— Так и объяснить: взяли полонянника, а он кричал, что орда Батыева из четырнадцати тумен состоит, да в каждой тумене едва ли не по десять тысяч воев будет. Коловрат в его слова не особо поверил, мол, пугал нас половец числом орды изрядным, однако же решил на всякий случай предупредить княжича. А вот мы, когда с боя степняка взяли, да по первости его допросили, глаза в глаза ему смотря — мы ему поверили. Как и в то, что у татарвы много пороков… Ну а заодно уж проговорим, что было бы выгоднее встретить ворога у Ижеславля. Пешцами реку перегородить, за рогатками спрятав, затем, как татарва их всерьёз потеснит, отступить к крепости — а вокруг её заранее надолбы поставить. Чтобы при отступлении пешцев конники татарские не смогли бы наших воев быстро догнать, да в спину порубить у ворот. А вот когда вороги пороки срубят, да у стен их поставят, вот тогда конной ратью по лагерю вражескому внезапно и ударить извне — на рассвете, когда самый крепкий сон. Пешцам же помочь гридям из детинца — а когда уж вместе пороки порубят да пожгут, то после уже всей ратью по льду уходить! Пока Батый очухается, пока орду к бою изготовит, хоть недалеко, но рать рязанская отступит. А там Пронь вновь можно рогатками перекрыть, как ты предлагал — хоть несколько раз подряд! А у Пронска вновь встать, ожидая помощи владимирской. Что скажешь, родич, дядька хорошо придумал?

Мне осталось только восхищённо воскликнуть:

— Как по мне, так дядька Кречет мог бы и воеводой стать с такой смекалкой и разумностью!

"Голова" в притворном смущении вскинул руки:

— Так я лишь твою придумку только и развил!

Дружинники одобряюще засмеялись, Микула дружески хлопнул меня по плечу, а "голова" пружинисто вскочил на ноги:

— Ну, коли условились, то после у княжича вразнобой не говорите — чтобы нам поверили, нужно отвечать в один голос. Полонянник сказал — четырнадцать тумен у Батыя, сто тысяч воев, пороки. Коловрат не поверил — мы поверили. Все понятно?

— Чего непонятного "голова"? В один голос и скажем, правильно я молвлю, братцы?!

— Правильно, Микула!

Старший дружинник как видно действительно озвучил мысли остальных воев — их поддержка была столь искренней и дружной, что заставила меня вновь широко улыбнуться и на мгновение поверить в то, что у нас все получится. А Кречет меж тем, громко воскликнул:

— Ну, тогда и нечего рассиживаться, коль время наше столь дорого! Поспешим же в Пронск, к княжичу Михаилу!

Сторожа принялась быстро, впрочем, без излишней суеты собираться. А вот я, озадаченный вдруг пришедшим в голову сомнениями, выбрал удобный момент и подошел к дядьке:

— Кречет, я тут подумал… А если во время вылазки под Ижеславлем наша рать не сумеет уже по льду отступить?

"Голова", поправляя седло на своем коне, ответил после недолгой паузы:

— Все может быть. Так и на все Божья воля… Вон, видения же Господь послал тебе — не просто так! Да и потом, не сумеют прорваться наши на лед и уйти — значит, отступят в крепость. А вернее так — конные гриди верхами все же уйдут, а пешцы вновь в крепости укроются. Попробуй Ижеславль тогда взять без пороков, коли там сильная дружина встанет!

Мне осталось лишь пожать плечами — многое неопределенно, но план "головы" действительно имеет определенные шансы на успех…

Кружной путь от Ельца до Пронска показался мне довольно сложным — более-менее наезженные грунтовые дороги сменяются узкими лесными тропами, петляющими порой, словно серпантин. Пока что в день мы проходим километров по пятьдесят — и на текущий момент преодолели примерно половину пути, если верить Кречету, оценившему его в две с половиной сотни верст. Не так и плохо! Но если сегодня-завтра начнутся дожди — вчера под вечер небо заволокла пасмурная серая хмарь, нынче нависшая прямо над головой — маршрут станет совершенно непроходимым!

