…- Что ты сказал?!

Княжич Михаил Всеволодович, молодой статный мужчина с аккуратно подровненной бородой, крепким, выступающим вперед подбородком и умным взглядом проницательных серых глаз, сейчас в изумлении и недоумении направил на меня свой взгляд, будто бы увидев впервые. Но я даже не посмотрел в его сторону, как и в сторону очумело вытаращившегося на меня Кречета. Свои глаза я обратил на нее — и повторил для нее, уверенно, с легким вызовом в голосе:

— Если вы сейчас же не отправитесь к отцу и не убедите его поговорить с князем Юрием Ингваревичем, то через несколько седьмиц превратитесь в пепел вместе со своим градом.

…То, что мы приближаемся к явному центру местной «цивилизации», стало понятно на пятый день пути — концентрация весей и погостов выросла в разы. Причем, чтобы было понятно, погост в тринадцатом веке — это вам не заброшенное кладбище с покосившейся церковкой! Вообще, изначально, погосты появились как центры сбора княжеской дани, и после принятия христианства при них стали строить первые храмы. А вот в дальнейшем, понятие «погост» перекочевало на небольшие поселения, имеющие, однако, собственную церковь. Ну, как села в наше время, в то время как деревни — это древнерусские веси.

В середине же шестого дня сторожа добралась до Пронска.

Город, меня можно сказать, немного разочаровал. Крепость, возведенная на холме, возвышающимся высоко над рекой, окружена также и глубокими оврагами, но имеет при этом совершенно небольшие размеры. Побольше, конечно, Елецкого детинца — раза в два с половиной, а то и три больше, и состоит из двух разделенных рвом укреплений, одно из которых служит княжьей резиденцией и расположено на дальнем, вытянутом к Прони мысу. Да и стены тут прочные, рубленные тарасами, что внутри забиты землей и камнями, несколько башен, глухих-угловых и проезжих-надвратных… Но на мой взгляд, в крепости не сумеет укрыться даже население обширного посада, раскинувшегося у холма. А посад, кстати, вообще не имеет полноценной стены, разве что кое-где прикрыт слабеньким однодревным частоколом…

Заметно одичав за несколько дней пути по слабозаселенной лесостепной глуши и привыкнув к компании немногословных соратников, да сопутствующей нашей дороге тишине, оказавшись на улицах Пронска я был буквально оглушен его многолюдством! Крики играющих детей, женский смех, смущенные, но в тоже время заинтересованные взгляды, что украдкой бросали на нас встреченные по пути девушки… В какой-то момент мы оказались рядом с торговыми рядами — и на нас буквально обрушился гвалт громко торгующихся людей и крики ярморочных зазывал! А уж от игры балалаек, да гуслей, да чего-то еще незнакомого у меня и вовсе случился культурный шок! Я ведь не слышал музыки с тех самых пор, как оказался в средневековье, и за время пребывания здесь о ее существовании и вовсе забыл (как о чем-то совершенно незначительном и неважном). Теперь же пришла пора мне изумляться — а с изумлением пришло вдруг понимание и того, что даже вот такой вот простой, незамысловатой музыки, мне прежде очень не хватало…

Стража на входе в детинец нас долго не мариновала — достаточно было сказать, что мы от боярина Евпатия Коловрата к княжичу, по его поручению, да что сами мы ратники из Елецкой крепости, так нас сразу и пропустили. Правда, Ждана дружинники провожали напряженными, оценивающими взглядами, явно с желанием познакомиться поподробнее, да поговорить на предмет разбоя на дорогах. Уж больно у бродника вид лихой, звероватый! Такого действительно представишь прежде всего с дубиной на перекрытой бревном дороге, особливо в вечернюю пору… Но «вольный воин» следовал с нами — а потому пропустили его без всяких придирок.

Внутри кольца стен меня ждал сюрприз, на который я, по совести сказать, не думал и рассчитывать — плановая, радиальная застройка детинца! Во сне я этого не увидел — да собственно, во сне вся цитадель была целиком охвачена пламенем… Так вот, для меня это было крайне необычно, так как при всей своей любви к истории я знал только тот факт, что до Петра Первого плановой застройки русских городов не было, улочки могли быть кривыми и петлять в самых замысловатых изгибах. Однако вот же оно! Ровные прямые улицы, тянущиеся к возвышающемуся в середине храму, словно лучи солнца, пересекаются кольцевыми улицами, делящими внутреннюю застройку на кварталы и сужающиеся в центре — очень неожиданное решение! И очень грамотное с точки зрения обороны в случае, если у защитников есть мобильный резерв — он может быстро поспеть от относительно безопасной (от случайной стрелы или дротика) площади у церкви к любому участку стены, где возникла критическая ситуация.

