближении татар посад лучше и вовсе разобрать или спалить, чем если поганым достанется хорошее дерево под частокол или даже теплые дома, где зимовать можно… Подошву рва, а то и саму стену водой залить, сколько получится — чтобы ледяной панцирь покрыл ее с внешней стороны, скрепил бы. Так и пробить ее сложнее будет, и поджечь сразу точно не получится!

Мирослав согласно кивнул в ответ на мои слова:

— Тут прав ты — подобное мы и сами разумеем.

— Тогда последнее: попробуйте сделать станковые самострелы — большие такие, что во Владимире стоят и цельные сулицы на триста шагов пускают. Чем больше их у вас к зиме будет, тем лучше для защиты града. Ведь такими самострелами со стены можно и пороки вражеские достать…

И вновь в гриднице повисла непродолжительная тишина, прерванная по-доброму усмехнувшимся княжичем:

— Вот ведь… Задачу ты задал нам, Егор! Тут только до самой зимы и управиться… Но слова твои зело разумны и грамотны, и для защиты града мы постараемся сделать все, что ты нам сказал. А подобное нельзя оставлять без награды!

Осмотревшись по стенам гридницы, Михаил Всеволодович довольно улыбнулся, после чего обратился к дружиннику, с коим у нас до того вышел спор:

— Принеси-ка, Еруслан, вон ту саблю булатную, да подай ее гостю нашему зело разумному. Пусть послужит она в руках его делу защиты земли Русской!

Дружинник едва не оскалился от злости, но перечить княжичу не посмел — а последний меж тем, обратился к красавице-сестре:

— А ты, Ростислава, коли сама рвешься к отцу — так я то не возбраняю. Ты его любимица, тебя может, он действительно послушает… Отправишься к Вороножу с Елецкой сторожей, да два десятка ратников тебе выделю под началом Еруслана — большего числа дружинников дать просто не могу!

К моей вящей радости княжна легко, согласно поклонилась брату, с довольной улыбкой на губах, после чего развернулась… и даже не посмотрев в мою сторону, удалилась из гридницы. Зато Михаил Всеволодович, заметно посуровев, вновь обратился ко мне:

— А вот в сторону княжны, дружинный, столь дерзостно смотреть остерегись. Иначе тебя живо на голову укоротят — Еруслан о том лично позаботится. Понял?

В этот раз жесткий, требовательный взгляд владетеля Пронска я уже не выдержал, опустив глаза, а ответил за меня Кречет — очень веско и грозно:

— Не беспокойся, княже, я его за дерзость сам проучу — как надо проучу. На княжну даже смотреть поостережется!

— А коли не поостережется — так я рядом буду и твой наказ, княже, с радостью исполню!

Это уже добавил свои пять копеек Еруслан, протянувший мне булатную саблю с драгоценной рукоятью, инкрустированной самоцветами, оскалившись при этом так, будто хочет вцепиться зубами в мою шею! Впрочем, я с почтительным поклоном принял княжий дар — а мой ответ, произнесенный едва слышно, дружинный вряд ли различил:

— Это мы еще посмотрим, кто на голову короче станет в случае чего…

…- Слушайте все! Слушайте! Татарская орда уже близко, сейчас она стоит на самой границе княжества! Племя поганых столь многочисленно, что на одного рязанского ратника приходится семь степняков. И остановить врага возможно разве что с помощью владимирской рати, да под стенами Рязани! Князь же Юрий Ингваревич разве что задержит Батыя на время. А потому не ждите, когда враг окажется на пороге домов ваших! Уходите прямо сейчас, сегодня, уходите в леса и начинайте копать землянки, пока земля вовсе не раскисла от дождей, и не задубела от морозов! Складывайте печи для обогрева, берите с собой запас зерна, уводите скот, кого удастся увести в лес. Кого же не удастся, лучше сразу забейте на мясо с первыми морозами!

Собранный священником да старостой по моей просьбе люд, замерший у врат небольшой церковки, с изумлением, недоумением и даже ужасом вытаращился на меня. Да и как иначе, коли большинство собравшихся — это оставшиеся дома бабы да детки малые, да подростки и старики числом совсем незначительные. Мужиков же в силе и вовсе раз-два и обчелся… Большинство мужей, отцов и сыновей, достигших совершеннолетия, ушли в ополчение, ушли защищать отчую землю на дальнем рубеже. И вот теперь приехал я, да заявил, что ничего у них не получится! Причем слова о многолюдстве монголов и покоренных ими можно ведь расценить по-разному. Например, так, что родные оставшихся в погосте жителей уже никогда не переступят пороги своих домов… Да, вести тяжелые, ничего не скажешь! Но если не предупредить людей вовсе, то ведь через несколько недель они все примут лютую смерть от татар! Потому я вновь раскрыл рот, чтобы продолжить говорить о необходимых мерах для спасения, невзирая на безмолвное напряжение собравшихся — как тут с противоположного конца малой площади раздался вдруг возмущенный и, увы, до боли знакомый голос:

— Это что же ты такое говоришь, ратник, а? Ты чего людей стращаешь, ты чего напраслину на князя возводишь? Не ослышался ли я, или ты в правду сказал, что Юрий Ингваревич татарву не остановит?!

— Вот ведь выродок…

Ждан, замерший от меня справа, раздраженно сплюнул под копыта коня. Вставшие же по левую руку Микула и Мал промолчали — но судя по выражению их лиц, выходкой явившегося на площадь Еруслана в сопровождение десятка воев, они остались также недовольны.

Зараза… Старший дружинник вставил свои «пять копеек» при первой же моей попытке обратиться к людям на привале! Мы организовали его в небольшом погосте всего в паре часов пути конным от Пронска. Собственно, это я настоял, чтобы мы следовали максимально возможно близко к реке, заходя во все поселения, кои удастся объехать по дороге… И хотя изначально я ждал чего-то подобного, но ведь мое предложение зайти в погост и предупредить народ о нависшей опасности, княжий ближник принял без возражения, просто промолчав! А выходит, затаился он, аспид (вот зараза, я даже ругаться начал по местному)! Дождался, когда я возмущу народ своими речами, да подарю ему шанс поймать меня на слове, и уж тут стал докапываться! И ведь «предъява» его пала на благодатную почву: бабы да старики вылупились на меня уже с откровенной неприязнью и быстро зарождающимся гневом! Со всех сторон небольшой площади послышались гневные и даже истеричные возгласы:

— Ты что шельмец, нас обманываешь?! Что такое ты говоришь?!

— Какие леса, дожди уже влили, скоро земля вся развязнет!

— Как скот в глушь уводить? Как же я корову, кормилицу, в дубраву поведу, ее ж там волки али медведь задерут!