Батый поступает очень мудро, решив напасть на Русь зимой. А вот сколько времени будет в запасе у нас, если с небесной тверди потоком хлынет вода? В таких условиях, зараза, землянок уже не нароешь…

Сейчас мы вновь следуем по лесной дорожке — местами сужающейся так, что вдвоем уже не разойдешься. Лошади идут друг за другом вслед, шаг в шаг, так, что править Буяном не требуется, и от мерного покачивания в седле глаза буквально слипаются… От сна меня отвлекает покуда не приевшаяся, первозданная красота осеннего леса. Деревья еще не целиком сбросили желто-красную листву и теперь радуют глаз переливами многоцветья, да обоняние ласкает сладко-пряный аромат прелой листвы… На рассвете здесь хорошо — когда мы впервые заночевали на опушке леса, то утром сторожу разбудил многоголосный птичий концерт, звучащий для меня, насквозь городского жителя, крайне необычно и одновременно с тем буквально сказочно! Пение птиц было всеобъемлющим, оглушающим, оно заполнило все пространство вокруг — словно это был спаянный, слаженный концерт с гениальным дирижером, в роли которого, впрочем, выступила сама природа.

А ведь многие птицы уже улетели на юг! Каково же тогда будет здесь весною, когда они вернутся?!

Впрочем, до весны ведь нужно еще дожить. В буквальном смысле…

От невеселых дум меня отвлекла целая стая пернатых — как кажется, синиц, но могу и ошибаться — резко воспаривших в небо метрах в двухстах впереди нас и чуть правее от дороги. И практически сразу куцая колонна из семи всадников, ведомая Кречетом, встала, повинуясь «голове», предупредительно вскинувшему руку. А в следующий миг память Егора подсказала мне, что птицы просто так над деревьями не взлетают! Даже если видят крупного зверя, типа медведя. Хотя человек на простых пернатых особо не охотиться, но именно при его появлении они предпочитают взлететь. Кстати, уже не раз наблюдал подобное во время путешествия, когда птицы встревоженно взлетали при виде нас самих…

В подтверждении моей догадки, Кречет резко скомандовал:

— Спешились! Брони шеломы надеть, натянуть тетивы на луки!

Сердце резко забилось чаще и сильнее, быстрее разгоняя по венам кровь, насыщенную адреналином. Благодаря памяти предка, натянуть кольчугу на стеганку, служащую и верхней одеждой, и дополнительной защитой, оказалось совсем просто; так же быстро на шапку-подшлемник был воздет и шелом. К тому же моменту, когда тетива заняла законное место, связав роговые вставки на концах лука, дядька принялся раздавать команды:

— Захар, Завид, Мал — сейчас же заходите в лес, делаете крюк шагов в четыреста, и постарайтесь зайти с тыла тех, кто птиц спугнул. Ежели и над вами птицы взлетят — ну тогда переждите, деваться некуда… Коли столкнетесь с кем раньше нас, и вас заметят, коли это будут тати или еще какой ворог, и числом больше нашего, быстрее отходите к дороге. Коли заметите засаду — Завид пусть крикнет пустыльгой один раз, если татей мало, и дважды, если много. Коли много их — деваться некуда, уйдем по добру, хоть и время потеряем… А коли мало, то мы первыми бой начнем — а вы тогда в спину ворогу и бейте! Но сами на рожон не лезьте, вы мне живыми нужны. Понятно?

Братья-половчане и наш лучший лучник серьезно кивнули в ответ, после чего мягко, едва слышно пошли вперед и вскоре скрылись между деревьев. А Кречет меж тем, обратился к оставшимся:

— Микула, Лад — щиты вперед, сулицы держите в руках. Пойдем вперед неспешным шагом, коней братьев и Захара поведем с собой. А ты, Егор, останешься здесь, с заводными.

— Чего?! Кречет, да я с вами…

«Голова» оборвал меня взмахом руки, грозно сверкнув глазами:

— Ты, кажется, согласился с тем, что я среди нас старший? Тогда слушайся и делай, что тебе говорят!

Отвернувшись от меня, дядька резко скомандовал:

— Все братцы, по коням!

Соратники быстро запрыгнули на лошадей, тут же послав их вперед размеренным шагом — а я, физически ощущая, как горит лицо от стыда и негодования, был вынужден подчиниться приказу…

Впрочем, Кречет совершенно прав в том, что я признал его старшинство. И если в походе, в простых бытовых вопросах я еще могу проявить определенное своеволие — то в бою приказ командира есть закон!