Впрочем, в моем прошлом Пронск это оригинальное решение застройщиков крепости не спасло — монголы просто сожгли цитадель. Хотя любопытный момент — катапульты можно подвести только с западной стороны, куда и ведет главная дорога к детинцу и где есть естественное понижение мыса. А дальность стрельбы катапульт при любых раскладах не превышает двухсот пятидесяти метров… Тут нужно подумать!

Миновав основной кром, мы оказались у перекидного (!) моста, соединяющего оба укрепления и опущенного в текущий момент, где нас ожидал второй короткий досмотр. Удивительно, но немногочисленная стража из личной дружины княжича, состоящая из двух сотен гридей и оставленная князем Всеволодом Михайловичем в Пронске, и здесь особых препятствий чинить нам не пыталась, ровно, как и разоружать нас. Удивляясь и втайне радуясь подобной удаче, мы, наконец, оказались и в самом сердце детинца — княжеской резиденции.

Трехэтажный, с пристроенной башней-смотрильней, украшенный наличниками и опоясанный балконами-гульбищами на уровне второго этажа, княжий терем меня, признаться, впечатлил. Впрочем, рассмотреть его долго и в подробностях у меня не вышло: нас уже ждали, упрежденные стражей. Холопы с почтением приняли лошадей, в то время как княжий тиун пригласил сторожу отобедать с дороги. К князю же в гридницу он позвал только старшего среди нас воина, но Кречет настоял на том, чтобы на переговоры отправился и я.

С часто бьющимся сердцем я переступил порог гридницы с удовольствием отметив, что попал в действительно воинскую залу! Просторное, светлое помещение с возвышающимся в центре дубовыми, резными колоннами, украшенное медвежьими, волчьими и лисьими шкурами, а также развешенным на стенах оружием и щитами — оно показалось мне красивым этакой суровой, ратной красотой, в коей нет ничего лишнего, но от вида которой сердце начинает стучать сильнее, а руки сами тянуться к рукояти клинка! Посередине ее расположился длинный массивный стол с лавками для избранных ратников, а у дальней от входа стены я разглядел княжий помост с украшенным резным орнаментом «троном». В момент, когда мы вошли в гридницу, он пустовал — но буквально через минуту в залу стремительно вошел молодой широкоплечий воин, в сопровождение тиуна и двух матерых дружинников, толи телохранителей, толи воевод… Это был княжич, Михаил Всеволодович; легонько опустив подбородок, он ответил на наши поясные поклоны, после чего принялся не слишком внимательно слушать заранее отрепетированную и обговоренную в самых мелких деталях речь Кречета, демонстрируя при том легкое нетерпение.

…А потом в гридницу вошла она, затмив собой все происходящее, для меня затмив собой все вокруг… Вдруг сразу вспомнилось, как когда-то давно, еще в школе, моя тетя спросила: «а было такое, чтобы ты увидел девушку, а у тебя при виде ее сердце замерло, екнуло?». Я тогда посмеялся над ее словами — мол, да глупости это все, я в подобную фигню не верю! Но вот теперь оно не просто екнуло — оно замерло в груди, словно и вовсе остановилось… А потом начало биться так, будто хочет сломать клетку из ребер и вырваться наружу! Я замер столбом на месте, не слыша и не видя происходящего, и смотрел только на нее — на среднего роста девушку в облегающем стройную фигуру синем платье, перепоясанном у тонкого стана… Смотрел на благородное, чистое лицо девицы с легким изгибом сужающихся к уголкам глаз бровей, кои ранее было принято называть «соболиными», смотрел в большие, выразительные зеленые глаза, обрамленные пушистыми ресницами… Она поймала мой взгляд, и в очах ее отразилось недоумение, неудовольствие, возмущение и… немой интерес, даже этакий вызов! Что, в свою очередь, подогрело меня до состояния «море по колено»! Тонкий, изящный носик, лицо, сужающееся к идеальному подбородку, пухленькие, красиво обрамленные губки — чуть приоткрытые, благодаря чему я смог разглядеть передний ряд ровных зубок девушки… Да высокий, чистый лоб, открытый благодаря убранной назад копне чуть вьющихся, черных как смоль волос, сплетенных в спускающуюся к самой талии тяжелую косу… И украшенный богато инкрустированным золотом очельем, невероятно идущим незванной красавице!